Немногим больше четырех месяцев — 146 дней — проработал Временный инфекционный госпиталь при РКБ Татарстана. Восемь тысяч пациентов, из них порядка 1200 с новой коронавирусной инфекцией, прошли через руки его врачей за это время. Все эти дни в буквальном смысле слова без сна и отдыха команда РКБ спасала жизни самых сложных пациентов.
— Рафаэль Фирнаялович, Временный госпиталь при РКБ проработал больше четырех месяцев. Как быстро весной пришло понимание, что ситуация с коронавирусом более чем серьезная, и насколько сложно было создать целый отдельный организм?
2020 год ознаменовался тем, что мы столкнулись с пандемией. Не только мы как врачи, а вся страна. Мы понимали, что нас ожидает такое, чего мы не видели никогда. Так оно и оказалось. Подготовка шла очень достойно.
С декабря мы наблюдали, что происходило в Китае, потом в Европе. Очень много было сделано на подготовительном этапе со стороны Министерства здравоохранения Республики Татарстан и Российской Федерации. Мы обучались, мы смотрели, изучали.
Очень важно было продолжать оказывать медицинскую помощь для всего населения, именно высокотехнологичную медицинскую помощь. Из этих соображений Министерство здравоохранения РТ принимало решение, что такие больницы, как РКБ, ДРКБ, 7-я больница, МКДЦ, могут быть вовлечены в работу с инфицированными пациентами в последнюю очередь, это был крайний вариант.
Сценарий был таков, что все городские больницы будут готовиться: готовились специалисты, ресурсы, ИВЛ-аппараты. Вы сами видели, как это всё поставлялось.
Но в последний момент, когда количество заболевших начало нарастать большим объемом, понятно стало, что без крупных многопрофильных больниц невозможно будет справиться.
И тогда министр здравоохранения Татарстана Марат Наилевич Садыков приехал к нам, мы собрали руководителей — начмедов, и он поставил вопрос ребром: «Может ли РКБ помочь?»
Учитывая, что в структуре пациентов были не только те, кто заболел ковидом, а имели коморбидную патологию — это патология сердца, легких, внутренних органов, нужны были специалисты широкого профиля.
Мы сами впервые увидели, что инфекционный процесс в первую очередь поражает систему свертывания крови. Мы видели, что наступает тромбоз в сосудах, сгущается кровь. И требовались такие решения, которые можно было бы применить для всех категорий пациентов.
Именно тогда было принято решение, что провизорный временный инфекционный госпиталь будет развернут на базе РКБ. Для него у нас есть отдельно стоящее здание травматологического центра.
Это решение тогда рождалось здесь, в этом кабинете. До этого момента подразумевалось, что это будет какое-то одно крыло, один какой-то блок, где можно будет развернуть временный госпиталь.
Но важно было не только обеспечить госпитализацию пациентов, но и сформировать систему обеспечения безопасности сотрудников. Очень важно было создать буферные зоны. Поэтому было принято решение, что будет отдельно стоящее здание — это травматологический корпус, семиэтажное здание.
У руководителя ВИГа — профессора Михаила Бурмистрова сразу в голове всё уложилось: на каком этаже будет сортировка, где будут пациенты без сопутствующих патологий, кто будет на реанимационном этаже и т. д.
Буквально за 15 минут стратегия была выстроена, и министр дал поручение, чтобы мы подготовились в кратчайшие сроки. Так и получилось.
Мы буквально за неделю подготовились, освободили, перераспределили объемы. Мы благодарны коллегам из ДРКБ — они сразу приняли на себя оказание детской травматологической помощи, чем в том числе занимался наш травмоцентр. Наша команда детских травматологов перешла туда.
Неотложная травматология для взрослых полностью перемещена была в приемно-диагностический корпус терминала № 1, и, не потеряв ничего в части оказания экстренной неотложной помощи, мы были готовы открыться.
Нам помогли благотворители. Достаточно много мы получили поддержки по ресурсным вопросам. Особенно в первое время — приобретались защитные костюмы, выстраивалась система шлюзов — строители ставили перегородки. Поддержка и помощь была со всех сторон. И 10 апреля мы стартовали.
