Камиль хазрат, спасибо за то, что согласились принять участие в нашей программе. Как, по вашим оценкам, в этом году прошел «Изге Болгар жыены»?
Не было нареканий — я считаю, это самая лучшая оценка, когда нет критики. Все были довольны. Мы знаем, что было очень много гостей из нашей страны: приехал муфтий Чеченской Республики, муфтий Ставропольского края, приехали имамы, богословы, татарские религиозные деятели со всей страны. Также были гости из других стран, из ближнего зарубежья: муфтий Киргизии, муфтий Азербайджана, представители Казахстана. Все были довольны, отметили, что все прошло на высоком уровне. Мы этим гордимся.
А простые паломники, верующие? Сколько людей посетило съезд в Болгаре?
По количеству я сказать не могу, не уточнял. Мы замечаем довольство людей, когда они видят, что президент ходит среди них, особенно когда Минтимер Шарипович (Шаймиев — прим. Т-и) останавливался и разговаривал с ними, никому не отказывал. Даже когда имамы собрались в шахри, мы очень долго ждали, и народ не отпускал его. Мы видели эту любовь — такую любовь не купить, не подделать.
Здорово. Тем более что возрождение древнего города Болгар — это сейчас одна из главных задач, над которой активно работают Минтимер Шаймиев и Рустам Минниханов. Как вы оцениваете, насколько за последние годы изменилось это место?
Мне кажется, нет ни одного человека, который бы сказал, что там ничего не поменялось. С каждым годом мы видим что-то новое. Несколько лет назад не было Болгарской исламской академии. Возникла эта идея и буквально за один год академия появилась. В этом году в скором времени откроется шикарная гостиница, такой уровень не знаю где еще можно найти по красоте, поэтому благодарим нашу республику.
Мы ежегодно наблюдаем, как мусульмане ходят вокруг камней, оставляют деньги, гладят камни и молятся. Камиль хазрат, объясните, пожалуйста, почему так происходит и что нельзя делать во время «Изге Болгар жыены»?
Подобные действия — это боль и печаль. Все исходит от незнания нашей религии. Мне кажется, должна проводиться особая работа с гидами. Порой бывает, что они хотят привнести какой-то колорит. Это мы видим и в других городах — в Питере и Москве, когда говорят, что надо потереть живот какому-нибудь священному животному и что-то будет. Если бы все так было просто... Почему-то все несчастные в этом городе живут, самый счастливый город должен быть — раз у них такой кот находится. Мы должны понимать, что все идет от Всевышнего Господа, и все наши мольбы и желания должны быть обращены именно к нему. Поэтому гидов нужно просвещать. Мы готовы всегда прийти, объяснить, подсказать. Не нужно ничего придумывать. Болгар и так богат на события, у него огромная история. Нужно объяснять то, что было на самом деле.
Город богат на достопримечательности, сохраненные реликвии.
Этот столп остался один — это от старой мечети. Ценен тем, что это исторический объект. Не нужно завышать его значимость, это исторический объект. Сносить его смысла нет, но и обходить не нужно.
Вы сказали о незнании, так давайте поговорим об образовании. В Болгарской исламской академии обозначились темы для защиты диссертаций. Знакомы ли вы с ними? Как вы оцениваете их с научно-религиозной точки зрения? Я знаю, что вы глубоко занимаетесь и наукой.
По большей мере темы основаны на татарском богословии, потому что нам это очень интересно. Например, в этом году в Духовном управлении мусульман РТ напечатали десять трудов имама Шигабутдина Марджани. В свое время было так, что исламоведы и востоковеды изучали его через одну призму. Например, нам всегда говорили, что это великий историк, великий татарский просветитель и деятель. В первую очередь он был и духовным наставником, имамом мечети.
