«В те годы татар унижали, поэтому сын не знает татарского языка»
— Рафаэль Сибгатович, заинтересует ли наша история будущие поколения — вероятно, задумываетесь об этом?
— Совсем недавно мы говорили на эту тему: молодежь перестала читать. Времена другие. Мы, пытаясь не отставать от времени, выпускали различные ролики, публиковали короткие статьи. Я и сейчас, работая над книгой, стараюсь каждую тему уместить на двух страницах. Так же можно заинтересовать с помощью иллюстраций. Читатель сначала рассматривает рисунки и только потом начинает читать текст.
— Как же пробудить интерес?
— Нужно понимать, что и в какой форме хотят видеть молодые. Сейчас люди больше стремятся зарабатывать. Вероятно, для чтения не остается и времени… Но времени всегда не хватает. Не жалуюсь: читающие есть, книги расходятся. Да и различные СМИ постоянно запрашивают у нас информацию…
— Тогда задам такой вопрос: у вас есть внуки? Они читают, интересуются?
— Мой внук окончил университет. Он и не может иначе, так как воспитан в семье ученых. Я всегда говорю, что многое идет от воспитания. Сын Искандер не выбрал научную стезю, больше компьютерами увлечен. Я никогда не оказывал на него давления в выборе профессии. У него было право выбора. Не считаю правильным оказывать давление в данном вопросе. Мой отец тоже не указывал, какую дорогу мне выбирать. Он всего лишь говорил, чтобы я был хорошим человеком.
— Ваш сын говорит на татарском?
— Сын не говорит. А вот дочка Камиля говорила на трех языках — татарском, узбекском, русском. Немного знала английский и французский. А вот сын татарского не знает… Он рос в советское время, в те годы татар унижали, все учили русский язык. А вот внук понимает татарский лучше своего отца, невестка — татарка, она тоже хорошо знает родной язык.
«Мы жили по соседству с Хасаном Туфаном»
— Ваш отец был выдающимся поэтом и личностью. Каким папой был Сибгат Хаким?
— Интересный вопрос. Не помню, чтобы папа ругал. Он не мог рассердиться и что-то запретить, может быть, он даже не умел говорить «нет». Помню, он говорил, чтобы я не становился чиновником. Это было его завещанием. С чем это могло быть связано?.. Возможно, он имел в виду, что, будучи чиновником, можно потерять человеческие качества. Я и сам не стремился быть чиновником.
Советником Минтимера Шаймиева я работал 16 лет. Но кажется, что всю жизнь посвятил работе в этой должности. Будучи советником, я не занимался финансовыми и организационными вопросами. В те годы нас, советников, было три. Что хочу сказать: мы имели влияние на процессы, на путь, которым шла республика. Это сейчас все изменилось. Кто сейчас советники? Вы не знаете, и я не знаю. У нас и Аппарат был небольшой, а сейчас их полный Кремль.
Так как отец занимался творчеством, я тоже тянулся к этому. В последние годы жизни отца я ему помогал. Но изначально понимал, что из меня поэт не получится, поэтому не пытался заниматься творческой деятельностью.
— Вы не были обделены вниманием Сибгата абый?
— Мы с отцом частенько жили на даче вдвоем. Не несколько дней, а месяцами жили. Отец был немногословен. За день мог проронить от силы два-три предложения. Например, мог сказать: «Хорошо бы поесть супчику, да…» Хотя можно ведь просто: «Свари суп!» Но я умел понимать каждое его слово.
— Сколько детей было в семье?
— Был брат, сейчас его нет с нами. Он больше любил жить в городе, а я, наоборот, любил бывать за городом. Мне было интересно с отцом. Иногда, сочиняя стихи, отец мог завыть страшным голосом. «Уф, уф, уф», — пыхтел он, будто делая что-то тяжелое.
— А ваша мама?
— Мама была прекрасным человеком. Ее отца раскулачили, а мама в 15 лет пешком дошла до Казани, чтобы поступить учиться. Поражаюсь. Знакомых в Казани у нее не было — она ночевала в Ленинском саду. Мама поступила в медицинское училище, жила в общежитии. А с отцом они познакомились в редакции — туда мама приносила стихи, они поженились по любви и прожили счастливо.
Мама работала фельдшером. Хотя папа и был известным поэтом, денег у нас было не много. Он никогда не стремился к богатству. Во времена наших отцов люди жили по совести. На жизнь нам хватало, но и лишнего не было. Иногда мама штопала старые брюки. Времена такие были. Мама любила чистоту, даже слишком. Нас с детства приучали к чистоте и аккуратности. Еще мама очень вкусно готовила.
— Отец наверняка дружил, общался с известными личностями?
