Международный фестиваль дебютного документального кино «Рудник» проходит на острове-граде Свияжск с 16 по 20 августа. Во внеконкурсную программу из семи картин вошел фильм из Татарстана «Замерзший край» («Туңган як») Ильяса Гафарова и Радифа Кашапова. Накануне показа на «Руднике» мы пообщались со сценаристом Радифом Кашаповым и задали все интересующие нас вопросы о картине.
Как возникла идея сделать фильм про татар? И зачем вы поехали за ними в Западную Европу?
— Фильм мы сняли еще в декабре 2015 года - январе 2016. Сидели, перебирали какие-то самолетные билеты, и я смотрю — акция, в Брюссель самолет стоит 2500 тысячи рублей. Купили билет, а я говорю: «Ну что дальше-то делать?». Понятно, что мы 3 недели будем находиться в Европе, и просто скитаться по барам, по музеям — это очень тяжело. Я говорю: «Давай мы снимем фильм, чтобы у нас было какое-то дело, давай снимем про татар, которые живут за рубежом».
Есть два вида зарубежных татар. Те, которые там родились, которые с парохода уходят в Турцию, а потом в Китай, США. Кто-то из них помнит язык, другие нет. Это одна ситуация. А есть татарские эмигранты, которые недавно совсем уехали. Мы решили про таких людей рассказать.
В итоге нашли много людей, мы общались с разными представителями миграций — русской, белорусской, даже сирийской. Ездили по странам Бенилюкса, то есть Бельгия, Нидерланды, Люксембург, плюс Франция и Швейцария.
И вот мы общались с татарами, снимали, как они живут, спрашивали, что они думают о своей национальности, почему уехали, общаются ли с другими татарами. У нас получилось 10 татар, все они очень разные люди.
Можете рассказать подробнее о ваших героях?
— Фильм начинается с того, что мы приезжаем в Амстердам. Есть такой ученый Данис Гараев, он из Казани, уехал работать за рубеж. То есть он такой эмигрант, который по работе поехал. Это один из типов людей.
И вот он задается вопросом:
Мы одна нация, что нас вообще объединяет? Может быть, тебя зовут Радиф Кашапов, ты родился, например, где-нибудь в Киргизии или в Красноярске. Ты не мусульманин, не очень любишь бэлеш, не очень любишь Айдара Галимова, не носишь каляпуш, не танцуешь татарские танцы, но ты все равно татарин.
Мы попытались вести исследование через прямую речь, у нас там нет никаких комментариев. Из этого получился такой фильм.
Повторюсь, люди нам попались очень разные. Первый человек, с которым мы пообщались, это бабушка, ей 68 лет, она живет в Брюсселе. Квартиру ей дало Правительство, у нее есть пенсия. Изначально она родилась в Сармановском районе, это рядом с Набережными Челнами. Вышла замуж за кабардинца и уехала в Кабардино-Балкарию, дети у нее тоже кабардинцы, но в какой-то момент там, на Кавказе, стало сложно жить. Дети у нее уехали, муж умер, и она в 58 лет переехала в Брюссель. Она по-французски очень плохо говорит, хотя пытается учиться, соседи ее называют Донна Роза. Дома у этой женщины реально как в авыле, в деревне — диваны, ковры, Первый канал по телевизору показывает. Она с нами по-татарски общалась.
Хотя в Бельгии есть совершенно другой край, и там живут такие «профессиональные» татары, как их называют. Это люди, которые заботятся о нации, продвигают культуру. Они, если так можно сказать, татары на все 200 процентов.
Ранее вы были знакомы с героями своего фильма?
— Кого-то знали, буквально парочку. Мы знали Даниса Гараева который живет в Амстердаме сейчас.
Еще были знакомы с Аделем Ризаевым. Он работал в Камаловском театре, играл Мубая на клавишах. В общем, он из нашей музыкальной тусовки. Одна девушка приехала в Казань изучать татарскую молодежь, познакомилась с Аделем, они полюбили друг друга и уехали. То есть он уехал за ней, у них сейчас ребенок, живут все вместе в Швейцарии, в Берне.