Он учился в Бухаре и Самарканде — это тоже нельзя вычеркивать. Самый большой памятник Марджани — это мечеть, которая до сих пор стоит. О религиозной составляющей нельзя забывать. К сожалению, мы слабо понимаем его книги. Например, как он относился к языковому вопросу. Марджани был жестким в этом плане. Я не говорю, что сейчас на 100 процентов надо принять его идеи, у Марджани самого был критический подход, он критически относился к ученым прошлого. Например, самая распространенная книга по вероубеждению — книга Тафтазани. Его это не удовлетворяет, и он делает свое толкование и внедряет в наши медресе. Даже у него такое название интересное — «Китаб аль-хикма аль-балига аль-джинния фи шарх аль-акаид аль-ханафия» («Книга о вероучении ханафи»). То есть он критически мыслил. Например, он не одобрял межконфессиональные браки: мусульмане должны жениться на мусульманах, христиане — на христианах. Затем он критически относился к вывескам — удивлялся, почему не делают вывески на татарском языке. Есть очень интересные мысли, идеи, с которыми мы, может, не согласимся, но изучать мы все равно должны — и не только его.
И академия должна решить этот вопрос. Многие темы как раз вокруг нашего татарского богословского наследия, есть целый пласт книг, которые остались только в рукописях — они никогда не были напечатаны. Их нужно перевести: набрать в «Ворде», изучить, вообще донести до масс. Мне кажется, это первостепенная задача нашей академии сегодня. Параллельно, конечно, будут и другие темы.
Камиль хазрат, если появились первые диссертации, первые темы, значит, у нас появились молодые ученые, которые продолжают дело ученых Марджани, Курсави. Есть ли среди них татары?
Разумеется. И наша земля это доказала. Мы смотрим, сколько событий было в этих землях, от XVI века и даже раньше. Появлялись великие ученые во время катаклизмов. Даже в XVIII–XIX веках были великие ученые, которых мы сегодня знаем: Рамзи, Баруди, Марджани, Курсави, их можно перечислять до бесконечности, это огромный пласт. Это указывает на то, что наша земля способна возродить и воспитать вновь таких ученых международного уровня. Мы надеемся, что не за горами первые выпуски академии, когда появятся наши доктора шариатских наук, доктора теологии и т. д. И мы увидим эти труды, весь мир сможет оценить их.
Как вы считаете, сможет ли просветительская работа, научный потенциал, который будет рождать академия, явиться некой защитой от чуждых течений, с которыми нам, к сожалению, приходилось сталкиваться и бороться?
Если одна местность останется без мэра, то лис придет и себя там мэром объявит. Если не будет льва на какой-то площади, придет другое животное и скажет, что я здесь главный. Если не будет настоящих ученых, которые смогут объяснить религию и ислам таким, каким он был ниспослан, то придут чуждые течения. Потому что идея заменяется только идеей. Любой идее мы можем противопоставить другую идею. Если мы не будем изучать свой путь, то, конечно, придут другие течения и займут это место. Как вы уже сказали, нам нужно воспитать своих ученых, опираясь на наше огромное богословское наследие. Это самая перспективная и действенная борьба против любых радикальных течений и воззрений.
Процесс пошел, как вы считаете?
Он уже идет.
Я, будучи журналистом в конце девяностых — начале нулевых, активно занимался этой тематикой. Мы смотрели, сколько людей у нас уехало учиться в Саудовскую Аравию, Турцию, и, возвращаясь сюда, они пустили ростки. Как вы считаете, на сегодня ситуация успокоилась? Многие из этих выпускников, которые к нам приехали, стали имамами в мечети и вокруг себя собирали эти группки, проповедуя чуждые нам взгляды. Кто вообще может стать имамом? Как происходит этот процесс и насколько вы его контролируете?
Учеба за границей в то время была вынужденной мерой, так как не было своих медресе. После распада СССР не было мест, где можно было приобретать знания. Поэтому люди разъехались: в Саудовскую Аравию, Египет, Турцию, даже в Пакистан и Малайзию.
Например, нашей стране нужно воспитать медиков или юристов — из бюджета выделяются определенные средства, и страна воспитывает по мере своих потребностей. Нужно понимать, что Саудовская Аравия — это монорелигиозная страна, там нет ни одной церкви. Человек, выросший в стране, где нет других конфессий и религиозных направлений, воспитывается через эту призму. Представьте, молодой человек в 17 лет уезжает туда, возвращается через 10 лет взрослым мужчиной. Он внешне татарин, но по душе и мировоззрению совсем другой человек. Ему нужно какое-то время для адаптации, чтобы понять, что у нас есть свои традиции, своя культура — те моменты, с которыми нужно так или иначе считаться. Это первая причина того, что было некое недопонимание в свое время между пожилым и молодым поколением. Среднего поколения не было — мы его потеряли. Люди, которые воспитались в советское время, не были религиозными. Сегодня среднее поколение — те, кто вырос в 90-е, — уже стали бабаями, и они уже посещают наши мечети. То есть первая причина — это любая страна воспитывает по своей потребности, по своим воззрениям. Конечно, лучше, если он хотя бы начальное образование получит у нас и после этого поедет за границу. Идеальный вариант, если он окончит медресе, Российский исламский институт, поступит в академию. Тогда он будет полностью адаптирован, не будет неких высказываний, которые будут резать ухо простому обывателю.
