«Теперь все изменится»: как отбирались стихи за 11 лет
«Теперь все изменится» — откуда название вашего сборника?— Обычно поэтические сборники называются по строчке или какому-то словосочетанию из стихотворения либо по его названию. Ну вот это тоже строчка из стихотворения, которое условно так и называется — «Теперь всё изменится».
Почему выбрали именно это название?
— У нас было несколько вариантов: «Средней жесткости», «Горизонт завален» и «Теперь всё изменится». Все были из разных текстов. И редактор решил, что это самое звучное. Оказался прав. Все говорят, хорошее название. Другое дело, что оно из текста о конце света, но можно подумать, что все в хорошую сторону изменится. Никогда же нет гарантий, что изменения приведут к чему-то хорошему или плохому, будет ли после этого катастрофа или процветание. Изменения — это всегда интересно и без гарантий. Вот как раз стихотворение о том, что у мира закончилась гарантия, срок вышел гарантийный и теперь каждый за себя отвечает.
Именно это вы и хотели выразить своим сборником?
— Откровенно говоря, я сборником не хотела выразить какую-либо позицию. Никакого манифеста у меня не было. У меня просто давно сборник не издавался. В 2006 году вышла первая книжка. Я тогда была моложе, и качество текстов, наверное, ниже было. И вот я все писала и писала, и начиная с 2010 года постоянно велись разные диалоги с разными издательствами. Спрашивали, не издать ли книжку. И мы все время обменивались идеями. Они собирали тексты, которые, по их мнению, должны были войти в книгу. Но мы никак не могли прийти к согласию. Потому что в основном все эти издатели были мои хорошие знакомые, которые воспринимали меня с какой-то одной стороны, под определенным углом на меня смотрели и выбирали тексты по своему вкусу, желанию и восприятию. А я себя вижу по-другому. И в итоге получилось только через десять лет. Суетились, думали, сомневались. В итоге красивое число 10 не получилось. Получилось симметричное 11. Тоже не так уж и плохо.
В итоге по какому принципу стихи были отобраны?
— Я отправила редактору ссылку на файл в Google Документах, где хранилось все, что я написала за этот период. Желтым обвела то, что мне нравится, а оранжевым — то, что мне не очень нравится, но могло бы войти в книжку. Редактор тоже выделил желтым, что понравилось. И где у нас желтое совпало, те тексты в книжку и вошли. Мы обращали внимание на то, какие стихи рядом стоят на каждом развороте, разместили их так, чтобы они друг с другом вступали в некий диалог, гармонировали между собой, не путались. И это было главное.
Кто стал редактором книги?
— У книги два редактора. Один из них сделал основную работу, придумал название. Это Александр Гаврилов — довольно известная медийная личность, занятой человек. И так получилось, что в итоге другой редактор стал заниматься составлением, она и указана в сборнике. Ее зовут Яна Кучина. Прелестная девушка, и быть категоричной с ней было гораздо сложнее, чем с Александром Гавриловым. В общем, повезло. Моя книга вышла в издательстве, в котором издаются крайне приятные мне люди: писатели, журналисты и поэты.
О хороших стихах и о том, что они должны давать читателю
Какое стихотворение из сборника вам самой больше нравится?— Мне как человеку, которому больше нравится последнее, что он написал, нравится то, что в книжку не вошло. Потому что уже было написано после. Из того, что здесь есть, это стихотворение «Дворник». Это, пожалуй, единственное мое по-настоящему оптимистичное стихотворение. Правда, в основном оно про всякие печали, но там явно есть какой-то луч света в конце.
Оно вам нравится из-за того, что оно оптимистичное, или есть какая-то другая причина?
— Стихи, от которых людям становится лучше, писать крайне сложно, мало кто так может. Речь идет не о том, чтобы человек узнал в этом себя или что-то понял, а о том, чтобы стих наполнил его положительной энергией, окрылил, вдохновил. Пушкин так писать мог, а вот Лермонтов нет. Поэтому его больше любят подростки, которые ищут не вдохновения, а соответствия себе, потому что у них происходит поиск идентичности. В стихотворении «Дворник» помимо поиска идентичности есть какая-то прана, что ли. Поэтому оно мне нравится. Мне все стихи хотелось бы так писать.
Как вы его написали?
