Тимур Мирзиянов: «Мой ПЦР-тест просто пропал, его результаты до сих пор не известны»
Я заболел в конце сентября - начале октября. В первый же день у меня поднялась температура до 39, на второй день пропало обоняние. Я решил вызвать врача, и тогда никаких проблем или задержек не возникло: медик приехал, осмотрел и послушал меня, прописал антибиотик, спрей для горла и «Парацетамол».
Также врач выдал мне направление на сдачу ПЦР-теста в поликлинике, куда мне пришлось самому плестись в полуживом состоянии. В полуживом, потому что прописанное лечение мне не особо помогло. Температура больше недели держалась в районе 40, хотя я жевал «Парацетамол» пачками и закусывал его «Аспирином». Периодически меня «глючило», было тяжело дышать, да даже лежать было сложно.
На четвертый день я снова вызвал врача, потому что мое состояние начало резко ухудшаться. Новый врач выдал мне направление в инфекционную больницу. В бумажке было написано: «Госпитализация», но когда я туда пришел, меня снова осмотрели, еще раз сделали тест, прописали витамины B и C, а потом отправили домой. Сказали, если результат теста будет положительным, то мне снова придется идти в поликлинику и брать лекарства: «Апиксабан», «Ривароксабан» и «Парацетамол». Но тест пришел отрицательный. А первый тест просто пропал, его результаты до сих пор не известны.
Особенно мне запомнились безуспешные попытки повторного вызова врача. Сначала я звонил в поликлинику, где не то, что не брали трубку - там стояла автоматическая переадресация на горячую линию по ковиду и туристическому кэшбеку (этого я, кстати, вообще не понял). Горячая линия не ответила мне взаимностью, так что в отчаянии я позвонил на номер 112, где снова не дождался ответа. Связаться со специалистом горячей линии мне удалось только, спустя несколько часов.
Фото: Михаил Захаров
Я не вакцинировался, потому что вокруг слишком много разнополярной и запутанной информации, которая совсем не вызывает доверия. Помимо этого, мне не совсем понятна работа наших ограничительных мер: до недавнего времени можно было спокойно ходить по торговым центрам и другим местам, никто толком не следил за масками. Логично, что когда вокруг такая ситуация, ты не особо задумываешься о вакцинации. До тех пор, пока не заболеешь, конечно.
Мила: «Я на своем сыне прочувствовала, что система не справляется»
Сначала заболел мой сын. 18 лет ему исполнится только весной, поэтому прививки от коронавируса у него не было. Мы надеялись дотерпеть до совершеннолетия, но не проскочили.
23 сентября он, как обычно, пошел в лицей, а вечером у него вдруг подскочила температура — сразу до 39. Начался сильный кашель. Оказалось, что в их лицее с такими же симптомами вот уже несколько недель, как кегли, валилась вся параллель 11-х классов. Все несли справки об ОРВИ. На следующий день я поняла почему.
Под вечер 24 сентября к нам пришла врач, послушала сына, посоветовала пить «Парацетамол» и «Амбробене». И все бы хорошо, но у ребенка сахарный диабет I типа — при этом диагнозе болеть коронавирусом очень опасно, и такие люди должны быть под особенно пристальным наблюдением. На мою просьбу назначить ПЦР-тест педиатр равнодушно ответила, что всем подряд тест не назначает, «если вам надо — идите и сделайте платно», а если что-то не нравится — «звоните заведующей поликлиники, я вообще только посмотреть пришла».
По словам доктора, тест ребенку назначается в двух случаях: если у него уже есть пневмония или если он стопроцентно контактный с заболевшим. Обогатив меня этой ценной информацией, врач ушла и велела явиться в поликлинику в понедельник — на прием к участковому педиатру.
Напоминаю, вся параллель в лицее к тому моменту уже минимум вторую неделю болела примерно тем же самым, но никому не был диагностирован ковид. Так что, забегая вперед, могу сказать: в нашем лицее стопроцентно была вспышка коронавируса, но она нигде и никак не была зафиксирована, в итоге даже наш класс на разобщение не ушел, хотя информация о диагнозе моего сына туда поступила.
