Владимир Познер: «Москва высоко ценит татарское руководство, и есть за что»

«Казань мне нравится, город очень живой»

Владимир Владимирович, очень рады вас видеть у нас в Казани. Насколько я знаю, вы уже бывали здесь?

Бывал.

Я бы хотел, чтобы вы поделились впечатлениями о нашем городе и республике.

Вы знаете, делиться впечатлениями о том, чего я не видел, довольно сложно. Я был в Казани. По Татарстану я не ездил, поэтому об этом я ничего не могу сказать. Но в Казани я был несколько раз, причем в том числе довольно подробно, и город мне нравится, он какой-то очень живой. В нем хорошая аура, как ныне говорят. По крайней мере, мне так показалось, все-таки я здесь не живу, но когда я провел здесь неделю, у меня было такое ощущение. Он динамичный, он растущий.

Что касается республики, то опять я знаю очень мало, но ощущение, что это один из наиболее прогрессивных и передовых административных районов России. Я был здесь еще в связи с медицинским делом, приезжали американские врачи, которые работают с врачами Татарстана, и довольно много узнал о том, как здесь организована система здравоохранения, которая в России, на мой взгляд, находится в очень тяжелой ситуации. То, что я увидел, произвело на меня очень хорошее впечатление. Уже то, что привозят американских врачей, чтобы у них учиться, говорит о многом, понимаете? А то мы сами все можем…

Но нам-то как патриотам малой родины видится, что наша республика живет лучше многих регионов Российской Федерации и Президент РТ Рустам Минниханов, а также первый Президент РТ Минтимер Шаймиев занимают очень серьезное, уважаемое место и в рейтингах политиков. Как вам из Москвы видится отношение к нашей республике и нашим руководителям?

Я знаю Президента Шаймиева. Не то чтобы близко, но мы с ним общались. Мы даже как-то отдельно с ним ужинали. Он мне очень понравился, просто по-человечески: остроумный, хитрый, умный, с чувством юмора и очень нетривиальный человек. Он произвел на меня очень хорошее впечатление.

Вашего нового Президента я совсем не знаю, поэтому ничего сказать не могу в смысле личного отношения. Но у меня такое ощущение, что Москва высоко ценит татарское руководство, и есть за что — именно потому, что здесь много успехов. Вы сами сказали — одна из успешных республик.

Лидер ЛДПР Владимир Жириновский на осеннем заседании Госдумы 10 сентября сказал, цитирую: «Завалили Казань, Северный Кавказ деньгами, а потом удивляетесь, что в русских областях меньше рожают! Это чудовищно! Дайте русским столько же, сколько другим! Вы же русский парламент, а раздаете национальным регионам больше». Как вы относитесь к подобного рода высказываниям?

Я к Жириновскому отношусь совершенно определенно и очень давно. Он разыгрывает из себя клоуна, но на самом деле он не клоун. Сейчас мне надо быть осторожным, потому что я не хотел бы, чтобы меня привлекли к суду за оскорбление представителя власти. Порой его высказывания, на мой взгляд, смахивают на фашистские. На мой взгляд! Я не сказал, что он фашист, чтобы это было замечено.

«Главный показатель принадлежности к нации — наш язык»

Два года назад в России встал вопрос об изучении национальных языков в республиках. Вы слышали что-то об этой проблеме?

Да.

О ней высказался Президент России Владимир Путин, и после этого пошла волна, когда изучение второго национального языка в регионе стало необязательным, и прокуратура принялась «причесывать», убирать язык из учебных планов. Это очень серьезно возмутило многих в Татарстане. Как вы считаете, должен ли быть обязательным национальный язык? Каково ваше отношение к этим процессам?

Мне странно, что возникает этот вопрос. В конце концов, если говорить о том, к какой нации мы принадлежим, то главный показатель этого — наш язык. Язык отражает нас, русский язык — русских, французский язык — французов, и, конечно, татарский язык — татар. Я бы еще понимал, если бы задали вопрос, обязательно ли учить русский язык. Но в своей республике, на мой взгляд, даже не должно быть вопроса. Когда этого не понимают и ущемляют развитие национально языка, это ни к чему хорошему не приводит. И, конечно, это никак не способствует дружбе между разными национальностями и разными нациями, а напротив.