В прошлый понедельник — 24 августа мы перевели последнего пациента и освободили здание. Сразу же началась полная дезобработка. Решали вопросы по замене вентиляционных систем, чтобы последствия не оказали какое-то влияние на здоровье пациентов.
С понедельника, 31 августа, мы вновь открываемся как травматологический центр и будем оказывать высокотехнологичную медицинскую помощь.
— Приходилось ли дополнительно обучать врачей и медперсонал?
Мы изначально готовились — это было обязательное требование Минздрава. Все специалисты готовились по образовательным программам, прошли необходимое обучение.
Всех, кто допускался в «красную» зону для работы с ковидными пациентами, мы успевали проучивать полностью по 36-часовой программе по работе с такими пациентами.
Потом выходили временные рекомендации по организации диагностическо-лечебного процесса — сейчас вот ждем уже восьмую их версию. Они позволяли нам четко и ясно определять, кто может быть допущен к работе с пациентами ковидного профиля.
По каждому сотруднику мы издавали приказ о том, что он допускается и дальше уже работает. Мы его экзаменовали, проверяли, обучали.
Обучали не только диагностировать, лечить, но и как надевать защитный костюм, как его снимать. Надевать костюм, к примеру, безопасно, а в процессе раздевания много нюансов — можно запросто себя заразить.
— На входе настрой коллектива какой был? Помимо тех, кто не подходил по каким-то критериям здоровья, были ли те, кто просто отказался?
Страха этого не было. Был страх неизвестности, потому что непонятно было, когда это все закончится. Наоборот, были сотрудники старше 65 лет, которых мы допускали по их заявлению работать с ковидными пациентами.
С другой стороны, опытных специалистов-травматологов мы попросили не включаться в работу с ковидом, потому что они должны были за двоих работать по экстренной службе. Поэтому они остались — целая команда специалистов-травматологов, нейрохирургов.
А в целом все поддержали, никто не давал отказ. Конечно, уставали. Где-то мы старались поддержать, где-то отдых дать. Но в целом мы вышли без потерь.
— Какое новое оборудование закупалось?
Все необходимые госпиталю ресурсы были созданы. Мы в этом здании имели всего девять реанимационных мест, сейчас их там сорок!
Остальные места обеспечены кислородом, мы протянули кислородное обеспечение, также туда были поставлены необходимые ИВЛ-аппараты. Кстати, ИВЛ-аппараты в том виде, в котором они предусматривались, меньше применялись. Больше они пригодились как аппараты высокопоточной подачи кислорода.
Реанимационные койки, конечно, были все задействованы. Всех тяжелых пациентов Центрального округа со всей республики сюда доставляли, и мы организовывали все необходимые условия для оказания им медицинской помощи.
А вообще весь республиканский фонд необходимого медицинского оборудования по поручению Минздрава был аккумулирован в РКБ, и по разнарядке Минздрава мы распределяем их между другими госпиталями.
— В дни пандемии много говорилось о том, что и самим медикам, работающим с коронавирусными пациентами, оказывается психологическая помощь. Как она была организована и насколько была востребована среди сотрудников ВИГа РКБ?
Система нашей работы изначально выстроена так, что я сам являюсь в некотором смысле психологом для своих подчиненных. Это правда. И когда трудно, они должны иметь поддержку, иметь запас коммуникативных возможностей для того, чтобы посоветоваться и решить свой вопрос.
Каждый должен поддержать другого, этот навык мы транслировали для всех. Был момент, когда мы просто не спали, всю ночь работали и уставали. Кому-то, к примеру, надо было чуть-чуть внимания оказать, и он выдерживал еще большую нагрузку.
А что касается отдыха, система работы с ковидными пациентами выстроена у нас следующим образом: работают две команды одновременно. В защитных костюмах можно работать до 4 часов. Иногда, конечно, хирурги могли 5-6 часов оперировать.
Одна команда работает 4 часа, а вторая команда в это время в чистой зоне занимается документацией, отдыхает, созваниваются с родственниками. Потом та команда, которая в чистой зоне, одевается, заходит в «красную» зону. Смена передает им дела и выходит. То же самое делает в чистой зоне.
