Вадим Кешнер: «Меня звали в театр Ленсовета, где играли Фрейндлих и Владимиров, но я не пошел»

Артист со школьной скамьи

Вадим Валентинович, как и почему вы решили стать артистом?

В восемь-девять лет я уже точно знал, что буду артистом. Мне всегда хотелось что-то представлять, кого-то копировать. У меня никогда не было выбора профессии. Самое смешное, что в школе я никак себя не проявлял. А потом, когда я ее уже закончил, я решил поступать в Ленинградский театральный институт. Это было в 1955 году. Я шел в потоке августовских. В институте месяц я проходил вступительные испытания. После трех туров из полутора тысяч осталось 96 человек. Из них взяли только 28. А за день до начала учебного года нас троих, иногородних, отбросили. Москва утвердила только 25 мест. Так закончилось мое непоступление в театральный Ленинградский институт. Мне обещали, что поступлю на следующий год, за меня боролся и мастер Макарьев. Я должен был учиться на курсе с Сергеем Юрским.

Потом я поступил в Казанский университет на историко-филологический факультет. Увидел объявление, что набирается студия при театре Качалова. Я прошел все туры, и меня зачислили. Пришел домой и сказал: «Поздравьте меня, я — артист». Это было в 1958 году. У меня стаж в этом театре с 1 сентября 1958 года. Дольше меня в истории казанских театров не был никто.

Вы помните, что рассказывали на вступительных?

Я читал басню Крылова «Волк во псарне», прозой у меня был «Данко», а из стихотворений — «Смерть поэта» Лермонтова.

Неужели никогда не хотелось уйти из Качаловского театра?

Меня звали в театр Ленсовета, где играли Фрейндлих и Владимиров. Но я не пошел. Я домосед, мне не надо было изменений.

Не жалеете, что никуда не ушли?

Нет. Как можно о чем-то жалеть, если это уже состоялось и случилось. Если бы не театр имени Качалова, то у меня не было бы моей жены, потрясающих товарищей, Юноны Каревой, Станислава Говорухина, не было бы сына, пятерых внуков.

Какие у вас любимые ваши роли в Качаловском театре?

Можно меня ночью разбудить, и я об этом расскажу. Первая — это Сашенька Адуев в «Обыкновенной истории», Гибсон в «Быть или не быть», который ставил Портнов, профессор Преображенский в «Собачьем сердце». Кроме того, в зале консерватории вместе с оркестром народного артиста СССР Натана Рахлина мы играли в спектакле «Жизнь Чайковского». Там была и Юнона Карева. Я был Чайковским. Мы играли «Жизнь Чайковского» при жизни Рахлина девять лет. После его смерти мы с этим спектаклем объехали весь Советский Союз, от Калининграда до Томска. Играли с различными оркестрами, так что это огромнейшая программа и одна из значительных моих работ.

Были ли роли, которые вы хотели бы сыграть, примерить на себя образ, но не довелось?

Я поступил в театральное заведение с надеждой сыграть Арбенина в «Маскараде», но так и не сыграл, как и Ричарда III. Зато уже были перечислены роли, которые, в общем, меня и сделали как актера.

Вначале 90-х вы были на вершине казанской театральной богемы. Каково там находиться? Ощущали ли вы какую-либо ответственность?

У меня всю жизнь гиперответственность, по сей день. Когда у меня спектакль, я не могу найти себе места, особенно во время премьер. Самое трудное — это дожить до вечера. Я до сих пор всегда сильно волнуюсь, на какой бы площадке я ни работал. И студентов своих я приучал к железной дисциплине относительно самого себя. Я, безусловно, мог бы ярче прожить свою жизнь. Но я получил все звания, которые вообще существуют, выше уже нет. Даже орден за заслуги перед Республикой Татарстан. Первый такой вручили народному певцу Ильхаму Шакирову, а второй мне.

«Актером можешь и не быть, но человеком быть обязан»

Расскажите подробнее, что вы вкладывали в своих студентов.

Мы с Юноной Каревой — я никогда не воспринимал себя отдельно — говорили ученикам: «Актером можешь и не быть, но человеком быть обязан». После того как она умерла, у меня было полтора курса, но уже без нее. Всего у меня было 11 выпусков студентов театрального института.

Какие основные постулаты вы хотели донести до студентов? Каким должен быть артист?

Артист должен быть профессионален, то есть школу пройти досконально, исследовать ее всю жизнь. Какое бы положение он ни занимал, каждая роль делается сначала, как будто ты ничего не знаешь. Полнейший профессиональный разбор произведения, персонажа, его места относительно других. Роль может делаться в трамвае, в туалете, где угодно. Никогда не знаешь, где и как поймаешь мысль и зацепишься за нее.

Вы говорили, что у вас было 11 выпусков театрального училища. Я сам не смог туда поступить в свое время. Что нужно делать, чтобы поступить в театральный институт?

Во-первых, нужно, чтобы Бог дал талант. Чтобы обязательно в человеке было зерно внутри, которое должно обязательно проклюнуться и развиться.

Во-вторых, огромное желание попасть, быть самим собой, никого не изображать, уметь удивить. Когда идет экзамен, шалеешь от того, что все читают одно и то же. И вдруг кто-то прочел совершенно по-другому, вот он и цепляет.