Что касается имамов, которых мы выбираем, для этого должно быть религиозное образование обязательно. Есть некий процент «скидки»: если это деревня, где некому похоронить человека. Есть человек, который немного знает какие-то обряды и выполняет обязанности муллы.
Что касается больших городов, то здесь предъявляются определенные требования. Если человек учился за границей, то он просто проходит переаттестацию. Так как он должен знать наши традиции, чем дышит татарский народ. Нельзя просто человеку с иностранным воззрением прийти и стать во главе целого прихода. Могут быть не очень приятные последствия этого.
Но вы контролируете этот процесс?
Конечно, есть имамы в регионах — они называются мухтасибы, в каждом районе есть свой имам, есть казы и духовные судьи. В основном они разбирают вопросы между мужем и женой, или если два бизнесмена-мусульманина хотят понять, кто из них прав. Другими словами, это некий курс медиации. Кстати, все наши казы прошли в КФУ курсы медиации и получили сертификаты.
Когда появилась проблема с преподаванием татарского языка в школах, вы предложили альтернативу — изучение татарского языка в мечетях. Какие предварительные итоги этих курсов, есть ли потребность в этих курсах, сколько людей там обучалось? Как этот проект продвигается?
Это не альтернатива, а вынужденная мера. В мечетях нам никто не запретит говорить на татарском языке. Для сохранения языка нужна атмосфера, среда. Мне кажется, это должно быть модным. В 80–90-х годах рассказывали случаи, когда в трамваях не говорили на татарском, могли обозвать за это «чаплашкой». Сейчас такого нет. Даже находясь в Москве, человек с гордостью может говорить на своем языке: чеченцы на чеченском, дагестанский народ — на своих языках, никто их не принизит за это. Нужно этого не стесняться.
Мы решили, что при мечетях — конечно же, не всех — должны быть курсы. Был разработан учебник на три месяца. Подобный курс проходил при исламском университете, он назывался «Без — татарлар». Этот учебник был немного переработан.
Понятно, в Актанышском и Балтасинском районах не нуждались в подобных курсах. Мы выбрали большие города — пять мечетей в Казани и пять по нашей республике — и провели пробный курс на три месяца. Сейчас более 350 человек прошли эти курсы. Вначале было гораздо больше, я говорю о тех, кто получил сертификаты. Было очень много приятных отзывов. Например, в Зеленодольском районе люди русской национальности пришли и сказали: «Мы тоже хотим знать татарский».
Каждый по себе может оценить. Когда мы едем за границу, нам приятно сказать что-то на местном языке — люди начинают улыбаться. Это вполне естественно. То есть просто поздороваться, спросить, как у него дела, — это показывает мое расположение к нему, это нормально.
Цель была такая — не перезагружать грамматикой, а просто учить людей банально общаться на бытовом уровне. Было предложение расширить эти курсы до 6 месяцев, в этом году мы хотим увеличить в два раза — это будет 20 мечетей, и будем проводить по 6 месяцев. Я думаю, цепная реакция будет, пользу уже увидели. Были татары из других регионов, которые абсолютно не знали языка, проходили наши курсы и хотя бы немножко начали говорить.
Мы говорили, что проповедь должна быть на татарском языке. Это был не мой приказ, а решение пленума ДУМ РТ, все имамы единогласно проголосовали за это. Не нужно путать — есть уроки, какие-то проповеди вне пятничного намаза проводятся и на русском языке, даже будет группа китайцев и имам сможет говорить на китайском языке — то пожалуйста, против этого никто не выступает.
