Ильнур Низамиев, заведующий Музеем исламской культуры Музея-заповедника «Казанский кремль», очередной участник проекта ИА “Татар-информ” «Шәһәрчеләр» о представителях татарской городской молодежи.
Главное правило проекта – герои ведут нас в любимые и дорогие для себя места Казани.
Ильнур Низамиев позвал нас к себе на работу – в Музей исламской культуры в мечети Кул Шариф.
Мечеть Кул Шариф расположена на территории Казанского кремля. Мечеть названа в честь имама, поэта, государственного деятеля Кул Шарифа. Известно, что он погиб вместе со своими учениками, защищая Соборную мечеть в 1552 году. Строительство мечети на месте Соборной мечети Казанского ханства началось в 1996 году. Официально она была открыта в 2005 году к празднованию 1000-летия Казани. Музей исламской культуры открылся в феврале 2006 года.
–Ильнур, Казань – твой родной город. В свое время ты поработал также и экскурсоводом. Скажи, пожалуйста, какие места города надо посетить человеку, если он хочет понять татарскую душу?
– Чтобы ее понять, не надо идти куда-то, видеть какую-то архитектуру, а в первую очередь надо услышать музыку, ознакомиться с театром, почитать литературу. А если говорить о посещении каких-то мест, это очевидно – Старо-Татарская слобода. В Новой слободе сейчас татарский дух мы не увидим. А в старой, хоть она сейчас ориентирована на туризм, коммерцию, он еще немного есть. Можно ходить по улицам, заходить в отреставрированные мечети, ощутить его.
Но чтобы понять татарскую культуру, нужен человек, который владеет «ключами». Экскурсовод должен быть таким. Потому что пока нет таких хороших, основательно написанных книг о Казани, по которым турист мог бы самостоятельно узнать о национальной культуре. Экскурсоводы, владеющие «ключами», которые смогут показать и объяснить, – есть.
–А какая литература могла бы раскрыть татар? Поэзия, проза или фольклор – сказки, предания?
– Я далек от сказок, вообще от фольклора, мне близка поэзия. Вспоминая уроки татарской литературы в школе, мне становится немного стыдно за себя и одноклассников, потому что молодых практиканток не слушались и домашние задания не выполняли. Но позже, после окончания школы, учебы в институте, интерес просыпается. Начинаешь думать – вот по этим улицам ходил Аяз Гилязов (классик татарской литературы. – Ред.). Говорим: «Тукай жил здесь, сюда приносил статьи в газету». Поэтому постепенно проникаешься. Для меня литература в первую очередь это поэзия. Во второй очереди – проза. Где-то в конце списка – сказка...
– А кто возглавляет список поэзии, какие поэты? Современные, средневековые или советского периода?
– У нас есть поэты, которые видят, что происходит сегодня, они говорят на языке этого времени, чувствуют дыхание современного города и могут передать представления его жителей. Луиза Янсуар, Йолдыз Миннуллина. Мне кажется, на улицах Казани слышатся их голоса. Их чтение тихое, интимное… Чтение Луизы Янсуар, торопливо-прерывистое чтение Йолдыз Миннуллиной, Рүзаль Мухамметшин...
Стихотворение – удобная для восприятия форма для человека, живущего в городском темпе. У стихотворения есть ритм, образы четкие, это “клиповое восприятие”.
Поэтическая форма дает возможность испытать эмоцию, прочитав от начала до конца, и задуматься.
– Сколько, по твоим расчетам, у нас число создающих новую татарскую культуру представителей нового поколения?
– Их я вижу много. Есть не только творческая, но и техническая интеллигенция. Инженеры, программисты, экономисты. Я сам 5–6 лет проработал на заводе. Можно сказать, больше вращаюсь в их среде. С ними общаться интересно, у них свои проекты в области дизайна, строительства. А вот число сказать сложно, боюсь, приведу меньшую цифру. Хочется представить, что на самом деле больше.
–Значит, среди программистов, инженеров есть сочувствующие национальному?
– Да, в моем окружении много молодежи, которые говорят «мы за создание татарских семей», «за татарское воспитание детей».
– Татарская культура – она деревенская или уже и городская? Какой ты ее видишь? Есть ли будущее у деревенской культуры и успеем ли мы создать городскую культуру?
– На этот вопрос я бы ответил вопросом, потому что культуру каждый понимает по-своему, на городскую культуру можно смотреть по-разному. Я обратил внимание на одну мысль Ильшата Саетова (татарский общественный деятель, кандидат политических наук. – Ред.). Сегодня у нас есть очень большие татарские деревни, с населением в несколько тысяч человек – в Кировской области, Чувашии, Марий Эл. С точки зрения быта, образа жизни, по численности их можно сравнить с некоторыми европейскими городами. Поэтому стоит ли нам называть их деревенской культурой?