А как поступала Чулпан Хаматова к вам?

Когда Чулпан Хаматова поступала, она пришла на второй тур. Юноны не было, она была в Москве, ее принимал я. Пришла девочка маленького роста, такой цыпленочек. И она начинает читать, я обалдеваю и говорю спасибо. Потом она мне говорила: «Вадим Валентинович, если бы вы меня тогда не взяли, я больше бы и не поступала».

Я сразу понял, что передо мной неординарный человек, индивидуальность. Она выросла в огромную артистку мирового класса. Она вытворяет удивительные вещи в каждой роли. Казалось бы, одно и то же лицо, а всегда и везде разная. Говорят, что сейчас она потрясающе играет Раису Горбачеву вместе с Мироновым. Он ее обожает и где только не занимает. Чулпан подвластно всё. У нее есть дичайшая одержимость и желание. Я всегда говорил студентам, что мало хотеть, надо еще и делать.

Ваша цитата: «Тогда я не понимал, зачем я шел в театр. Мне казалось, что я всё знаю о театре. Мне было тогда уже много лет — 21 год. Для поступающего это было много. Но оказалось, что я ничего не знал о театре». Так что нужно знать о театре?

Нужно знать все закулисье. Потому что театр — это сочетание мерзостного и божественного. Когда это талантливо и захватывает тебя как зрителя и исполнителя, то это восторг. Когда смотришь на работу таких артистов, как Алиса Фрейндлих, и ей подобных, то поражаешься не только игре, но и масштабу личности. Очень важно актеру быть не просто хорошим артистом, но и личностью. Потому что есть роли, которые ты не сможешь сыграть, если ты не личность. Вы спросите меня: как ее в себе воспитать? Не знаю. Это совокупность мироощущений, вкуса и многих других факторов.

Мерзость в театре — это что?

Каждый актер хочет быть лучше другого. И это хорошо, придает стимул. Но если идешь по головам и делаешь гадости своему партнеру, то не очень. У меня никогда в жизни не было, чтобы я своему партнеру сделал какую-то гадость. Я, наоборот, радовался за коллег.

У женщин-артисток часто тяжело проходит период перехода от ролей, скажем так, Джульетт к ролям взрослых женщин. Есть ли такое у мужчин и как вы переживали этот момент?

У меня не было такого перехода. Я всегда играл совершенно разные роли. Я даже играл Робина Гуда в 40 лет и выглядел очень моложаво. Только в этом возрасте я окончательно женился.

Каково это — расстаться с театром после 60 лет? Нет ли у вас тоски по сцене?

Сейчас уже нет, я не хочу. Какие бы мне роли ни предложили, наигрался уже. Да и физическое состояние уже не позволяет.

Почему кино и ТВ не вытеснило театр?

У вас только одна работа в кино. Почему?

Не знаю. И то это меня Говорухин снял в эпизоде фильма «Земля людей». Я там сыграл режиссера, который на лестнице отказывает героине в показе. Не сложилось у меня с кино.

Это вы не хотели или вас не звали?

Хотел, просто не звали, а ни на какие пробы я не ездил, не напрашивался.

Как вы считаете, почему интернет и телевидение пока не вытеснили театр? Почему академический театр до сих пор собирает полные залы?

Потому что театр — это живое искусство, которое происходит сейчас, сию секунду и никогда больше не повторится. Его прелесть в том, что на твоих глазах совершается действие, которое невозможно повторить. Не бывает одинаковых спектаклей.

Что дальше будет с театром?

Театр имеет все свои возрастные категории, состоящие из подъемов и спадов. Я считаю, что театр должен быть живым. Это значит не вбитая режиссером гвоздями роль, а чтобы актер выполнял его пожелания, пропуская через себя.

Что вам сейчас не нравится в театрах?

Мне сейчас не нравится, что многие театры снизили вкусовую планку в выборе материала и пути его воплощения. Они идут на поводу у телевизионных сериалов. Никогда нельзя опускать театр до уровня зрителей, это он должен подтягивать зрителей на планку выше. Только тогда получится живой театр.

Зачем вообще нужен театр?

Он не играет воспитательную роль. Он пробуждает в человеке его хорошие начала, заложенные в нем родителями и Богом. Бывает, смотришь завороженно и ахаешь от того, что тебе что-то нравится.

Что самое тяжелое в актерской работе?

Меня всегда пристегивали к кому-то, например к Федорову. Я ни разу не перекрывал кислород партнеру. Но получалось так, что брали материал для него, а выходил я. И потом один играл, а он нет. Получается, что невольно причинял ему боль. Но я выигрывал в честном соревновании. Сидел в зале, смотрел, что у него хорошо получается, где нет, и так далее.

В театре всегда нужно быть недовольным собой. Если ты думаешь, что хорошо сыграл, то всё, это остановка. Стоит только это сказать, всё заканчивается.

Можете дать совет молодым начинающим актерам?

Нужно очень любить свое дело и работать, работать и еще раз работать. Какой бы талант ни был, без работы не получится ничего.

А что важнее — талант или работа?

Талант — это хорошо, но он может и зачахнуть. Я всегда привожу пример с розой. Бутон, который не раскроется никогда без усилий. Для того чтобы он раскрылся, нужно за ним ухаживать и поливать.