Во-первых, это минут двадцать, максимум полчаса в неделю. Кто хочет получать уроки на русском языке, есть много возможностей сегодня, в различных мечетях проводят что-то вроде лагерей для детей. Не нужно говорить, что нас ущемили и мы не можем получать религиозное образование. Книг, религиозных передач, фильмов на русском языке гораздо больше, чем на татарском.
Общался как-то с одним человеком из Елабуги. Он сказал: «Я вас ругал, не понимал, зачем вы так сделали». Прошел год, и он поймал себя на мысли, что понимает, о чем говорит имам. И он поблагодарил нас за то, что начал понимать свой родной язык.
Метод кнута и пряника у меня сразу возник в голове. Кнут — ты сидишь и не понимаешь, о чем говорится на пятничном намазе, но если хочешь — вот тебе пряник, иди и абсолютно бесплатно учи.
Это очень интересно. Религиозных предметов там очень мало, мы рассказываем о татарском народе, есть культурная составляющая. Затем мы выделили средства на чаепития, чтобы после уроков все общались, улыбались, применяли полученные знания на практике. Есть еще вопрос, что человек, который хорошо знает язык, начинает принижать того, кто только учится: ты не так произносишь слово, у тебя акцент неправильный. Этого не нужно делать, человек не должен стесняться.
И вторая сторона: когда мы учим язык, мы начинаем стесняться и говорить — у меня есть акцент. Пусть будет акцент, но пытайся говорить. Это не какой-то сложный язык, это намного легче английского, во много раз легче арабского, не говоря уже о китайском языке.
В Казани будет открыта татарская мусульманская школа для девушек. Есть ли в этом потребность?
Мы сейчас говорим, что мусульмане — это часть общества. Если есть потребность, она должна удовлетворяться. У нас есть школа «Гусмания», но она в весьма печальном состоянии, это очень маленькое здание, нам нужно что-то большее. Вот в этом здании было медресе «Музафария», оно было передано ДУМ РТ. Раньше оно тоже действовало как школа. Мы поняли, что она нуждается хотя бы в косметическом ремонте, и если делать школу совмещенную, то не поместятся все, нужно делать просто хотя бы начальную школу. Мы подумали, что если сделать полноценную школу хотя бы по одному классу, для девочек это можно сделать и преподавать на татарском языке. Например, может возникнуть вопрос с платками, в этой школе его не будет, с халяльным питанием — опять же не будет.
В этом году мы получили лицензию, но чтобы дальше получать разрешения, здание должно быть готовым, нам нужно его доделать. Хотели в этом сентябре, но чувствуем, что не успеваем. Посмотрели на коллег — как православные открывают свои школы, как некоторые учебники заменяют. В течение этого года будем разрабатывать и учебники, составлять программу. Каток едет медленно, стелет асфальт, но потом остальным будет легче. Если мы сможем настроить это, то по проекту школы могут открываться школы и в других регионах России.
Давайте поговорим о предстоящем хадже. Как идет подготовка?
Нужно напомнить, что 21 августа будет Курбан-байрам. К этому времени все паломники и хаджи должны находиться именно там. Перелеты будут отличаться: кто-то едет на две недели, кто-то на целый месяц. С начала августа начнется процесс. Вся страна ринется туда — это и кавказские регионы, и центральные регионы, мы в том числе начнем отправлять. Наши группы не летят в один день, они разбиты на тех, кто летит до ОАЭ и оттуда на автобусах, и тех, у кого прямой перелет, — кому как удобнее.
Сколько человек поедет?
Квота 1800 человек заполнена, она быстро заполнилась. Самостоятельно поехать невозможно. В России есть семь муфтиятов, среди которых разделяются квоты. Например, Дагестан отличается тем, что если им дать 20 тысяч мест, они 20 тысяч заполнят, люди готовы все отдать и ехать в хадж. Удивительный народ с этой стороны. Если у нас еще обдумывают, у них уже тысячами люди готовы.
У нас ажиотаж был сильный, квоты заполнились. Теперь самое главное, чтобы все живыми и здоровыми вернулись. Этот вопрос решается очень хорошо, нам помогают наши врачи, которые вылетают с нами. Всегда бывает от 8 до 12 врачей, которые с медикаментами 24 часа дежурят с паломниками. Если что-то происходит — заболела голова, кто-то перегорел на солнце и т. д., наши врачи вовремя оказывают помощь.