Этих героев мы знали, а с остальными... Мы бросили клич в соц. сетях, а кого-то находили на месте. Во Франции мы долго героев не могли найти, как-то не складывалось, но буквально в тот день, когда мы приехали, написала женщина: «Хочу с вами пообщаться». Или был парень, который живет в Норвегии-Эстонии, он написал нам: «Я сейчас в Швейцарии, еду на грузовике, сейчас заеду к вам». Такие у нас были истории.
В Европе вообще знают, кто такие татары? Что есть Татарстан, Казань, или все так и путают с Казахстаном?
— В Европе никто не знает татар, давайте будем честными. Команда «Рубин» — это максимум, что они знают. Татары там — это просто восточные люди. Вот показательный пример: мы в Париже сняли комнату недалеко от центра, с нами жил темнокожий парень, весь такой в одеянии, по-английски не очень говорит. Он надел какую-то шапочку и куда-то собирался идти. Я спросил: «Куда идешь?», а он так напрягся и отвечает «Я в мечеть иду». Мы говорим: «Классно, а где мечеть у вас?», а он нам: «Вам-то это зачем нужно, вы же русские». «Мы не русские, мы татары», — сказали мы с Ильясом. Знаете, он так обрадовался, было видно, что ему тяжело там находиться.
В фильме нам особенно хотелось показать татарина во Франции. Мы встретились с женщиной, у нее фамилия Тенешева, но при этом она себя пытается называть Александрой, потому что Франция достаточно нетолерантная страна. Эта женщина очень не любит, если ее называют Фаридой, хотя ей нравится татарская культура, естественно, она татарка, но это совсем другие люди.
Понятно, чем для авторов интересен этот фильм. А для чего он вашим героям, в особенности тем, которые вас сами находили?
— Наверное, нам это сложно понять. В фильме есть девушка, ей 29 лет, она из Узбекистана. К слову, много известных узбекских татар уехали, в Казани их достаточно много. Они боятся возвращаться, потому что находятся в статусе беженцев. Так вот, девушке 29 лет, а она только 2 года назад поняла, кто она такая, что она татарка.
Некоторым людям просто нужно понять место в жизни.
Нацию можно по-разному понимать, я вообще воспринимаю ее как традицию, как фундамент. Это просто опора, на которой ты стоишь, и она помогает тебе сохранять баланс.
Что касается нашего фильма, мне кажется, у некоторых людей может и была цель засветиться. Но в основном людям просто хотелось выговориться. Потому что они находятся за рубежом. Жизнь за рубежом в чужом бэкграунде, когда ты свыкаешься, вписываешься в европейские и глобалистские дискурсы либо противостоишь нему, — это все равно конфликт, ведь люди просто так никогда не уезжают. Наши герои — это люди, которым нужно было об этом сказать, и мы дали возможность высказаться.
В чем, по-вашему, главная идея фильма? Он про татар?
— Мы долго думали, может нужно написать «Татары это такая нация, нас 7 миллионов человек». А потом подумали: «Мы же не этнографическую вещь снимаем». В таком ключе можно рассказать про любую нацию, у которой нет государства.
Мне кажется, наша работа — все-таки не этнографический фильм, а рассуждение о некой потерянности и попытке найти себя.
Возьмите любого артиста, например, Зульфию Камалову — она же стала тем, кто она есть, когда переехала в Австралию. Когда отдаляешься, ты что-то теряешь и осознаешь, кто ты иногда я его пересматриваю, и мне кажется, что-то в нем есть. Он не сшибает, но есть ощущение, что что-то в нем скрывается.
На мой взгляд, очевидно, что татарам будет понятна ваша картина, но на «Руднике» будет много и других людей. Зачем им смотреть ваше кино?
— До этого мы показывали фильм на фестивале Jadidfest, и ко мне подошла девушка, говорит: «Я из Чувашии вообще, а живу в Татарстане». Получается, она живет в трех часах езды от Чебоксар, но она сказала: «Я все это понимаю, это состояние ваших героев, потому что я чувствую себя, как будто я не своя». Мне кажется, это ощущение свойственности людям должно быть понятно.
Каким образом, на ваш взгляд, татары себя идентифицируют?
— Я очень сильно удивился, когда вышел спектакль «Мой белый калфак» в театре Камала, и там есть татары Сан-Франциско и татары Казани, которые сидят в калфаках, хотя понятно, что никто из татар уже калфак не носит. По сюжету они приходят в ресторан слушать Ильхама Шакирова. Они как будто говорят: воот смотрите, они татары. Я всегда эту тему говорю: я очпочмаки не люблю, тюбетейки не ношу, могу порой даже по-татарски не разговаривать, но я татарин.