Фото: Владимир Васильев
В сухом остатке мне предложили, по сути, ждать пневмонии, и это — при диабете. Я осатанела и начала звонить в приемную заведующей отделением. Параллельно информация отправилась в Минздрав республики. Через полчаса мне перезвонил врач из поликлиники: «Да, вам должны были провести ПЦР-тест, завтра я сам приду к вам и все сделаю». Был вечер пятницы.
Прошла суббота, прошло воскресенье, к нам так никто и не пришел. Все эти дни у сына держалась температура под 40, скакали показатели глюкозы крови (так часто бывает у диабетиков при температуре: инсулин — как вода, не действует вообще). К вечеру воскресенья слегла уже и я – с тем же набором симптомов.
В понедельник 27 сентября мы поехали к участковому педиатру. Отсидев в двух очередях — к педиатру и в лабораторию — мы по совету педиатра зашли к инфекционисту (оказалось, это он звонил в пятницу). Инфекционист, в свою очередь, посмотрел на нас круглыми глазами и спросил: «А вы зачем сюда пришли? К вам ушла медсестра брать мазок». На мое сообщение о том, что навыками телепатии я не владею — мне никто не звонил, к нам никто не пришел, ребенок продолжает болеть — прозвучало что-то невнятное. Мы вернулись домой, и только после этого (напоминаю: после того, как сын покашлял в двух очередях в поликлинике) к нам пришла медсестра в противочумном костюме и торжественно взяла мазок. В среду пришел положительный тест.
Фото: Владимир Васильев
А в четверг 30 сентября до нас дошел врач. То есть с начала болезни до момента постановки диагноза и появления нормального врача прошла НЕДЕЛЯ и потребовалась серия скандалов плюс обращение в Минздрав.
Кстати, отдельный квест начинается после сдачи ПЦР: тебе дают номер телефона, по которому ты должен позвонить через день, чтобы узнать результат. Номер включен только с 14:00 до 16:00 – попробуй пробейся. У меня ушло 50 минут в первый раз и 35 во второй. Другой, не менее интересный квест – получение справки. По повторному тесту мой ребенок был здоров с 7 октября, справку удалось добыть только 11-го.
В сухом остатке мы видим везде полный бардак. Более или менее понятная маршрутизация начинается только после тестирования, но чтобы запустить процесс, нужно свернуть горы, устроить восемь скандалов и дозвониться до Минздрава. Если бы это касалось только меня, я бы молча сдала платный тест и дальше лечилась бы сама, но у нас совсем другая ситуация – у ребенка тяжелый диагноз.
Фото: Владимир Васильев
Вот мы и увидели, как все это организовано. Увидели, что главное — ни в коем случае не допустить официального признания того, что у человека ковид. В справках у всех одноклассников сына проштамповано ОРВИ, хотя все болеют как под копирку. У нас проблема не в том, чтобы вылечить болезнь, а в том, чтобы не допустить попадания в статистику реальных случаев.
Хотя давно уже было пора ввести поголовное тестирование людей с ОРВИ (уверена, статистика сильно изменилась бы поначалу, но потом заболеваемость снизилась бы). Давно пора было вводить обязательную вакцинацию, давно нужно было вводить QR-коды. Жизненно необходимо адекватно диагностировать детей, которые являются резервуаром для разнесения болезни.
Мы видим, что заболеваемость растет, и я на своем сыне прочувствовала, что система не справляется. Мы переболели относительно легко: у меня была прививка, поэтому я долго не температурила, но нейроковид во всей красе испытываю на себе до сих пор. А если бы нет? Если бы та неделя, в течение которой нехотя диагностировали моего сына, закончилась пневмонией? С кого бы тогда надо было спрашивать?
Рассказ медика о текущей ситуации в казанских госпиталях вы можете найти здесь. А тут мы рассказываем о том, почему четвертая волна оказалась "злее" предыдущих.