— Я его написала в довесок. Это как с тестом. Задумали пирог, испекли, а там тесто осталось. Надо же что-то с ним делать: печете второй пирог. А второй лучше получился. Потому что тесто расстояться успело, предположим. У меня тут было так же. Написала текст, который мне казался хорошим. Я перед этим долго не писала. Стихотворение закончилось, а материал, который люди любят называть словом вдохновение (а поэты это слово почему-то не любят), не закончился. И получилось чуть ли не лучшее мое стихотворение.
Там речь идет про дворника, который каждый день занимается ерундой. Он каждый день чистит снег. Он чистит, а снег выпадает. Его зовут Андрей Платонов. Есть такой анекдот.
Пионер убегает от дворника, который бежит за ним с лопатой и думает о том, что мог бы сейчас читать своего любимого писателя. А его любимый писатель, скажем, Хемингуэй или Ремарк, не рад тому, чем в этот момент занимается. Вместо этого он мог бы духовно себя обогащать, читать своего любимого писателя Андрея Платонова. Андрей Платонов в это время бежит за пионером и думает: «Догоню — убью».
Вот, моего персонажа зовут Андрей Платонов. И все спрашивают: «Это тот самый Андрей Платонов?» Я отвечаю: «Да, тот самый». Но на самом деле — нет. Это про моего друга Андрея, который, наверное, один из самых лучших казанских поэтов. Одно время он работал в книжном магазине и ему в довесок предложили снег убирать. А Андрей духовен настолько, что эта духовность ореол образует вокруг него. К нему подходишь и чувствуешь это. И вот представьте, как он крылечко каждый день подметает за тысячу рублей в месяц. Что он при этом осознает? Андрей мне после того, как прочитал стихотворение, написал: «Аня, почему вы написали мое стихотворение?» Видимо, стих удался.Насколько было сложно издать этот сборник?
— Издатели сами меня нашли. У них есть серия «Новая поэзия», и пока что в этой серии выходили только девочки. Куратор этой серии — Вера Полозкова, которая не только самый известный поэт в России сейчас, она, наверное, самый известный хороший поэт. Она как-то умудряется быть известной во всех кругах и при этом, в отличие от других авторов, известных везде, пишет хорошие стихи. Мне выпало честь быть с ней в хороших отношениях. Вот она мне предложила: «Аня, давай!» Я говорю: «Давай! Давно ищу издательство, где можно было бы выпустить хорошую книгу». А я знаю, что издательство хорошее. Предыдущая книжка, выпущенная в этой серии, была книга Даны Сидерос. Дана — прекрасный поэт, очаровательная девушка, тоже из Казани.
То есть, этому издательству вас рекомендовала Вера Полозкова?
— Да, ну и с первым редактором Александром Гавриловым я тоже была знакома. Это, наверное, звучит так, что книжку выпустила по знакомству. Но по знакомству не бывает. Важно, чтобы они знали тебя как поэта. В литературной среде личные качества имеют меньше веса, нежели литературные способности. Больше вероятности, что с тобой будут дружить известные редакторы, литераторы, если ты хорошо пишешь, а не если ты обаяшка. Они ищут собеседника себе по уровню. Это долгий процесс: сначала они узнают тебя как литератора, выясняют, можно ли иметь с тобой дело, ну а потом могут предложить издаться.
Во сколько обошлось издание?
— Мне это нисколько не стоило. Наоборот, еще гонорар за нее дадут. Размер гонорара такой, что в Казани на него месяц можно прожить, если не позволять себе излишеств. Единственный минус в том, что мне дали три авторских экземпляра. И если я хочу подарить сборник друзьям, мне самой приходится его покупать. Тираж — 1500 экземпляров. В Казани можно будет купить завтра на презентации в «Углу». Будет ли лежать в книжных магазинах — я не знаю. Это хорошее издательство, но поэтические книги не часто доходят до магазинов вне Москвы и Питера. Абсолютно точно можно будет купить на Зимнем книжном фестивале в «Смене», потому что издательство приезжает и привозит свои новые книжки. Или в Интернете, например, в интернет-магазине «Лабиринт» и библиотеке электронных книг «ЛитРес».