Как с этой проблемой справляются другие страны? У нас же есть много стран, где учат несколько языков.

Я не могу сказать насчет нескольких языков, но если взять, например, Канаду, то французский абсолютно легитимный язык, и более того, в Квебеке это первый язык, а английский — второй.

То есть они обязательно изучают его в школах, правильно?

Да, обязательно. В Финляндии живет большое количество шведских финнов, и все надписи повсюду на двух языках, работают школы на шведском языке для шведских финнов. Два языка сосуществуют абсолютно нормально.

В Бельгии три языка: немецкий, французский и еще один — местный. Они все абсолютно равноправные, и это не столько потому, что там очень добрые дяди и тети, а потому что там не глупые тети и дяди, которые понимают, что нельзя у человека отнимать его родной язык. Это вызывает протест, это неправильно.

Я не знаю, как эти вопросы решаются в азиатских странах. В целом ряде стран нет такой проблемы — в Китае, Японии, где один язык. В Англии нет такой проблемы.

В тех странах, где два языка и больше, например, в Швейцарии, в одной части официальный язык — французский, в другой — немецкий, в третьей — итальянский. Есть еще романский. То есть четыре языка, и все говорят на этих четырех языках, проблем нет. Я считаю, что это абсолютно правильно.

«Связь между моим отношением к власти и моим карманом — очевидна»

В начале сентября по всей России отгремели выборы. У нас в Татарстане явка превысила 70 процентов. Как вы считаете, есть ли зависимость отношения населения к руководству от экономической ситуации в регионах?

Я думаю, что да, есть. Связь между моим отношением к власти и моим карманом очевидна. Если у меня в кармане все меньше, я говорю власти: «Эй, алло!» Это нормально, и так во всем мире.

В июле в беседе с корреспондентом «Дождя» вы высказались о выборах в Мосгордуму, сказав, что людям надоело. В Москве иной градус напряженности, чем в регионах? Почему? Там же хорошо живут, достаток больше, чем в регионах.

Дело не в достатке. Вопрос в том, что многие из нас хотели бы видеть других депутатов в Мосгордуме. Когда нам говорят, что мы не можем их регистрировать, потому что представленные ими списки не соответствуют букве закона, потому что там не те фамилии, или недостаточно фамилий, или они придуманы, мы отлично понимаем, что это просто способ отделаться от них и от нас. Систему сбора подписей тоже надо бы давно удалить. Это надоело. Если вы уверены в своей правоте, то вас выберут, а если нет, тогда извините. Но когда это делают такими путями, это вызывает нарекания и у более высокой власти. Элла Панфилова (глава ЦИК — прим. Т-и) говорила, что надо менять эту систему.

Когда мы недовольны этим и выходим на улицы с протестом, нас начинают избивать, а потом говорят, что мы вывихнули плечо какому-то слабенькому росгвардейцу, и дают за это 3 года тюрьмы, — это тоже вызывает некоторое недовольство.

Меня поражает, что люди, принимающие такие решения, не помнят истории. Ведь мы знаем, к чему в конце концов приводит желание использовать дубинку, то есть страх, в качестве инструмента управления общества. Это не в первый раз: так было в царской России, в Советском Союзе. Пора бы понять, что это приводит к обратному — к крови, революции, бунту. Видимо, некоторым представителям власти кажется, что это простой и эффективный ответ.

Нет понимания, что вопрос сложный, и просто на него не ответишь, он требует серьезных размышлений. Но они привыкли так думать, это советский способ думания, а эти люди в основном все из советской эпохи. Конечно, это сугубо мое мнение.

Действует ли на власть мощная общественная поддержка, как в случае с журналистом Иваном Голуновым?

Конечно действует. Я принимаю в этом участие. Мы видим, что это дает результат и что люди не боятся. Хватит. Когда 40 священников Русской православной церкви подписывают письмо протеста против попытки пугать людей — это впервые. Это не один отдельно взятый священник — это 40 человек написали открытое письмо. Я не знаю, спрашивали они Кирилла (Патриарха Московского и всея Руси — прим. Т-и) или нет. Но, так или иначе, это игнорировать сегодня никак нельзя.

Я написал на своем сайте, что никогда не соглашался со священниками Русской православной церкви. Наверное, это первый раз, когда я горячо поддерживаю их и сожалею, что там нет моей подписи.