— По соседству с нами жил Хасан Туфан. Он писал зелеными чернилами — это я помню. И никогда не полол сорняки с грядки. «Выросло, значит, должно расти дальше», — говорил он. Сорняки, крапива так и росли… Интересно, что даже тропинки не было. Отец хоть и был не многословен, но с Хасаном абый мог разговаривать часами. Я удивлялся тому, что они могли болтать по несколько часов. К тому же Хасан абый тоже не считался общительным человеком. Они вдвоем пропадали в лесу. Недалеко от нас жили Гумер Баширов, Наби Даули. Также отец дружил с Мусой Джалилем.
— О чем они говорили с Хасаном Туфаном?
— Хасан абый 16 лет провел в ссылке. На месте здания, где мы сейчас с вами находимся (Институт истории им. Ш. Марджани. — Ред.), раньше была расположена тюрьма. До ссылки Хасан ага сидел в этой тюрьме. В Сибири, где он провел все эти годы, он работал пастухом, и это спасло ему жизнь. В те голодные годы питался молоком, так и смог выжить.
Конечно, главными темами их разговоров были будущее татарского народа и судьба нации.
— И какое будущее ожидает татар?
— Татарский народ, татарский язык будут жить. Его нельзя уничтожить! Русификации не случится. Просто мы должны пережить эту эпоху. Престиж татар, Татарстана намного вырос. 90-е годы не сравнить с сегодняшним днем. Мы ушли вперед.
— Сибгат абый был счастливым человеком?
— Пожалуй, да…
Во-первых, он служил своему народу, его узнавали на улице. Если сравнить отца с его товарищами по перу, счастье улыбалось ему не единожды: его не сослали, и с войны он вернулся живым. Возьмем, к примеру, Фатиха Карима — его сослали, сразу после освобождения в тот же день он ушел на фронт и погиб на войне.
Отец тоже участвовал в войне. Так как он учился на курсах офицеров, был командиром роты. Дважды контужен. Из его батальона выжили всего четыре человека.
— Ваш папа умел готовить?
— Он умел готовить только картошку. Это была его самая любимая еда. Если он не поест картошки — не наедался. В 1937 году отец квартировал в доме по улице Федосеевская. Ему сказали, чтобы он никуда не выходил. Это была эпоха сталинских репрессий. Отец задумал уехать в деревню, но ему не разрешили. «Мы найдем тебя, где бы ты ни находился», — сказали ему. Целый год отец просидел в той квартире, носа не высовывал. Друзья приходили к нему ночью, пока никто не видел, приносили ему хлеб в кармане. Из деревни отцу привозили картошку. Отец целый год он питался только хлебом и картошкой. Гази Кашшаф помогал ему печатать статьи в газете. Отец особо не рассказывал об этом, обо всем я знаю из слов мамы.
— Много людей пришло на похороны Сибгата Хакима?
— Как-то раз в Москве организовали папин творческий вечер. В зале был аншлаг, зрителям даже не хватило мест. Народ даже выдавил стеклянные двери. Директор дома литераторов тогда сказал, что такое у них впервые. Он был рад такому ажиотажу, а мы переживали, что придется делать ремонт. Народ любил творчество отца. Сцену завалили цветами. В день похорон отца люди тоже приносили цветы… Много цветов. Люди заполнили всю улицу.
Потерять отца было очень тяжело, хотя, казалось бы, мы были к этому готовы… У него случился инфаркт, потом второй. Третьего раза он не вынес. Хочу сказать, что его уход не был внезапным. Перед смертью он говорил: «Я сказал, написал обо всем, о чем хотел. Муса тоже сказал, и Туфан… А вот Фатих Карим не успел…»
«До сих пор не могу смириться со смертью дочери»
— Вы мужественный человек?
— Годы работы с Минтимером Шаймиевым были сложными. Могли и арестовать. Шаймиеву тогда напрямую говорили: «Мы увезем тебя (в Москву. — Ред.) за решеткой». Мы все могли оказаться в такой ситуации. В 1992-х годах в марийских лесах и со стороны Ульяновска стояли войска.
— Откуда ваша супруга, как ее зовут?
— Она из Узбекистана, ее имя — Маулида. Она окончила консерваторию в Ташкенте. Между нами разница десять лет. Я ездил в Ташкент просить ее руки, три дня мы праздновали свадьбу. У них свадьбы проходят совсем по-другому. Семейная жизнь началась в Казани. Мы могли остаться и в Ташкенте, в те годы это был крупный город. Там у нас было жилье. А в Казани квартиру мы смогли приобрести не сразу. Мы вместе уже более тридцати лет.
Еще до женитьбы меня хотели оставить в Москве. Даже нашли для меня невестку, уговаривали остаться и жильем заманивали. Предложили для начала поступить в Московский университет. Я мог пойти на Физтех. Для меня это было очень выгодное предложение. Но я был по-другому воспитан — не смог отдалиться от татар. Московские татары не стали для меня такими же близкими, как татары Казани. Мое место было в Татарстане. И отец всю жизнь, и я жили, стремясь поднимать республику. И это тоже было завещание отца.