В наше время в глобализующемся мире, когда молодежь живет в интернете, когда и со стороны государства создаются какие-то стандарты, наверное, неправильно культуру делить на «деревенскую» и «городскую». Когда и деревенский житель постепенно перебирается в город, смысла в этом становится все меньше. Мне кажется, мы должны представлять татарскую культуру не в таком разделенном, а в общем, едином виде.
Я верю, что у нас будет культурное, просвещенное, образованное будущее. Я стараюсь делать для этого то, что в моих силах.
– Кто должен создавать это культурное, просвещенное будущее? Такие, как ты, молодые татары или будем надеяться на государство?
– Образование – это огромная работа. На рубеже XIX–XX веков татарская интеллигенция и меценаты взяли ее на себя, и результат был, но тогда масштабы были маленькие. Сегодня мы никак не можем переложить национальное образование только на семью.
Очень часто слышу «татарское воспитание» – о том, что языку ребенок должен учиться в семье. Надеяться, что семья решит проблему национального образования, неправильно. Это должна быть целая хорошо проработанная система. И ее не создадут какая-то инициативная молодежь, или бизнесмены. Образование – это обязанность государства, это то, что мы ожидаем от государства. Время ускоряется, идет глобализация, и при таких вызовах желательно, чтобы в сфере образования проводились большие работы.
– А культура?
– Можно смотреть по-разному. Одна из функций культуры – работать для образования. Музеи, мне кажется, в первую очередь должны разговаривать с молодым поколением. Культура служит образованию. С другой стороны – если понимаем культуру в широком смысле, то, пожалуй, и образование, науки, искусство входят в это понятие. Тут произрастающие друг из друга явления, поэтому рассматривать их отдельно очень сложно. Если мы говорим об образовании и развитии, то говорим о культуре, а если говорим о развитии культуры, его невозможно представить без образования. Вот так они соединены.
– У нас есть проблемы с образованием, остается надеяться на культуру и искусство? Смогут ли они сохранить нацию?
– Мне кажется, если на культуру и искусство возложить еще и пропаганду, то они просто сломаются. В этом году акции «Ночь искусств» дали девиз «Искусство объединяет». Конечно, людей творчества, может, и объединяет. Может быть, объединяет представителей разного поколения.
Но если на искусство начнем перекладывать еще и какие-то обязательства, то это понизит его престиж и отведет ему роль слуги.
Искусство мы видим по-европейски – как поиск и творчество. Мы его видим как идею, переходящую от свободных людей к свободным людям. Ставить его в прислугу, наверное, совсем неправильно. Я бы также не осмелился сказать, что искусство должно объединять. Ставить такую цель – ошибка.
– Значит, искусство должно быть свободным?
– Искусство – многогранное понятие, к искусству мы относим и архитектуру, и, например, каллиграфию, которую можно увидеть в нашем музее. Оно не может быть абсолютно свободным. Если бы было так, я бы не осмелился зайти в свободно построенное здание. Не хочется говорить: «Пусть архитекторы строят как хотят». У каждого искусства есть свои законы, своя традиция. Я за уважение к традициям, если не уважение, то по крайней мере за знание традиций. Когда их не знаешь, начинается раз за разом изобретение велосипедов.
На концертах, выставках мы же много видим попыток выдать уже давно известное за что-то новое.
Поэтому я очень серьезно отношусь к таким вещам, как традиция, законы. Наши музеи тоже с одной стороны – традиция, с другой – развитие и поиск. Мы показываем историю, наследие, даем какие-то «ключи», одновременно находимся в поиске ответов на вопросы современности, и этот поиск отражается на подготовленных нами выставках. Со стороны может показаться, что, например, наши выставки об исторических личностях – что-то о старине и мало интересно современному человеку. Однако в более близком рассмотрении можно понять, что события прошлого во многом перекликаются с нашим сегодняшним днем, в них отчетливо можно увидеть картину современного мира.
– Значит, татарская нация ставит перед музеями также и задачу просвещать?
– Мы готовим выставки к юбилейным датам известных татарских ученых, мыслителей, просветителей. Когда изучаешь их наследие, понимаешь: хотя они жили 100–150 лет назад, чем-то и сейчас могли бы быть примером, но в чем-то они также и ошибались. Через эти образцы искусства, через биографии, как в зеркале, можем посмотреть на себя.
– Эти ошибки мы должны открыто обсуждать или лучше их скрыть от народа?