О современном рэпе и о том, почему на западе поэты перестали рифмовать
Как вы относитесь к рэп-культуре? Смотрели рэп-баттлы Oxxxymiron’а и Гнойного?— Не могу сказать, что я интересуюсь рэп-баттлами. Этот смотрела, конечно же. Я поклонник творчества Oxxxymiron’а. Не все у него люблю, но его талантом восхищаюсь до небушка. Недавно слушала «Горгород» и находилась в состоянии, близком к экстазу, ощущения у меня были примерно как у человека, который стихи писать не умеет и никак не может взять в толк, как же поэт умудряется так написать. Когда его слушаю, думаю о том, как же он так делает, что все со всем рифмуется и при этом в смысловом потоке не теряет своей исходной глубины. Неужели так может быть?
Как вы считаете, можно ли их тексты назвать поэзией?
— Я считаю, что это немножко другой жанр, но инструментарий у него примерно тот же самый: размер, рифма, внутренняя рифма. В принципе, рэп можно рассматривать как поэзию исходя из тех же литературных приемов. Это пограничный жанр. Но мне кажется, что он должен иметь к литературе максимально прямое отношение. Я считаю, что литературоведы и литературные критики обязательно должны рэп изучать как литературный жанр.
Сейчас потребитель начал понимать, что в рэп-текстах, оказывается, есть глубинный смысл. Подростки заинтересовались, что такое зиккурат и кто такой Авессалом. У Oxxxymiron’а есть про это. Я думаю: «Вау, вот оно, просвещение, таким и должно быть просвещение!»
Иначе, если всячески абстрагироваться от этого, то есть вероятность, что этот инструментарий останется там, в рэп-культуре, как это, например, произошло в США. Там рифма стала атрибутом рекламы, рэпа и поп-музыки. Уважающие себя авторы пишут свободным стихом (верлибром), они уже не рифмуют, потому что это вульгарно, это для улицы и для телевидения.
А русскоязычная рифма вообще стоит особняком от рифм на других языках во всем мире: она круче, она составная, слова длиннее, база огромная. Это в английском все уже зарифмовано. И поэтому, если мы серьезно не будем относится к рэп-культуре, то мы потеряем эту возможность продолжать писать стихи. Рифма — это один из величайших инструментов поэзии. В общем, это нельзя считать более низким жанром, это просто другой жанр.
«Слэмы помогли мне сделать литературную карьеру»
Вы принимали участие в многочисленных поэтических слэмах. Чем вам такой формат нравится?— Когда мне было 25 лет, я жила в Москве. Была молодой, мне нужны были деньги. Мне предложили: «Хочешь поучаствовать? Нам кажется, это прямо для тебя. Нужно выйти на сцену и прочитать собственный текст так, чтобы всем понравилось». Вот я вышла, понравилась, сначала отборочный тур прошла, потом в финале победила, мне заплатили деньги. Я ничего другого и не хотела. Про меня начали писать, всем было интересно. Интересно, потому что зрелищно. Книжки читать — это не так уж интересно. Если бы Oxxxymiron все это записывал, но не читал, не думаю, что у него была бы такая толпа почитателей. Это такой же вопрос как, например: «Почему вы любите готовить борщ. Почему вы его выбрали?» Я его не выбирала. Готовлю потому, что вкусно получается и всем нравится.
Там, конечно, классно победить, это драйв, послевкусие длится довольно долго. Потому что те, кому ты понравилась, приходили снова и начинали за тебя болеть. В одном из баттлов у меня практически не было шансов победить, потому что я выступала против очень популярного и смешного автора. Я так смешно не могла, как он. Орлуша его зовут. Он такой был матерный, веселый, и победить его было нереально. Тогда обнаружила, что даже его поклонники оценили меня по достоинству. Они мне подарили табличку «Противно слушать», признались, что поднять не осмелились. Когда баттл закончился, я пошла с этой табличкой домой, по дороге встретила автомобиль, из которого внезапно вылез Пресняков и начал снимать клип. А я стояла у него за спиной с этой табличкой. Меня, конечно же, прогнали сразу. И у меня до сих пор поэтические баттлы ассоциируется с этой уникальной возможностью сняться в клипе российской звезды. Не видела клип, может, даже меня и не вырезали. Ну, классная же история.
А расскажите про самый первый слэм, в котором вы принимали участие.
— Первый слэм я выиграла в 2006 году, те самые 11 лет назад. Это был Командный чемпионат по поэзии. Я жила тогда в Москве. Участвовала в составе команды и оказалась там очень по делу. В каждом соревновании был один тур серьезных стихов и один тур смешных. Мои вторые туры как раз команду и вытащили, мы выиграли.