Вы были на хадже, расскажите о самых ярких впечатлениях.
Первые разы мне было тяжело, я ехал как руководитель группы. Кроме того, что хадж сам по себе очень сложный процесс, сложно морально было, что ты отвечаешь за 50 человек. У кого-то что-то происходит, они постоянно к тебе обращаются, ты в постоянном напряжении. Первые разы очень сложно проходили. Но возвращаясь, ты чувствуешь очень сильное удовлетворение и облегчение. Есть изречение пророка Мухаммеда, что если человек на дозволенные средства совершил хадж, то он возвращается подобно новорожденному ребенку. Любой человек чувствует, что он сбрасывает огромный груз негатива, возвращается абсолютно чистым. Очень отличимые ощущения.
Физически сложно?
Мне жалко пожилых людей, которые думают: «Выйду на пенсию и поеду в хадж». Тем более сейчас выйти на пенсию сложнее.
Хадж — это самое большое путешествие в жизни мусульманина, которое он должен сделать единожды, другие разы будут дополнительными, по желанию и возможности. Мусульманин должен стремиться делать это в молодости, когда есть силы в день 10–15 км идти. Пожилому человеку сложно это сделать. Мы смотрим на это, и сердце раскалывается, самому тяжело, но не показываешь этого, потому что рядом с тобой взрослые люди. Пускай они хотя бы дойдут и не сломаются. Тем более жара. Нужно к этому готовиться.
С 5 мая по август изменилось время намаза. Объясните, пожалуйста, причину этого изменения.
Время намаза меняется в связи с географическим расположением. У каждой молитвы есть определенные признаки. Например, дневная молитва читается, когда солнце в зените. Утренняя молитва начинается, когда появляется истинный рассвет — сегодня это примерно 18 градусов над горизонтом. Сейчас через кафедру астрономии КФУ мы это рассчитываем точно — 18 градусов над горизонтом.
Но вечерняя молитва наступает, когда солнце скрылось за горизонтом и когда краснота или белизна пропадает. В летнее время солнце не заходит полностью, оно под горизонтом очень низко, и постоянно светло летом. По признакам ночной молитвы нет. Поэтому раньше были споры, что не нужно в таком случае читать молитвы. Но Марджани поставил в этом деле точку, написал великую книгу «Назурат аль-хакк фи фардыйа аль-иша ва ин лям йагыб аш-шафак», где сказал, что все равно надо читать пятую молитву, и мы должны это делать по ближайшей местности. Для нас это Астраханская область, где солнце заходит полноценно, и мы смотрим их градусы, каков у них промежуток этого времени, проецируем это на нашу местность, и совершаем молитву таким образом. Это вопрос фетвы, то есть правовое решение, которое делает нам некоторое облегчение.
Ночная молитва наступает поздно, в районе 22–23 часов. Фактически мы не можем прочитать ее раньше, потому что она сегодня зайдет в 23 часа ночи, нужно не спать. Утренняя зайдет уже в два, нужно опять проснуться. А человеку, скажем, в семь нужно на работу пойти. Теперь на следующий день она перестает заходить. И в этот момент происходит прыжок.
Мы можем оставить в 23 часа, и люди будут мучиться, и мы говорим: «Мы вам хотим сделать легче». Уже намаз раз не заходит, то его можно прочитать, используя правовое послабление, и прочитать всего лишь через полтора часа. Если там, скажем, вечерняя молитва в 20.30, то уже в 22 часа его можно читать. То есть мы можем сделать так, чтобы людям было понятней, и не менять, и читать в 23 часа. Поэтому происходит прыжок вниз. Это в тот день, когда ночная молитва уже не заходит и есть облегчения. Теперь вот это лето. Сколько-то мы идем, как вы сказали, в августе опять происходит прыжок, что вот в этот день начинает солнце по-настоящему заходить, и начинается молитва. Мы могли бы, конечно, растянуть, как кто-то говорит: «Давайте растянем плавно». Ну зачем мы будем мучить людей? Лучше мы один раз им объясним: здесь вы можете, здесь есть послабления, и вы можете ими пользоваться, а вот завтра уже послаблений нет, по факту будет солнце заходить, и мы не можем вам сказать: «Читайте тоже рано».
А где вы разъясняете это? Может быть, есть сайт? Или в мечетях?