— Ваша дочь Камиля погибла в автокатастрофе…
— Мне тяжело об этом говорить (Рафаэль Сибгатович резко поменялся в лице. — Авт.). Не могу забыть этот день. Мне сообщила жена… Подарил ей дорогой «Лексус», чтобы было удобно ездить. Наверное, она куда-то сильно спешила…
— Не хотелось в это верить?
— До сих пор не верится. Камиля начала преподавать в университете, у нее был свой курс. Успела прочитать не больше десяти лекций… Я очень радовался.
Нет ни минуты, чтобы я не вспоминал ее. Всё напоминает о ней. На работе могу забыться, если ко мне кто-то заходит. Дома, когда нахожусь один, в мыслях только она. Я даже думал уехать из Казани, надеялся, что станет легче. Нет, от себя не убежишь. Кажется, будто она до сих пор со мной… Очень тяжело. Моя девочка была истинной татаркой!
— Где Камиля похоронена?
— Рядом с дедом. Сибгат Хаким, Муршида Хакимова и Камиля Хакимова… Прихожу к ним. После ухода Камили я почти два года не мог взять себя в руки. До сих пор не могу смириться… Я даже потерял веру во Всевышнего. И раньше не очень-то верил. Несколько раз перечитал Коран… Только спустя два года после катастрофы смог встать на ноги.
— Ее не успели довезти до больницы?
— До приезда «Скорой помощи» она уже скончалась. Потеряла много крови и ушла сразу.
«Был исполнителем второстепенных ролей»
— А чем вы занимаетесь кроме работы, Рафаэль Сибгатович?
— Работаю (смеется). А когда заканчиваю работу, сажусь писать книгу. Когда устаю, люблю погулять в лесу. Мы живем недалеко от леса. Есть небольшой дом. А большой и не нужен… Когда я присматривал дом, Шаймиев сказал: «Вот этот должен стать твоим». Он очень хороший человек!
У меня была яхта, уже состарилась, вот планирую купать новую.
— В театр ходите?
— В последние годы перестал. Раньше часто посещал, сейчас желания нет. В студенчестве в театре подрабатывал статистом, исполнителем незначительных второстепенных ролей. То с саблей на сцене стоял, то еще чего. Все оперы пересмотрел. Денег не хватало, поэтому и подрабатывал. За одно выступление платили рубль. На эту сумму можно было нормально пообедать.
— Живность не держите?
— Нет. У Минтимера Шаймиева есть куры. У него и погреб есть. Как-то зашел он ко мне во двор и спрашивает: «А где у тебя погреб? Где ты хранишь картошку?» Картошку я покупаю в магазине. Если брать понемногу, она не портится. В студенчестве вот покупал много. Если начинала гнить, жарил ее в масле и замораживал.
— Дом подарил Шаймиев?
— Нет, не подарок, я его купил за 17 тысяч долларов. Влез в долги, но постарался быстрее отдать. Работал в двух местах, еще был один проект.
— Тогда это были большие деньги?
— Тогда и рубль стоил дороже, не то, что сейчас.
«Меня никто не прогонял»
— Вы сами ушли с поста директора (Института истории. — Ред.) или вас попросили?
— По закону ушел сам. Конечно, меня никто не прогонял. Пошла суета… Сейчас вот Радик Римович стал директором. Он прекрасно знает, каким путем нам двигаться. Хорошим руководителем нужно еще суметь стать. Если руководитель не умеет работать с людьми, это беда для научного коллектива. Вот Дамир Исхаков. Это было что-то, мы не знали, как избавиться от него. Он писал жалобы на меня. «Я — историк, поэтому я должен быть директором, а Хакимов не историк», — говорил он. Я пробовал его назначить заведующим отделом, но он категорически не умеет работать с людьми, конфликтует.
Да, я физик по образованию. Но Шаймиев сказал: «Ты станешь директором Института истории». Я пробовал возразить: «Извините, Минтимер Шарипович, но я по образованию физик». Да и как у советника у меня забот хватало, работал, не поднимая головы. Но он был непреклонен. Ничего не осталось, кроме как согласиться.
Когда у института появляются успехи, многие пытаются присвоить их. «Моей заслуги больше», — твердят они. Кто-то рассказывал: «Хакимов вовсе не бывает в институте, где-то ходит». По их мнению, директор целыми днями должен просиживать на работе. Я много занимался управленческими делами, читал лекции.
— Вы строгий, требовательный преподаватель?
— Я своих студентов не принуждал, не хотят — пусть не ходят. Если человек согласен на тройку, я ставил тройку. Если бы я обучал, допустим, будущих хирургов, все было бы иначе. А здесь не так.