«Всё честнее и справедливее в Скандинавии»

Вы видели избирательные системы многих стран мира. Как вы считаете, где она наиболее правильная, честная, справедливая? Что нам в России нужно сделать, чтобы приблизиться к этому?

Мне кажется, что всё честнее и справедливее вообще в принципе в странах Скандинавии. Вообще всё: как устроено общество, отношения, социальная забота, демократия и так далее. То ли за счет протестантизма. Не знаю, за счет чего. Это совершенно поразительно.

Работая над фильмом, я сделал для себя много открытий. Я был в Норвегии, Дании, Швеции и в Финляндии, которая, строго говоря, не является скандинавской страной. То ощущение подлинного равенства, которого они сумели добиться: когда в общей очереди за кофе стоит президент страны и все с ним здороваются, улыбаются, нет даже мысли, что он может пойти вперед. Он стоит в очереди, такой же, как я. Это абсолютное убеждение.

Когда страна живет с таким убеждением, то какие выборы? Выборы точно так же. Конечно, есть предвыборная борьба, реклама, это стоит денег, а кандидат, которого поддерживает большой капитал, имеет некоторое преимущество, потому что может оплачивать больше рекламы. Но тут возникает закон о том, что никакой кандидат не может иметь более определенного процента рекламы.

Иногда думают, что это дико сложно, но это совсем не сложно. Принимается такое решение, но оно соблюдается. Как сделать так, чтобы ни у кого не было преимущества — вот таким образом. А откуда берется преимущество? От того, что один имеет больше возможностей, чем другой: он торчит на телевидении с утра до вечера, а другой — нет. Вот и всё.

Если бы кто-нибудь ожидал, что я скажу, что в Америке очень поганая избирательная система, особенно президента, с этой коллегией выборщиков. Но не только это. В Америке невозможно стать сенатором без огромной финансовой поддержки. Раз тебе дали эту поддержку и ты стал сенатором, то интересы — будьте любезны. Это совсем не так здорово.

«Та гомофобия, которая есть у нас в России, — это средние века»

Вы начали говорить о скандинавских странах. Как там обстоят дела с культурой? Тенденции последнего времени, когда на Евровидении побеждает бородатая женщина, когда узаконены однополые браки, когда идут диалоги о педофилии и людоедстве, — все это происходит в тех же самых странах…

Да, это все так. Что касается права двух взрослых людей жить так, как они хотят, при условии, что это не вредит никому. Я считаю, что это — безусловное право. Как биолог по образованию я знаю, что примерно 10 процентов населения мира имеет это отличие, я бы не назвал это изъяном: стремление мужчины к мужчине, женщины к женщине.

Если обратимся к истории древних Греции и Рима, то там это вообще считалось совершенно нормальным. Но это было совсем другое время, тогда не было влияния христианства, иудейства и ислама, которые сыграли свои роли. И вдруг это оказалось преступным, запретным и так далее. Этих людей преследовали, они прятались. В Советском Союзе это было уголовное преследование, сейчас от этого отказались.

В большинстве западных стран считают, что преследование этих людей несправедливо наравне с осуждениями за цвет кожи или другую религию. Поэтому что касается однополых отношений в широком смысле — мужских и женских, я к этому отношусь совершенно спокойно. Как хотите, так и живите.

Педофилию я считаю уголовно наказуемой. И я бы не сказал, что где-либо на Западе это поддерживали. Нигде и никак. Ну, а такие отклонения, как людоедство, — это не является предметом серьезного обсуждения, которое затрагивает вопросы прав человека.

Но та гомофобия, которая есть у нас в России, когда человека могут убить или изувечить, когда есть отдельный закон о пропаганде гомосексуализма, — это какие-то средние века. При этом я не то чтобы поддерживаю, я говорю, что это — право взрослых людей. Два взрослых человека решили так жить, ну и… Тебе-то что?

Вы знаете, что у вашей точки зрения есть очень много противников, особенно у нас в стране. Но я хотел спросить о другом. Как получилось, что эти 10 процентов смогли навязать свою волю большинству и заставить их плясать под свою дудку? Если кто-то замечен на Западе в гомофобии или что-то не так сделал, то поднимается волна и у человека убивают репутацию.