На сайтах Духовного управления есть. Есть даже видео. Есть же все равно свои круги. Если человек спортсмен, скажем, то он в своих кругах ходит, знает, какие кроссовки нужны и т. д. Если человек совершает молитву пятикратную, посещает мечети, он об этом может услышать, может зайти на сайт Духовного управления, и на некоторых других сайтах есть эти пояснения.
Как вы ведете работу в Интернете, в соцсетях? Насколько важным вопросом вы это считаете?
Во-первых, я считаю, что все эти сайты, различные социальные сети — пожиратели времени. С другой стороны, если молодежь не выходит на улицу, а например, находится в Facebook и YouTube, мы вроде к ним должны пойти тогда. Это вынужденная мера по большей части, то есть не от желания. Но так как я в свое время думал, как бы побороться с пожирателями времени, я только оставил один Instagram. Если вы посмотрите, то там нет такого, что я поел — вот у меня салат. Он у меня более официальный: если прошло какое-то мероприятие или официальная встреча, то я написал об этом и выложил.
Его веду я сам. Нередко бывает, мне люди пишут в директ: «Передайте Камилю хазрату то-то и то-то». Страницу веду только я сам, ни у кого доступа нет. Бывает такое, что ребята сфотографировали, прислали мне фото. Я выбираю, которые мне понравятся, и выкладываю сам.
Мы можем заявить, что можно смело обратиться к вам в Instagram, что вы сами читаете, сами отвечаете?
Да. Ни у кого никакого доступа нет. Facebook я не открывал. Бывали моменты, что ребята открывали от моего имени и что-то вели, потом уходили на другую работу, оставались, и вот несколько страниц моих там есть, но у меня к ним доступа нет, я их не веду. Поэтому бесполезно туда писать.
Есть у нас электронный адрес «Дини сорау», который мы открывали в месяц Рамадан. Люди очень активно писали вопросы, сейчас вот нужно обновить рекламу. Без ответа вопросов мы не оставили, не таких вопросов — «вот у меня картошка не растет». Если задавали реальные религиозные вопросы, я на все отвечал.
А вы не считаете, что необходимо более полное присутствие в соцсетях и на YouTube? Нет ли у вас каких-то таких идей?
У нас есть канал «Хузур-ТВ», через него мы вещаем постоянно, есть у меня там небольшая передача. Его показывают и через Интернет, ролики дублируются на YouTube.
Я понимаю, что в сегодняшний век, когда мы делаем что-то полезное, — это только 5 процентов, остальное — это правильно показать. Другая крайность, когда человек начинает только показывать, и дел не остается. Может, мы еще не дошли до того, чтобы правильно показывать свои дела, но если вы сравните с другими регионами, с другими духовными управлениями, то увидите, что по ТВ мы вышли на Башкирию, в Башкирии тоже показывается наш «Хузур-ТВ». В будущем надеемся, что у нас появится и FM-вещание на нашем радио. Что касается СМИ, то к Духовному управлению относится около сорока различных газет и журналов. На этой площадке мы есть. Конечно, я признаю, что у нас не хватает правильной рекламы, мы не можем показывать, но отдать свою энергию вот этой рекламе может быть ущербом для настоящей работы. Мы все равно делаем для довольствия Всевышнего Аллаха, а он все равно знает об этом.
Не так давно произошел скандал с халяльной свининой компании «Челны-Мясо». Что вы думаете об этой ситуации? Как предотвратить ее, как сделать так, чтобы слово «халяль» не было тем, за чем все гонятся и неправильно и нечестно используют?
Опять-таки невежество. От невежества человек написал слово «халяль». К нам это отношения иметь не может — это не наш знак. Он поставил просто слово «халяль», наклеил на все подряд.
Допустим, какая-то Марфа Ивановна написала на чем-то «халяль». Такие скандалы были, например, когда в Казахстане сделали шамаиль на крышке водки, который оказался аятом из Корана, — люди, опять же, не знали. Такие казусы могут случаться.
Эта проблема не системная, это не наша проблема. Но мы выразили свое недовольство, так как вопрос доверия для нас очень важен, и мы сказали, что из халяльного цеха предприятия, от которого не было проблем, мы изымаем сертификат. Раз вы сделали такую ошибку, мы не можем вам доверять и там, хотя там мы проверяем железно, нормально.
