Поиску погибших в годы Великой Отечественной войны солдат и увековечению их памяти посвятил свою жизнь Михаил Черепанов из Казани. По иронии судьбы участник 60 поисковых экспедиций, нашедший информацию по сотням погибших солдат, пока не сумел разыскать родную тетю в Бельгии. Об итогах недавней поездки в эту страну он рассказал «Татар-информ».
Нашего земляка Михаила Валерьевича Черепанова назвали в честь деда по отцовской линии. Его дед — Михаил Иванович Черепанов участвовал в бельгийском сопротивлении в составе русской бригады «За Родину». Он попал в плен, а потом в концлагерь — в шахты у города Эйсден, но сумел сбежать и примкнул к отрядам сопротивления. Вернувшись с войны на родину, ветеран жил в Тюмени и умер в возрасте 92 лет. При жизни фронтовик успел поделиться с внуком воспоминаниями военных лет.
«18-летняя бельгийка покорила сердце моего деда. Она его вытащила с поля боя, спасла ему жизнь. Девушка жила около канала, где мой дед был ранен в руку. Так получилось, что в одно время были ранены мой дед и ее мать. Раненые лежали в одном госпитале, она устроилась туда работать медсестрой, и ухаживала за ними. Эта медсестра писала моему деду письма до 60-х годов, когда я уже родился. Я читал эти письма в деле деда. Женщина писала, но органы безопасности нашей страны запретили ему отвечать на эти письма», — пояснил Михаил Черепанов.
Как оказалось, медсестра родила дочь от русского солдата.
Поездка в Бельгию
В ноябре этого года у заведующего музеем-мемориалом Великой Отечественной войны в Казанском Кремле появилась возможность «пройтись по следам деда»: Михаила Валерьевича пригласили в Сорбонну, чтобы выступить перед студентами и аспирантами с лекцией о поисковом движении в России и Татарстане. Во время зарубежной поездки он побывал в Бельгии.
«Меня пригласили на встречу жителей города Генк, чтобы побывать в шахте, где дед работал и откуда сбежал, а также в места, где шли бои, в госпиталь, где он лежал. Я очень хотел увидеться с дочерью медсестры Елизаветы Ракози, которая очень ему помогла», — рассказал Михаил Черепанов.
К приезду жителя Казани в газете города Лимбурга был опубликован рассказ, посвященный его деду. Этой теме была выделена целая полоса. В газетной публикации было сказано, что историк из Татарстана разыскивает в Бельгии тетю.
Мэры двух городов обещали помочь
«Мэры городов Генка и Леопольдсбурга при встрече со мной пообещали всяческое содействие в поисках. Бургомистр Леопольдсбурга Марлейн Кауфманн приняла эту историю близко к сердцу. Все краеведы, с которыми я разговаривал в Лимбурге, говорили, что такая фамилия в городе была, в шахте работал шахтер Ракози. Это шахтер из Чехии, у него была семья. На сегодняшний день не удалось никого найти с этой фамилией в Генке», — сообщил Черепанов.
Сейчас поиски продолжаются в Брюсселе, к ним подключилась бывшая жительница Казани Лилия Валеева, которая занималась поисковой работой и раньше. Наша соотечественница пообещала провести небольшое расследование по архивам Бельгии, чтобы найти медсестру, спасшую жизнь российскому солдату, или ее родственников.
Фотографию разорвала бабушка
Дед Михаила Черепанова вернулся с фронта с фотографией полугодовалой малышки — дочки. Об этом Михаилу Валерьевичу рассказала самарская родственница, которая родилась еще до войны.
«Тетка видела эту фотографию, но ее вырвала первая жена деда, которая у него была еще до войны. Это моя бабушка, она порвала фотографию. Данная история осталась секретом нашей семьи. Дед, когда умирал в 1992 году, мне честно признался, что это его дочь. Он завещал мне найти ее и сообщить, что он не подлец. Ему просто не дали возможность ответить на письма и в 80-е годы съездить в Бельгию», — рассказал заведующий музеем-мемориалом Великой Отечественной войны в Казанском Кремле.