Ну если кто-то замечен в гомофобии, то это все равно что антисемитизм, расизм и так далее. Это правильно, и это говорят даже не эти 10 процентов, а например, я. И меня никто не агитировал. Это же бред — ненавидеть, преследовать их и так далее. Почему? Что они тебе сделали? В чем их антисоциальное поведение? Это два человека, они любят друг друга. Иногда, правда, расходятся. А мы не расходимся?

«У нас мужчины похохатывают, считают, что если баба не хочет, она не даст»

За что пострадал продюсер Харви Вайнштейн? Это человек, который сделал очень многое для мирового кинематографа и был растоптан за счет этой истерии.

И в нашей стране, и в других женщине, которая хочет добиться положения как актриса кино, театра и не только, приходится очень часто сталкиваться с тем, что ей говорят: отдашься — сделаем, а нет — нет. И это очень характерно.

Количество таких женщин, которые прошли через Вайнштейна, трудно поддается описанию. В конце концов кто-то сказал: «Всё, я больше не могу» и стал об этом говорить, поднялась волна. Больше, чем где-либо, в Америке, но и в Швеции, как ни странно, тоже. А перебор — наверное, был. А что вы хотели?

У нас мужчины в общем похохатывают, считают, что если баба не хочет, она не даст. Она хочет пройти, но ты ставишь такое условие. Когда-нибудь тебе поставят такое или чуть другое условие, посмотрим.

Я лично отношусь к этому как к чему-то противному.

Это абсолютно нечистоплотно и неприемлемо.

«Живое общение с людьми — колоссальная возможность почувствовать их настроение»

Вы сами ведете свой Инстаграм?

Нет, не веду. У меня есть сайт «Познер.онлайн», где я время от времени высказываюсь.

Я вас читаю в том числе в Инстаграме.

Видимо, это мой администратор. У меня нет ни Твиттера, ни Инстаграма, ни Фейсбука — ничего. Меня там нет. Лично я в этом не принимаю участия.

В Казани вы встречаетесь с людьми. Вы предпочитаете живое общение?

Я это очень люблю.

Как часто это делаете?

Иногда три раза в месяц, иногда — ни разу. Бывает по-разному.

Зачем вы это делаете, явно же не с целью заработать денег?

Я зарабатываю, действительно. Я этого не скрываю. Но для меня это просто колоссальная возможность почувствовать настроение, потому что я получаю вопросы. Сначала я говорю 40 минут, а потом еще 45 минут отвечаю на вопросы. Они очень показательны. Для меня это очень интересно как для журналиста.

Какой вывод вы сделали из последней встречи? Что самое интересное?

Для меня самое интересное, что порядка 80 процентов аудитории были молодыми. И это мне страшно льстит. Что они во мне находят? Вроде бы я совсем не их поколения, но они здесь. И они проявляют не любопытство, это желание понять и узнать, как быть, куда мы идем. Это ищущие люди.

Вы им честно отвечаете? Не боитесь за свои слова?

Да. Возможно, у меня есть авторитет именно потому, что отвечаю честно. Если я не знаю, то так и говорю. Если вопрос очень личный, то говорю, что не буду отвечать на него, и объясню почему. Но я не вру.

В разных регионах публика отличается?

Есть более активные, есть — менее. Например, в Сибири аудитория менее активная, ее труднее «разогреть». Но вообще то, что заботит людей, довольно одинаково.

«Снять фильм о России очень сложно, это не на один год»

Вы снимали фильмы про Америку, Скандинавию, Германию и так далее. Про Россию снимали фильм?

Нет.

Почему?

В первую очередь потому, что у меня замылен глаз, я могу многого не увидеть, потому что я привык. Вот мой внук, который родился и живет в Германии, когда впервые приехал сюда в 10 лет, смотрит из окна машины и спрашивает: «Почему столб кривой?». Я этого уже не замечаю, для меня уже нормально то, на что он обращает внимание. Но он-то из Германии, там все столбы стоят прямо. Понимаете?

Вторая причина — потому что очень уж большая страна. И очень сложно сделать фильм об этой стране, учитывая разные народности и так далее. Это не на один год. Или надо целиком уйти с работы на год и заниматься только этим.

Третье — мне не дадут сделать всё, что я хочу. Вот вам три причины.

Сколько интервью в своей жизни взяли, вы помните?

Нет, конечно. Я не помню и даже как-то не считал.

Спасибо за интервью!