Мне говорили, что я слишком мягок. Нет, это не так, но я не кричу на других. Криками человека не заставишь что-то делать. У нас в отделе работал юноша, он говорил: «Я работаю только по плану, ничего кроме делать не буду». Время идет, его коллеги издают книги… Вдруг смотрю — у этого юноши тоже вышла пара книг. Хотя он утверждал, что работает только по плану. Когда в человеке идет борьба, есть развитие.
— Сейчас вы не хотели бы преподавать?
— Работы и так хватает. К тому же, студенты тоже изменились, круг интересов сузился, престиж преподавателей упал. В наши времена, даже если студенты плохо учились, то не настолько плохо. Как они поступили?! Если нет желания, что ты тут делаешь?! При виде таких студентов желание преподавать пропадает само собой. В общей массе могут быть 5-6 человек заинтересованных в получении знаний, для них и работаешь. Казанский университет тоже испортился, не могу даже на это смотреть. Хорошо знаю Гафурова (ректор КФУ. — Ред.), с некоторыми людьми из университета даже близко дружу. Но душе не прикажешь…
— Обучение дорожает, бюджетных мест нет…
— Этого вообще не могу понять! Долгие годы я работал с Гарвардским, Стэнфордским университетами. Выпустил книгу совместно с Кембриджем. Зная эти университеты, когда вижу наши вузы, мне становится стыдно. Раньше я гордился Казанским университетом. А сейчас… Они отстают по всем направлениям. В перечисленных мной зарубежных вузах не стремятся заработать. А у нас, забывая обо всем на свете, увлеклись коммерцией, набрасываются на деньги.
— В институте много аспирантов?
— В Институте истории аспирантов не много. Проверками нас замучили, бумажной волокиты стало слишком много. Поэтому сократили их количество. У нас даже был свой Совет докторов, и его закрыли, потому что «секретных агентов» стало много. Постоянно доносили в прокуратуру. Даже сам прокурор мне сказал: «Знали бы вы, сколько доносов на вас пишут…» Однажды затеяли проверку из-за 132 рублей. Кто-то поехал в командировку, и в первый день, например, заплатил 86 рублей, а на следующий — 132 рубля. Почему такая разница?.. «Куда ушли деньги?!» — заинтересовались люди. Это произошло в Ижевске. Прокуратура сделала запрос. И все оказалось объяснимо: в гостинице по будням и выходным стоимость разнилась. Из-за 132 рублей… Когда миллиарды воруют!
— Вы задумывались над созданием Национального института?
— Думал об этом, и даже по-своему старался. Не получилось…Может, Рустам Минниханов сможет решить этот вопрос. Фатих Саубанович (Сибгатуллин, депутат Госдумы от РТ. — Ред.) старается. Национальный институт необходим. Не все предметы нужно преподавать на татарском языке. Например, нет необходимости преподавать на татарском языке физику.
— Есть молодые люди, продолжающие вашу деятельность?
— Иногда думаешь: вот они идут за нами, продолжат наше дело и — обманываешься. Например, я надеялся на Рамиля Хайретдинова, Айрата Ситдикова… они работали в университете, и, наверное, думали, что смогут. Оказалось, наш рейтинг растет, а у них — падает. Я даже к друзьям отношусь с сомнением.
«В разводе всегда виноваты двое»
— У вас с Маулидой ханум разница в возрасте десять лет. Значит, вы поздно женились?
— Мне уже было тридцать. Маулида — моя вторая жена. Первая жена уже скончалась. Сын Искандер родился от первого брака.
— Почему вы развелись?
— Наверное, в разводе всегда виноваты двое. Не могу сказать, кто был виноват больше. Лет 15-20 назад, скорее всего, я бы даже назвал вам причину. Сейчас не могу. Она обвиняла меня, я — ее. Я был молод, зарабатывал не много, а жене нужны были деньги. Хотя позже мы и жильем обзавелись. Ссоры на пустом месте, недопонимание, бессмысленные споры… из семьи ушел я. Но до этого она несколько раз предлагала развестись. Поначалу я не хотел разводиться, терпел до последнего. Говорил, что нужно быть вместе, все наладится. Но надежды не оправдались.
— Значит, Маулида апа потеряла единственного ребенка?
— Количество детей в семье больше зависит от женщины. Да, у Маулиды больше нет детей. Сын Искандер, мой внук к нам приходят. Внук сейчас живет в Москве. Жил в Англии. Боюсь, что он останется в столице, нужно возвращать его в Казань.
— Маулида апа жалеет, что не родила еще детей?
— Сейчас может быть…
— Что такое счастье, задумывались?
— У Пушкина есть высказывание: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Покоя нет, а воля пока еще не угасла. Вот если писать станет нечего, не останется мыслей — закончится и воля. Думаю, чем займусь после того, как закончу книгу. Может быть, остановлюсь на мемуарах.
Нет комментариев-