Таким образом, они шесть раз меняются в сутки, то есть одновременно работают две команды. Если в «мирное» время в этом здании работали до 110 человек, то тогда работали одновременно почти 200 человек. Поэтому отдых с разрывом, но был.
Случались, например, ситуации, когда мне приходилось заходить в «красную» зону почти каждую неделю. Меня об этом просили мои коллеги-врачи, потому что надо было убедить пациента поступить так, как ему будет лучше. Среди этих пациентов были и врачи, которые заболели и находились в тяжелом состоянии, имели большой объем поражения легких.
В такой ситуации им надо поворачиваться постоянно, надо на животе лежать, а у них лишний вес, поворачиваться тяжело, и они просто отказываются выполнять рекомендации врача. Приходилось заходить, говорить, убеждать и объяснять, что невыполнение может быть чревато смертельным исходом.
Очень многое зависело от ухода, не только от лекарств. Необходимо было следить, чтобы пациент долго не лежал в одном положении, надо было его переворачивать, каждые полчаса мы переворачивали пациента: на левый бок, на правый, на живот, снова на левый бок, на правый, на живот — постоянно. А это очень тяжело.
— Если сорок человек только в реанимации надо постоянно переворачивать…
Необходимо было искать удобное положение для пациента, очень сложно было все эти мероприятия проводить.
Другая проблема курации тяжелых пациентов, с которой мы столкнулись, — это трудности при транспортировке. Когда их транспортируешь, они теряют кислородное насыщение, так называемую сатурацию, и состояние здоровья может резко ухудшиться.
Приходилось, чтобы не допускать таких моментов, всех специалистов приводить к пациенту. Всё, что можно было делать, мы делали прямо в реанимации у койки пациента. Это тоже особенность, с которой мы столкнулись.
— Была ли налажена связь между медиками РКБ и вашими коллегами из федерального центра, из других городов по обмену опытом в лечении инфицированных Covid-19 пациентов?
Почти по всем тяжелым пациентам проходили консультации с федеральными центрами, в основном с федеральным центром 1-го медицинского университета имени Сеченова, со специалистами НИИ пульмонологии, по акушерству и гинекологии с Федеральным центром имени Кулакова.
Мы со всеми старались максимально согласовать свои действия. Почти по всем, кто находился в реанимационном отделении, кто имел риск ухудшения, консультировались с коллегами из федеральных центров. Каждый день с утра до вечера мы этим занимались.
У нас работал «виртуальный обход», он и сейчас работает. По заявке ковидных респираторных госпиталей республики мы подключали виртуальный консилиум в составе главного терапевта, главного пульмонолога, главного инфекциониста, главного реаниматолога, специалиста по компьютерной диагностике и клинической фармакологии — они консультировали всех, кого необходимо.
С нами советовались и коллеги из других регионов. Коммуникации сегодня позволяют, и даже сейчас мы каждый день общаемся.
Достаточно много обращений мы получали из Марий Эл, Чувашии, Екатеринбурга, из Башкирии, Челябинска. Иногда выдвигались мы туда, помогали им, по вебинарам советовались, по технологиям.
— Сколько беременных за время борьбы с Covid-19 прошло через ваш перинатальный центр?
Порядка 60 — достаточно большая цифра. Мы заметили, что эта инфекция особая, она провоцирует тромбоз, поражение эндотелия сосудов. Это процесс изменения коагуляции крови, очень сильно влияет на плаценту.
И риск преждевременных родов повышается в разы при ковиде, поэтому беременным нельзя инфицироваться, надо беречься. Я иногда вижу, что по улице или в общественных местах ходят беременные без маски — это наихудший вариант.
Ковид очень тяжело проходит у беременных. Самое интересное, через плацентарный барьер не переходит, то есть для мамы он опаснее, чем для ребенка.
Все дети, родившиеся у нас от инфицированных мам, были не ковидные. А вот с самими роженицами тяжелые ситуации были, очень тяжелые.
— Говорят, что после ковида наблюдаются изменения в нервной системе, в психике… Наблюдали ли вы подобное?