Если бы Елизавета Ракози сейчас была бы жива, ей было бы 92 года, а ее дочери, по подсчетам Михаила, 75 лет.
«Я так в газете и написал: „ищу тетю“. При этом тетя до 14 лет знала, что ее отец — Михаил Черепанов. Ее мать писала об этом в письмах моему деду. Она в курсе, что ее отец не бельгиец, а из Сибири. В принципе, они обе еще могут быть живы. Наверняка, у тети из Бельгии есть дети и внуки. Хочется с ними повидаться. Поиски моих родственников продолжаются», — заключил Михаил Черепанов.
Воспоминания Черепанова Михаила Ивановича о пребывании в плену в Бельгии
…Выстроили нас, подсчитали, и оказалось, что нас прибыло в лагерь 623 человека. Через некоторое время стало известно, что мы находимся в г. Каунасе (Литва), в лагере D.
К началу апреля 1942 г. из 623 человек осталось в живых 180. Остальные умерли. Эти цифры достаточно точные. В конце июня 1942 г. нас всех из лагеря увезли в Германию. В каком лагере мы там были, мне неизвестно. Но 29 августа 1942 г. нас снова погрузили в товарные вагоны и 2 сентября привезли в Бельгию, на шахту Шварценберг.
Поместили в лагерь, пронумеровали. На железных пластинках были выбиты номера, сами пластины цепочкой прикованы были к руке так, что снять ее было невозможно. У меня был номер 6658. У моего друга Субботина (по кличке «Морда») — 6659.
Нелегко было спускаться в шахту и работать на врага, когда наши братья, отцы, сестры с оружием в руках отстаивали каждую пядь нашей советской земли. И мы решили не работать. В шахту опускались, заходили в заброшенную галерею и там просиживали смену по 8 часов. Потом мазались сажей и вместе с остальными поднимались наверх. Мылись и под конвоем шли в лагерь.
Так повторялось больше месяца. Глядя на нас, также стали поступать и некоторые другие. Числа 5 или 6 октября 1942 года раздается голос по радио: «Номер 6658 и 6659 в комендатуру!» Пришлось идти. Нас сначала спросили, где мы работаем. Ответ следовал: «В шахте». «Где в шахте?» «Не знаем, где-то на узкоколейной дороге». Немец соскочил с места, ударил того и другого и закричал: «Если вы не будете работать, расстреляем за саботаж!» И еще громче заорал, чтобы мы удалились.
Назавтра мы спустились в шахту и снова не пошли на работу, зашли в заброшенный забой. Так продолжалось еще недели две. Немцы снова узнали, что мы не работаем, и меня признали саботажником, схватили в бане раздетого и так избили, что эта боль чувствуется и сейчас. Избивал нас русский по фамилии Пивоваров, вроде бы Костя.
Я и после этого не пошел работать в забой. С помощью шефа больницы Андерса определился на работу на стыке двух транспортеров подбирать уголь, если он падал. Тут я начал готовиться к побегу. Подготовка заключалась в том, чтобы знать местный, французский язык. В течение года я слово за словом изучал в шахте французский язык.
В ноябре, числа 4, 1943 года я и Попов Александр из Новосибирской области бежали. Нас подняли в вагонетке, на которой было написано «Инструмент на ремонт». Она была закрытой. В ней мы просидели часа четыре, когда нашу вагонетку спустили на землю и закатили в помещение. По условному знаку услышав три стука в дно вагонетки, мы открыли крышку. Неизвестный нам бельгиец сказал: «Ну, камрад, о способе побега никому не говорить».
Да, таких людей поминаем только самыми лучшими, добрыми словами и желаем ему тысячу наилучших пожеланий. Пробыли мы два дня в лесу. Надо было приобрести продукты. Подошли к дому крестьянина. Дверь была закрыта, постучали. Через некоторое время открылась створка на втором этаже. Мой друг Попов обратился к женщине, которая оказалась бельгийкой, на русском языке. Поняв, что она не понимает, он начал перечислять фамилии великих людей. Когда назвал Ленина, женщина поняла, что мы русские. Я в это время находился у другой стороны дома. Женщина открыла дверь, и мы зашли. Она нас хорошо накормила, дала нам хлеба и посоветовала, где нам лучше спрятаться от фашистов.