И когда начался большой Московский слэм под предводительством поэта Андрея Родионова, я пошла на отборочный тур. Хотелось просто поучаствовать. Слэм проходил в «Билингве» под спонсорством журнала «Крокодил». Его победители ездят на финал в Красноярск, а оттуда — в Париж на всемирный слэм. Сейчас все уже круто. Тогда просто в течение года проводился отборочный тур, а потом суперфинал.
Я тогда думала, что сейчас всех порву. А в слэме обычно выигрывает тот, кто так и думает. Такая установка мне помогала почти везде, не сработала только в Казани. Вот я выиграла, прошла в финал. А на финале собрались звезды. Среди них был и Вадим Степанцов, лидер группы «Бахыт-Компот», публичная фигура. Я еще в школе слушала его записи. Он написал у себя в блоге: «Пойду-ка я заберу деньги за финал». И я думаю, так, непорядок. Что же ты меня не уважаешь, раз я на твоих песнях выросла. А песни мне его не нравились, они просто были в тренде. Я увидела, как он выступает, поняла, какие у него фишки, и выиграла суперфинал. Может быть, как раз потому, что было много народу и зрители хотели, чтобы победил кто-нибудь, кто не является известным. Было очень весело.
А как вы попали на слэмы во Франкфурте, в Париже?
— Я поехала туда в качестве победителя всероссийского конкурса. Во Франкфурте он только один раз проводился. Я там заняла второе место. Это был вавилонский слэм, то есть читаешь на родном языке и все зависит от того, какое впечатление произведешь. Смысл текста не имеет значения, имеет значение исполнение. То, что я заняла второе место, было большим успехом для меня. Первое место заняла австралийка, которая читала по-английски, и все понимали, про что она читает. А у меня был чистой воды вавилонский.
Какой стих вы читали?
— Я читала стихотворение, которое называется «Алтуфьево». Это фанк-опера. Она про то, что сейчас нельзя, что считается агитацией — ну, тогда была свобода, было проще. Во Франкфурте было вообще неважно про что читаешь, важно было как.
А есть ли какое-нибудь отличие между российскими и европейскими слэмами?
— Есть. У них совершенно другая система подсчета баллов. И они очень жестко штрафуют.
А в Казани в каких-нибудь слэмах принимали участие?
— Да, я принимала участие в одном слэме и очень была расстроена. Его проводил энтузиаст, который был и организатором, и ведущим, считал, что ему можно все. Я злилась на него за эти штуки и сказала ему: «Так слэм вести нельзя». К тому же «Смена», где все происходило, — не место для слэмов. Слэм должен проводится в баре. Представьте, стоит на сцене поэт весь горячий и зажигает, а в «Смене» все сидят на своих стульчиках, кругом книжные шкафы, а сцены нет. И чувствуешь себя глупо. Как будто танцуешь брейк, а зритель — один человек, и тот в галстуке. И один из зрителей сказал мне, что стихи нельзя так читать, это высшая сфера. Я тогда сказала, что я в слэмах в Казани больше участвовать не буду.
Не приходила ли вам в голову идея самой организовать слэм в Казани?
— Идея приходила, но у меня с организаторскими способностями не так все хорошо. Я могла бы советы дать, судействовать. Но я не смогу собрать 10 лучших поэтов и сделать так, чтобы и аудитория была большая, и место подходящее найти. Хотя сейчас много баров открывается. Можно попробовать в следующем году.
«В Казани нет литературной жизни»
Устраивает Вас литературная жизнь Казани?— Я не считаю, что в Казани есть литературная жизнь. Одно из двух: либо у Казани есть литературная жизнь, куда меня не зовут, либо в Казани литературной жизни нет. Но меня в любом случае это не устраивает. В Казани люди не ходят на литературные мероприятия. На баттлы — да, поболеть и порешать судьбы люди ходят, а просто поэтов послушать не очень ходят.
Вы тесно общаетесь с казанскими поэтами?
— С некоторыми мы дружим. Если это хороший поэт, то как с ним не дружить.
В Казани немало поэтов, которые пишут действительно высококлассные стихи. Если издать сборник чисто казанских авторов, то это будет очень хороший сборник. Когда Аксеновский фестиваль только появился и еще имел отношение к казанской литературе, весь номер журнала «Октябрь» посвятили казанским авторам. Получился хороший номер.