– Кто-то сегодня использует эти заблуждения, чтобы на громких фактах сделать себе имя. Если говорить о личностях, связанных с нашим Исламским музеем, то тут тоже возникают очень сложные вопросы. О них все равно будут писать, и пока на этой почве не появились какие-то проблемы, лучше самим сказать и прийти по ним к единому мнению. Поэтому считаю, что об этих ошибках надо говорить. Без скандала, ругани, а просто спокойно высказать и выслушать мнение оппонента. Таких вопросов у нас в музее довольно много. Зачастую к самой даже исламской культуре люди относятся как-то настороженно. Какие-то из стереотипов возникли не на пустом месте, но некоторые совершенно безосновательны. Мы не только можем говорить об этом, а возможно, это и есть одна из целей деятельности нашего Музея исламской культуры.
– Принято считать, что у представителей каждого народа, нации бывают какие-то общие черты, по которым можно характеризовать и сам народ. Как ты считаешь, какие черты можно выделить у татар?
– Мне кажется, сегодня какие-то татарские черты исчезают, особенно в современной городской жизни. Поэтому я бы их не выделял. Если скажу, что татары – семейные, чтят семью, – много примеров того, что это далеко от истины. Скажу «трудолюбивые» – но и лентяев предостаточно. Хотелось бы видеть только самые красивые черты у татар, но мне кажется, это всего лишь представления, живущие в голове.
Десять лет назад во время экскурсий я обычно рассказывал о Казани много хорошего – как здесь строятся новые здания и сохраняются старые, какие великие люди здесь жили, учились. Сейчас мне немного стыдно: слишком сильно восхвалял город, говорил пафосные слова о национальной культуре. Сейчас я все так же положительного мнения о ней, но уже просыпается какая-то скромность. Что есть – говорит за себя. Если рассказывать о хороших качествах татар, то это уже самовосхваление. Это больше похоже на анекдот, иронию.
– А если сами не будем отмечать хорошие черты татар, как же другие о них узнают?
– Их все равно как-то заметят. Нужны агенты. В сфере искусства должны быть люди, которые помогают авторам, людям творчества продвигать свои работы. Но здесь мы ведь говорим о татарской черте, о человеческих качествах татар. Странно ими хвалиться. Иногда в одну кучу сваливаем разные вопросы, и когда у нас мнения на эти разные вопросы расходятся, создается ощущение, что мы не согласны друг с другом. Но стоит разобраться, какая мысль изначально была вложена в вопрос, то выясняется, что мы одного мнения и цели наши совпадают.
– Какое из изречений татарских ученых прошлого было бы актуально в нашем сегодняшнем положении?
– Не могу сказать, что сегодня задумываюсь о какой-то мысли какого-то великого человека, – врать не буду. Мне кажется, и среди наших современников есть самостоятельно мыслящие люди, татары и не татары. Говорить: «Вот 100 лет назад этот хазрат сказал вот это, давайте объединимся вокруг этой мысли» – смелое обращение. Поэтому я не хочу выделять чьи-то слова – мол, обратите внимание, оценивайте ими свои дела. Наверное, каждый в своей жизни встречает людей, чье мнение для него важно, авторитетов для себя. Они мне почему-то встречались еще со школьного возраста – можно в их поиске в историю не углубляться.
– А есть у нас сегодня аксакалы, чье мнение важно для татар?
– Тут тоже не хочу кого-то называть, потому что мне кажется, что этим я возлагаю на человека какие-то обязательства. «Вот вас назвали авторитетом, теперь будем ловить каждое ваше слово». Но в Казани для меня такие люди есть. Ученые, люди в области искусства, театра, работающие на предприятиях… Я знаю таких, кто работает, не жалея себя, времени, здоровья, с заботой о коллегах. Они достойны быть примером.
– Можно ли воспитать в человеке чувство любви к нации? Тебя гимназия воспитала таким? Или семья? Или позже, другими путями пришел?
– Насколько это передается по генам – скажут ученые. Конечно, идет от семьи, воспитания – в каком-то возрасте ты впитываешь неосознанно, потом начинаешь понимать ценность и уже сам можешь развивать. Дает ли среда что-то – сказать не могу. Интересоваться, искать, ставить перед собой вопросы, читать. Национальное самосознание – это явление, которое развивается вот так постепенно.
–Кто для тебя татарский интеллигент?
– Люди творчества, прикладывающие усилия в своей области, неравнодушные к татарскому, национальному. Те, кто говорит на татарском языке, тем самым расширяет его среду – таких, наверное, можно назвать татарской интеллигенцией.
– А может быть, татарская интеллигенция, не говорящая на татарском языке? Язык – это показатель?