В таком случае, кто татарин, кто не татарин?
— Мне кажется, что татарин — это человек, который общается с татарами. Думаю, что у человека, который говорит по-татарски, есть ключ, который помогает общаться с соплеменниками и погружаться в толщи истории. Это связь с прошлым, настоящим и будущим.
Но с другой стороны, есть латышские татары, они вообще по-татарски не разговаривают. Для них очень важно, чтобы была конина на свадьбе, и чтобы мулла читал. Или есть татарские дизайнеры, для них важен орнамент. У каждого своя история отношений со своей нацией.
Вернемся к вашему проект — фильм про попытку найти себя, в нем снимаются татары, а называется картина «Замерзший край». Почему?
— Что касается названия, то «Туган як» переводится как «Наш край», есть песня с таким названием. Мы же ехали зимой, отсюда ««Туңган як» — «Замерзший край». Хотя мы думали, что едем зимой, в Рождество, а там плюс 16 — жарко, травка зеленеет. Там еще рождество было.
Хронометраж — 36 минут, а многое осталось за кадром?
— Получилось 36 минут, но, естественно, мы много материала выкидывали, некоторые подолгу рассказывали. Еще были съемки города, уличных музыкантов, потому что мы старались передать ощущение города, ощущение рождественской Европы, такой теплой. Весь этот процесс мы подзапустили, но сейчас был дан толчок, и мы попали на «Рудник», к своему удивлению.
Вы журналист и музыкант, а какую роль выполняли в фильме?
— Я там сценарист, Ильяс Гафаров был оператором, хотя какая-то часть съемки была моя. Я договаривался с людьми, задавал вопросы, формировал, что поставить, что за чем должно следовать. Но это наш общий фильм с Ильясом. Еще нам помогали наложить текст, но это уже вопрос продакшена. И в фильме есть музыка — немного моя, немного группы Juna.
Вы и дальше планируете снимать документальное кино?
— У нас в планах снять еще две части, потому что в этом фильме будут татары Западной Европы, а есть Восточная Европа. Есть Скандинавия, есть Англия. Хочется немного по-другому сделать. Например, у нас была идея собрать всех музыкантов и поехать таким табором, представлять культуру.
А нет желания снимать игровое кино?
— Вообще я не хочу снимать художественные фильмы, это тяжело и не понятно. Документалистика не проще, она ближе. Я ведь журналист, хотя я бы хотел не только про татар в целом снимать. Можно брать узкую тему, например, у нас есть финские татары, которые являются уникальным примером объединения наций, но про них нет нормального фильма.
Вам в съемках других частей нужна поддержка, инвестиции?
— Мы сейчас с Минкультом ведем переговоры. Они, конечно, этот фильм смотрели, все замечательно, но все-таки нужен бюджет. Этот фильм мы снимали без бюджета. Весь бюджет состоит из покупки камеры и наших собственных расходов на проезд. Наверно, для других режиссеров это показательно, мол и так можно сделать. Здесь мы показали, что мы можем делать сами.
Зачем вам нужно участие на фестивале «Рудник»?
— Хотим, чтобы фильм посмотрели, его же не пустишь в прокат, а просто выкладывать на YouTube не хочется. Там посмотрят его 150 человек, ну и что? Суть любого творчества в том, чтобы люди выходили на связь, чтобы они в офлайне были, поэтому нужно делать концерты, встречи, лектории, дискуссии. Для этого и показываем фильм не фестивале, чтобы люди приходили и обсуждали, задавали вопросы, чтобы был нормальный фидбэк. Нам нужна обратная связь, мы же творческие люди.
На ваш взгляд, Свияжск — удачное место для проведения такого рода событий?
— Свияжск — это такое место, которое сейчас в какой-то творческий кластер превращается. Он еще с 70-х годов был таким местом. Поэтому проекты, которые там реализуются, мне всегда были интересны. Наверно, «Рудник» можно сделать и в Казани, но, видимо, таких людей здесь нет. Похоже, в Свияжске все условия есть. А насчет трансфера… Если ты туда поехал, ты не случайный человек.
Нет комментариев-