Наши поэты очень устали, и им больше не хочется никуда лезть, никому себя показывать. Потому что они знают, что будут пять зрителей — в основном пожилые женщины, которым заняться нечем. Все заледенели в этом плане. Теперь их нужно оттаивать, гладить, чаем отпаивать. Они не реализуются как поэты, просто вешают свои стихи на страницах «ВКонтакте». Восхитительные стихи. Иногда у кого-нибудь выйдет книжка крошечным тиражом, и никто про эту книжку не знает.
Алиса Розанова переехала в Москву. Евгений Калашников женился и работает на разных работах. Андрей Абросимов работает в детском книжном магазине и стал величайшим консультантом по детской литературе. Он явно должен был стать кем-то величайшим. Очень хорошо знает и другую литературу, следит за новинками кино и имеет на счет всего этого очень интересное мнение. Пишет стихи, но многие его не знают в этом качестве. Он кто-то другой уже.
Из тех, кто рыпается, есть прекрасный поэт Игорь Тишин. Он ушел в дизайн, но продолжает писать хорошие стихи, издал книгу большим тиражом. Но книжка не была распиарена, и большая часть тиража лежит. Игорь выигрывал казанский слэм, ездил в Красноярск. Талантливый очень парень, девушки его любят, но почему-то он не звезда. Николай Артюшкин — потрясающий поэт с безумным вкусом. То, что он пишет, это просто феерия, что-то совершенно не от мира сего.
Была прекрасный поэт Олеся Балтусова, а теперь есть у нас помощник Президента Олеся Балтусова. Она теперь публичный человек, и большинство ее стихов невозможно найти и прочитать. Тимур Алдошин, Алексей Кириллов — это все очень талантливые люди.
Вы знакомы с татарской поэзией?
Очень мало. Я не знаю татарского языка на таком уровне, чтобы читать стихи. Я читаю переводы, но не могу оценить их качество. Мне кажется, что если русская поэзия с трудом догоняет европейскую, то татарская поэзия, та, которую я сейчас читаю в переводах, где-то застряла на уровне Серебряного века, она такая метафоричная вся. Я не утверждаю, что права, потому что я читала только некоторых поэтов. Возможно, есть что-то еще, я просто про это не знаю.
Поэты очень красивые существа, как светлячки, но лампы из них не сделать
Кто должен организовывать мероприятия с участием поэтов: сам поэт или кто-то другой?— Конечно, нет. Сами поэты не могут это организовать. Если поэт хороший организатор, то он уже не поэт. Поэт не приспособлен к этому миру. Поэзия возникает как раз в той прорехе между социумом, который готов тебя принять, если ты будешь жить по его законам, и поэтом.
Все мои знакомые поэты, которые пишут на русском языке, не состоят в Союзе писателей. То есть, Союз писателей автономен от реально пишущих поэтов, а Управление культуры автономно от Союза писателей. Однажды я обнаружила, что такой отрасли, как литература, в Управлении культуры нет. Есть же Союз писателей, который по идее должен этим заниматься, но он занимается своими членами, а теми, кто пишет стихи хорошие, — не занимается.
Айрат Бик-Булатов состоит в Союзе писателей, выступает успешно, спектакли по его текстам ставят Он не стесняется об этом говорить и пишет хорошо. Он такой у нас один. Всем остальным поэтам очень неловко и стыдно говорить, что они поэты.
Актер охотно признается, что он актер. Писатель говорит, что он писатель, художник — что он художник. Поэт не скажет, что он поэт. Он скажет, чем он занимается, Андрей скажет, что продает книги детские, я скажу, что сценарии для квестов пишу, Игорь — что он дизайнер. Откуда это берется? Может быть, мы боимся, потому что поэты не могут быть профессионалами в своей области по определению. Поэтому всегда хотят нас пристроить к какому-нибудь делу, что в принципе невозможно. Поэты очень красивые существа, как светлячки, но поймать их и сделать из них лампу не получится. Если очень много наловить, то, наверное, можно, но ненадолго. Поэтому их надо любить или забить на них.
Анна Русс — поэт, лауреат премий «Звездный билет», «Дебют», «Триумф», победительница Всероссийского Слэма в Перми на фестивале SlovaNova; участница Международной книжной ярмарки во Франкфурте, программы «Открытый мир» (США), Венецианского биеннале искусств.
Оставляйте реакции
Почему это важно?
Нет комментариев-