– Возможно я ошибаюсь, но язык – это важный показатель. У меня опыт небольшой, но на данный момент я такого мнения. Конечно, это, наверное, как звучит как ворчание, может показаться попыткой оттолкнуть. Я извиняюсь. Мне кажется, это как бастион, стена. Если любое явление будем называть татарским, потеряется смысл того, что есть татарское. Для того чтобы понять смысл, надо видеть границы этого явления. Если мы говорим, что есть татарское искусство, татарское творчество, татарский язык является необходимой его частью.
– Значит, в глобализующемся мире это наша защитная позиция?
– Да, мне кажется так.
– Сегодняшняя молодежь говорит, что музей – это мертвое искусство. Как сделать музей интересным?
– Я тоже слышал, как говорят – «мертвое музейное искусство». Когда рядом ставятся слова «музей» и «мертвый», это у меня вызывает протест. Я могу это объяснить. Музеи были центрами сохранения наследия. В последнее время появляются музеи нового формата, которые не ограничиваются историей – они рассказывают также и о современном мире. Проводят различные встречи, игры, образовательные мероприятия. Выставки современного образца есть и в Казани, например посвященные какой-либо области науки. Они в первую очередь создаются для того, чтобы заинтересовать детей. Музеи сегодня не остаются лишь в своих стенах, они идут на улицы города, школы. Поэтому считать, что в музей попадают только «мертвые» вещи, – это уже давно не актуально.
Этому есть еще один пример. Казалось бы, в кино сходить интереснее, чем в музей. Но если посмотрите на статистику, число посетивших музей в течение года больше, чем тех, кто пришел в кинотеатры. В музеи больше ходят.
– Это не выдуманные цифры?
– Нет, не выдуманные, во многих больших музеях, и в Казанском кремле, стоят специальные электронные счетчики. Ведь действительно, когда мы приезжаем в другой город, мы не идем в кинотеатр, а приходим в музей, и он нам интересен. Число таких интересных музеев растет, наши традиционные музеи стараются работать по-современному. Мне кажется, сегодня музей молодеет.
Когда мы делали выставку Марджани, старались ее делать как можно более «живой». На выставке представлены две скульптуры. Бюст Марджани 1926 года, второй – как Марджани представляли в начале 2000-х. Это минарет в виде маяка, на возвышении – чалма, напоминающая корону, оттуда поднимается шпиль. На минарете выгравированы изречения Марджани. Это и есть Марджани, мне такой памятник нравится больше.
Выставка показала, что у нас и на следующий год есть темы, на которые можно идти, отталкиваясь от Марджани, есть вдохновляющие направления. Тут хочется упомянуть книгу Айдара Юзиева «Метеор веры», в которой он в жанре прозы описал жизненный путь великого ученого. Шигабутдин с арабского переводится как «звезда религии», «метеор религии». Его биографические данные всем известны, они издаются постоянно. Однако тут автор, человек науки, решил написать о Марджани литературное произведение. Как мама маленького Шигабутдина умерла, переживания мальчика, путешествие на Восток, за знаниями… Перед глазами читателя герой предстает как живой и интересный образ. Так же мы, сотрудники музея, могли бы делать свои выставки в виде рассказа. Поэтому музейное искусство, искусство выставок – не мертвые.
Это не попытка доказать на словах, а приглашение прийти, увидеть и убедиться в этом.
– Возвращаясь к теме языка, Айдар Юзиев написал эту книгу по-русски. Это татарская книга?
– Да, эта книга написана на русском. Мне кажется, Айдар Нилович сделал огромную работу, написал интересную книгу. Ее тираж маленький. Издатели выпустили ее на свои деньги. Не в Казани, в Нижнем Новгороде. И если эта книга нашла своего читателя, рассказала о Марджани, то она достигла своей цели. Айдара Ниловича за такой труд можно только поблагодарить.
– Величайшая татарская личность?
– Мы все большую часть жизни проводим на работе, и даже дома отчасти остаемся под ее влиянием. У меня тоже это есть, поэтому мой ответ будет связан с выставками, которые мы проводим. Совсем недавно мы делали выставку, посвященную Льву Толстому. Изучая его наследие, открыл его для себя заново. Великий писатель по-особенному относился к татарам, подробно изучил Коран, издал хадисы нашего Пророка на русском языке… В свою очередь, и Толстой был очень близок татарам, мусульманам, татарская интеллигенция переводила его произведения и издавала большими тиражами. Узнав обо всем этом, я стал еще более тепло относиться к великому писателю и мыслителю.
В то же время мне сейчас очень близок Шигабутдин Марджани. Могу дать прогноз на следующий год – мы готовим мероприятия, посвященные Ризаэтдину Фахрутдину. На данный момент мой ответ – Марджани, а в будущем появятся и другие имена.
Нет комментариев-