Наши условия по халяль самые жесткие в России. Например, мы не приемлем механические заводы. Были три компании, в которых шел смешанный забой, остальные с раздельным производством.
Я помню, как Йошкар-Ола отказалась от нашего сертификата, потому что мы ставили жесткие условия, чтобы был отдельный цех. Мы здесь понимаем, что кто-то проявляет недовольство, здесь очень много и конкуренции в этом вопросе. Есть и люди, которые хотят свои обиды какие-то выразить, и вот начинают раздувать этот вопрос. Нужно понимать, что не нужно делать из мухи слона, такие ситуации ударяют по Духовному управлению.
Во всем этом нужно разбираться. Нужно понимать, что такое сычужный элемент, когда производится сыр, что такое истихаля, когда какое-то сырье меняет свой химический состав. Продукт был запретным, но в процессе производства он полностью меняет свои свойства, свой химический состав, и этого продукта ты там уже не находишь. Это называют процессом истихаля — когда запретное становится халялем. Например, вино, если из него делают уксус. Уксус не запретен, вино — запретно.
Есть определенные правила, как резать курицу. Как у нас курицу режут, не режут нигде. Если ошпарка курицы идет более 57 градусов, то поры раскрываются и эти нечистоты в животе расходятся по порам и влияют на вкусовые качества мяса, и курица тоже считается нечистой. Поэтому было установлено, что не более 57 градусов. Еще у нас была проблема, что курица не умирает рано, мучается долго.
Поэтому мы запретили машины — курица может быть больше, нож попадает в грудь, или же меньше — она нагибает голову и потом живой идет в ошпарку. Это проблема, это уже мертвечина, которая тоже запрещена. Поэтому каждая курица режется у нас вручную, а дальше уже машина делает свое дело. И вот эта ошпарка не более 57 градусов, затем эти 2 минуты, которые являются госстандартом, мы увеличили в 2 раза. У нас курица должна 4 минуты проехаться, чтобы она умерла точно.
Наша цель — определить, что такое халяль, а не просто назвать что-то «халяль».
Вы вот подробно объяснили мне, очень интересно было. Я в эти тонкости не вникал никогда. Надеюсь, что это тоже дойдет до людей.
Человек говорит: «Как я буду теперь есть свинину с надписью „халяль“?» Мы же объясняем людям — есть определенный знак. Он разработан, ищите знак. Если на водке сейчас напишут «халяль», ты будешь пить, что ли? То есть не каждый, кто назвал продукцию халялем, разбирается, что такое халяль.
Вот, например, животное должно быть забито по определенным нормам, правилам, но есть мусульмане, которые до сих пор думают, что халяль — это просто не свинина.
В изречениях пророка говориться: «Человек выходит в пустыню и поднимает руки, но одежда на нем запретная». Может, куплена на запретные деньги. Он выращен был на запретной еде, то есть всё, что он ест, — это запретно, и он поднимает руки к Господу, и как же ему будет отвечено?
В другом изречении говорится, что если употребить один кусочек запретного мяса, то есть харама (и не только мяса), то в течение 40 дней у человека не принимаются его мольбы. Даже если на тебе не будет греха, ты должен думать о том, что попадает в тебя. Поэтому надо четко понимать, если есть знак — можно доверять, а если знака нет, а просто любая надпись «халяль», — это не на 100 процентов означает, что продукт халяльный.
Давайте еще о скандалах. Футболки с надписью «марҗа» активно очень обсуждаются, и я еще не слышал вашего высказывания на эту тему.
Я ничего и не говорю. Слово и в словаре есть. Вот как сказать, что человек «марҗа», не употребляя слово «марҗа»?
То есть вы считаете правомерным то, что они могли написать эту надпись? Там же обиженные, недовольные люди появились.
Просто есть же модное слово «хайп»? Любому журналисту нужно гоняться за ним, чтобы его средство было популярным, было на пике популярности.
Мы помним ситуацию, муфтий Талгат хазрат просит дуа после намаза. Я сижу рядом, слышу известного генерала (Махмут Гареев — прим. Т-и). Просит дуа, просит ему долгих лет жизни, ему исполняется 95 лет. Человек, может быть, не понимает татарского или не расслышал, хотя надо переспросить, и вот начинает сразу писать «умер такой известный генерал» и начинает распространяться.