Да. Мы наблюдали у некоторых пациентов изменения психики, мы это нейроковидом называли. Наверняка, я считаю, знает лишь тот, кто болел. Я могу только повторить слова пациентов, которые переболели, которые говорили, что первое, что они переживают, — это страх. Страх, что ты куда-то идешь и не можешь найти выхода, безвыходный страх.
А чисто психологически, конечно, это тревога. Это чувство, которое каждого человека в сложной ситуации одолевает. Как раз в таких ситуациях и возникают вопросы необходимости психологической помощи пациентам с ковидом, поддержки.
Мы видели, как люди радовались, когда получали буквально чуть-чуть внимания, и после этого они старались сами восстанавливаться. От самого пациента очень многое зависит.
— Насколько нужна реабилитация после ковида?
Крайне необходима каждому переболевшему! Каждому пациенту важна еще и поддержка близких.
Бывали моменты, когда родственники отворачивались от пациентов, потому что побоялись, что они могут кого-то из них заразить. Даже после того, как человек выздоравливал, выписывался, его сторонились. Такой случай со мной тоже был: пациент сам звонил, советовался, как убедить близких не бояться заразиться. Мы ему даже доставляли питание. Неадекватность окружения тоже имеет место быть. Разные люди, разные семьи.
После ковида раздражительность может быть, быстрая утомляемость, это проблемы дискомфортного пребывания в помещениях. Близким надо стараться создать переболевшим такие условия, чтобы они быстрее восстановились.
— ВИГ закрылся, сегодня вы открылись для пациентов. Каким был механизм возврата и самого травматологического отделения, и врачей, которые в нем работали, к обычной деятельности?
Недели нам хватило. Мы до сих пор остаемся на всякий случай с возможностью развернуться заново.
— Сколько дней потребуется, чтобы развернуться заново?
Не дай бог, конечно… но за два дня мы развернемся.
Во-первых, мы шлюзы оставляем, потому что важно даже в «мирное» время буферную зону создавать.
Буферная зона — это когда пациенты поступают, и на этом этапе необходимо, чтобы мы их диагностировали на отсутствие ковида. Например, на днях 87 пациентов поступили по неотложке, из них пятеро, как выяснилось, с ковидом.
Поэтому сейчас даже в «мирное» время мы должны научиться жить с ковидом. Ничего с этим не поделаешь. Да и сезонные инфекции никто не отменял.
— Пандемия, по всей видимости, многому научила. Конкретные изменения в систему медицины и в работу РКБ, в частности, внесла?
Во-первых, отрасль здравоохранения в Татарстане и в России в целом была заточена под системные отраслевые решения. Сама система государственного здравоохранения, система обеспечения… вот у нас в республике централизованное обеспечение медикаментами и защитными костюмами — эта система себя оправдала. Мы не видели проблем, потому что все вопросы решались единовременно, четко, понятно, и никаких разногласий не было.
А ресурсы организации помощи инфекционным пациентам должны были быть модернизированы ранее, и модернизация уже начиналась. Мы сейчас ввели в эксплуатацию новую инфекционную больницу, она отвечает всем требованиям оказания необходимой помощи.
А РКБ является некоей клиникой-партнером. Мы обеспечиваем инфекционку необходимыми специалистами, если это нужно: сосудистыми хирургами, травматологами — выдвигаемся и оказываем помощь вместе с нашими коллегами.
— Сколько медиков РКБ переболели коронавирусной инфекцией? Насколько сложно переносили заболевание?
У нас были два сотрудника, командированные из инфекционной больницы и СПИД-центра. К сожалению, оба заболели. Из врачей наших четверо заболели. Шесть человек получается заболели. Это именно те, кто серьезно очень болел. Были несколько сотрудников, которые бессимптомно болели, им мы создали необходимые условия. В основном факты инфицирования возникали вне больницы.
— После выздоровления все ли возвращались к работе с коронавирусными пациентами?
Да, все работали.
— Какие выводы вы как руководитель РКБ сделали по итогам пандемии? Каких ошибок хотели бы избежать при возникновении подобных ситуаций, а что считаете удачными наработками, на которые стоит опираться в будущем?