Мы переправились в район Айзден, в юго-восточной части Бельгии. Здесь мы прожили у крестьян около 8 месяцев.
В сентябре 1944 года немцев начали прижимать американские и английские армии с запада. Немецкие части, смертельно раненые на восточном фронте, не могли больше сопротивляться американской армии и пошли в отступление. К этому времени у наших бежавших из фашистских лагерей русских пленных организации еще не было, но кое-кто сумел приобрести оружие. Нас там было больше десятка.
14 сентября 1944 года наши обстреляли немецкие отступающие части.
15 сентября рано утром немцы нас окружили. Единственный выход из кольца был через канал в южную часть Бельгии. Четверо из нас переплыли, просидели день на берегу и решили идти только в глухую полночь. Прошли километра 4. Стало светать, нужно было маскироваться. Выбрали кусты площадью примерно 20×30 м и уподобились кустам. Прорезали костюмы и натыкали веток. Так и просидели трое суток без еды и воды. Хотя вода была рядом, выйти из кустов было невозможно: кругом были немцы. Мы с завистью смотрели, как корова подходила к воде и пила.
На второй день боев на нашем участке было не слышно. В середине дня к нам в кусты забежали два мальчика. Не замечая нас, залезли на тополь и из своих игрушечных карабинов будто бы стреляли по кустам. Потом один нас заметил и тычет соседа в бок, чтобы тот посмотрел на необыкновенные кусты. Начали они нас рассматривать в испуганной, окаменевшей позе. Надо было их уговорить, чтобы не закричали с перепугу и не выдали нас немцам.
Я подошел к тополю и по-французски сказал: идите сюда. Они слезли с дерева, и один спросил: «Вы русские? Кушать хотите?» Я его успокоил, что кушать мы не хотим, и сказал, чтобы они никому о нас не говорили. Чтобы пошли потихоньку домой. Но, видимо, натура мальчишеская не стерпела: когда они стали подходить к своему дому, бросились бежать изо всех сил.
Через некоторое время рядом с кустами, словно из-под земли появился человек. Он прошел по оврагу, сделанному для стока воды. Поднялся вверх к кустам и увидел нас. Пришлось подойти к нему и познакомиться. Оказалось, что он чех по фамилии Ракози. Имя я не помню. Мы его попросили никому о нас не говорить. Он заверил нас, что никому о нас не будет известно.
Позже он помог нам получше замаскироваться и спас от голодной смерти. Он сильно рисковал. Даже ночью в прифронтовой полосе было опасно носить нам продукты и воду. Чех Ракози посылал к нам с продуктами свою 18-летнюю дочь. Она хорошо одевалась и под видом прогулки в изящной сумочке приносила продукты, бросала сумку около кустов. Мы подползали с осторожностью, потому что рядом оставались немцы.
Так рискуя жизнью, дочь чеха Ракози приносила нам продукты много раз.
Ночью на 20 сентября 1944 года немецкие части начали отступление. Было видно, что отступают уже и передовые части. Ожидался день освобождения. Рано утром 20 сентября ушло последнее фашистское зверье, 6 человек из пехоты прошло по нашим кустам, не заметив нас. Потом подошли еще двое немцев и все-таки заметили нас. Отбив в потасовке автомат, Попов начал отстреливаться. Пришлось нам перебраться в водосточный ров. Тут меня ранило в левую руку и правую ногу.
Еще сильно била по немцам американская артиллерия. Я сполз в овраг и потерял много крови, стал терять сознание. Пытался подняться на ноги, но не мог. Рядом оказалась жена чеха Ракози и дочь. Они попытались оказать мне медицинскую помощь, но рядом начали рваться снаряды. Жена Ракози получила пять ранений, и мы вместе угодили в госпиталь шахты Айзден. После излечения я был у Ракози в гостях. Они приняли меня очень хорошо. В августе 1945 года я прибыл на родину. Получал от Ракози письмо, но его не сохранил.
Нет комментариев-