Мы считаем, что каждая многопрофильная больница должна иметь все условия оказания медпомощи инфекционным пациентам. Это первый пункт.
Самое сложное сейчас, что требует быстрого решения, — это поддержать первичное звено. Потому что мы — больница — принимали на себя большое количество пациентов, а заболевают-то пациенты дома. Они должны были дома получить всю необходимую помощь. Начиная от консультативной помощи через круглосуточный колл-центр, чтобы каждый, кто затемпературил, был уверен, что ему полностью окажут всю необходимую помощь. Ресурсов, конечно, надо больше. Для первичного звена в период пандемии одного участкового терапевта на тысячу жителей недостаточно.
Все моменты модернизации первичного звена, усиление противоэпидемическими ресурсами наших территориальных поликлиник, наверное, будут важными вопросами на данном этапе.
С другой стороны, мы все должны понимать, что есть уязвимая категория пациентов, которым надо особое внимание уделить. Это старшее поколение, люди с сопутствующими заболеваниями: сахарный диабет, ожирение, артериальная гипертензия, сосудистые, цереброваскулярные болезни.
Именно эти категории пациентов поступали в тяжелом состоянии, и, к сожалению, среди погибших они есть. Их надо выделять, их надо выявлять. Если даже они пренебрегают возможностями диспансеризации, их надо заставить, чтобы они выполняли рекомендации врачей.
Нам важно, чтобы население сейчас осознанно понимало, воспринимало, что шуток не бывает. Даже банальная инфекция вирусная, вроде бы простая ОРВИ, и то сбивает с ног именно тех, кто должен был изначально сам осознанно относиться к своему здоровью.
К примеру, ожирение — это же от самого человека зависит. Именно эта категория пациентов была подвержена тяжелым последствиям при ковиде.
— Плановые приемы возобновились. Сильный ли удар пандемия нанесла по работе РКБ с пациентами из районов Татарстана? В каком направлении в дальнейшем планируете работать с районами?
При жизнеугрожающих состояниях или при риске наступления угрозы для жизни мы всем оказывали необходимую медицинскую помощь. Не прекращали. Конечно, у кого не было угрозы жизни, а качество жизни зависело от плановых вмешательств, они вынуждены были подождать. Например, операции эндопротезирования коленного сустава нам пришлось сократить значительно.
Мы считаем, что сейчас очень важно обеспечивать доступность и своевременность оказания помощи. Доступность должна быть обеспечена независимо от того, где живет человек — в городе или в селе. Мы видим, что смертность выше на селе в полтора раза, чем в городе. Этого не должно быть.
То есть косвенные показатели говорят о том, что нам надо серьезно обратиться в сторону села, постараться найти возможности. А ведь еще и сами жители пренебрегают. Сейчас, например, ни одного сельского жителя даже при лучшем варианте не заманишь в больницу — не придет. Он придет после того, как картошку уберет, после того, как все у себя отрегулирует. Скажет — я готов. Хотя у него очень болезненное состояние, но может терпеть, у него выдержка очень сильная.
Поэтому нам придется сейчас вплотную заняться диспансеризацией и выявлением именно этой категории людей, нуждающихся в нашей помощи. Мы сами должны выявлять этих людей. Не только пациент нас должен найти, а мы должны его найти.
— Из ваших слов выходит, что врач, работающий в РКБ, обязательно должен быть хорошим психологом.
Да, обязательно. Если человек не умеет формировать коммуникативные навыки у себя и у тех, кто с ним работает, этот человек не профессионал. Он может работать в любом другом месте, в другой организации, но не в многопрофильной клинике, где необходимо оказывать высококвалифицированную медицинскую помощь.
— Приглашая специалистов на работу в РКБ, вы обращаете внимание на эти качества?
Сейчас система приглашения специалистов немножко изменилась, она похожа на многоступенчатую систему подготовки специалистов по программе наставничества. Мы стараемся будущих врачей выявить среди студентов 3-4-го курсов. Они к нам приходят на практику. Мы сами стараемся преподавать им, ищем их, находим среди студентов и приглашаем работать медбратьями, медсестрами. И уже из числа медсестер при дальнейшей поддержке они становятся нашими специалистами. Также приглашаем известных специалистов экспертного уровня из других регионов.
— Появятся ли еще мобильные поликлиники на базе РКБ?
Сейчас один мобильный комплекс работает, причем работает очень интенсивно и эффективно. Мы должны организовать работу мобильного комплекса адресно. Он должен приехать туда, где есть потребность именно в этих специалистах. Можно же приехать в любой населенный пункт, открыться, сказать: «Мы открыты!»
Мы же предварительно за два месяца выдвигаемся в район, отбираем пациентов, которые должны быть под диспансерным наблюдением специалистов, смотрим, когда они последний раз обращались к врачу. Если они в текущем году не обращались, если мы не знаем, каково состояние их здоровья, мы говорим, нам интересно просмотреть именно эту категорию пациентов, потому что они могут создать для себя риск ухудшения здоровья.
Особенно это ишемическая болезнь сердца, артериальная гипертензия, цереброваскулярные болезни, болезни сердечно-сосудистой системы, которые занимают в структуре причин смертности населения более 60%.
Также у нас эндокринологи выезжают, при необходимости — урологи. Какой специалист требуется в процессе деятельности мобильной поликлиники, такой специалист и выдвигается.
— В каких направлениях планируете развивать медицинский туризм? Понятен ли механизм, как это делать более осторожно в условиях возможного повторения ситуации с коронавирусом?
Медицинский туризм — одна из задач национального проекта «Здравоохранение». Это система пациентоориентированности, гостеприимства, система маркетинговых инноваций — они стимулируют конкурентоспособность любой медицинской организации.
Медицинский туризм нужен и нам, и тому пациенту, который может приехать. Нам очень важно выстроить эту систему. Многие научились лечить, но говорить о том, что мы делаем, не научились. А медицинский туризм позволяет по-другому посмотреть на свою организацию, усовершенствовать информационные и коммуникативные ресурсы, создать колл-центр, выстроить технологии позиционирования Instagram, других ресурсов. И благодаря этому формируется узнаваемость.
С другой стороны, медицинский туризм позволяет сравнить определенные медицинские организации и стимулирует некое соперничество. Поэтому к медицинскому туризму мы относимся как к одному из методов самосовершенствования организации.
Мы понимаем, что надо развивать медицинский туризм, но на данный момент нам очень важно оказать всю необходимую медицинскую помощь жителям Татарстана, которую они из-за перерыва во время пандемии недополучили.
Когда хорошие условия созданы для жителей республики и сбалансированы ресурсы по системе ОМС, по системе высокотехнологичной медицинской помощи, должны быть созданы условия для оказания помощи и по внебюджетной деятельности, по возможностям медицинского туризма.
Мы видим, что по некоторым видам помощи мы уже исчерпали потребность в Татарстане, а эта потребность есть в других регионах. К нам едут.
Наиболее популярны наши специалисты, которые уже годами наработали опыт. Сейчас востребовано акушерство, гинекология, у нас сильная аритмология, сосудистая хирургия, абдоминальная хирургия, урология, проктология, торакальная хирургия.
Много современных технологий по нейрохирургии, по кардиологии, гастроэнтерологии. Все направления стараются быть инновационными, они все стараются быть на стыке инноваций, и благодаря этому, конечно, они доказывают свою конкурентоспособность.
— Как вы как главнокомандующий оцениваете работу своей команды в дни пандемии?
Главный врач мало что решает — решает команда. Причем команда профессионалов. И это важно!
Ведь, например, ночью во время неотложного дежурства всё зависит от одного человека, который в ПДО принимает решение. Поэтому общий результат всегда зависит от каждого человека.
Мы видели профессионализм наших специалистов, они максимально старались выложиться, старались показать себя с наилучшей стороны.
Мы видели, как проявились рядовые сотрудники. Случалось, они брали на себя ответственность, они говорили: «Я буду отвечать за этот участок». Я точно знаю, что они сейчас — кадровый резерв.
— Вы гордитесь своим коллективом?
Да. Я горжусь очень!
Нет комментариев-