Мне кажется, этот аят по большей мере обращен к журналистам: «Если пришел к тебе нечестивый человек, который открыто совершает грехи, с какой-то новостью, то ты сначала проверь, потому что ты подставляешь свое имя».
Давайте поговорим о спорте: вы занимались джиу-джитсу, в какой-то степени даже популяризовали. Почему вы выбрали именно этот вид спорта? Занимаетесь ли вы им сейчас?
Занимаюсь активно. Вот сегодня у нас тоже тренировка. Мне кажется, любой человек должен иметь какие-то увлечения, и я считаю, что любой человек должен каким-то видом спорта заниматься. Так он начинает уже избавляться от пожирателей времени, как я сказал. Для него телевизор уже, может быть, на второй план уходит: надо готовиться к соревнованиям, нужно там пробежаться, что-то сделать...
По сути, это борьба с самим собой. Спорт — это некая борьба со своим эго. Эго не хочет вставать рано, делать пробежку, эго не хочет перенапрягаться. Человек побеждает себя, это победа над собой, над своим эго. Но не каждый спорт подходит, он не должен вредить твоему здоровью. И не должно быть цели навредить кому-то, то есть во всем должна быть польза.
Я думал, что нужно выбрать боевое искусство, борьбу. Дзюдо подходить прекрасно, мне понравилась и одежда. Одежда — это кимоно, оно дисциплинирует человека, когда он в каких-то трико — все обтягивает, человек чувствует дискомфорт. А когда ты в кимоно, ты так достойно стоишь, тебе очень приятно. Приятно видеть пояс, когда он немножко темнеет по мере твоих стараний, — это тоже некая оценка. Потому что если не будет каких-то баллов, какой-то оценки — пропадает стимул развиваться дальше. Посмотрел в общем четыре-пять каких-то дисциплин и оказался на тренировке джиу-джитсу. В самом начале немножко потренировался, в какой-то промежуток я бросил, потом вернулся и уже не пропускал.
А вот для мусульманина есть вот вид спорта, который неприемлем? У вас была дискуссия, что бокс и кикбоксинг — харам. Вы продолжаете этой точки зрения придерживаться?
Это опять погоня за хайпом. Есть изречение пророка: «Если придется ударять, то не ударяйте в лицо». Это не касается бокса, не касается кикбоксинга. Запрещено бить даже животное в лицо. Лицо — это самое достойное, что есть у человека. Он гордо носит свое лицо, по нему мы его узнаем. Самый великий акт поклонения, когда человек ближе всего к Господу, — это земной поклон, когда вот он самое свое достойное, голову, кладет на землю перед Господом.
Этот вопрос был задан около двух лет назад на «Islam Today». Любой мусульманин скажет, что бить в лицо нельзя. Как-то это связали с Чечней и с Кавказом, что они любят такие виды спорта. Просто из ничего люди умеют делать новость.
Можно просто заниматься боксом: бегать, прыгать, прыгать на скакалке, — в этом нет проблем. Но можно ли ударять человека в лицо? Нельзя.
Что-то делается в Татарстане в плане халяльного туризма?
Принято считать, что если в городе есть что делать два дня, то туристы уже тянутся в этот город. Поэтому инфраструктура должна развиваться. Нужно отметить, что администрация Казани и руководство нашей республики работают прекрасно. Мы гордимся, что мы живем в Казани, к нам приезжают люди, мы гордо их встречаем, показываем наши достопримечательности, но развиваться нужно. Например, не хватает гостиниц, скажем, комплексов с халяль-сервисом.
Что такое халял-сервис? В Алании есть шикарная пятизвездочная гостиница «Wome Deluxe». И люди из России и других стран едут именно туда. Там есть раздельный пляж для мужчин и женщин, бассейны для детей, все продумано. Я знаю, что много арабов приезжает именно в эту гостиницу, потому что есть халяль-сервис. И мы начали замечать, что в мире очень мало подобных мест, даже в Дубае на это не очень обращают внимание, но их жители едут в Аланию, чтобы посетить именно эту гостиницу. Несколько вариантов есть в Турции.
Почему бы не сделать одну такую гостиницу у нас? Арабы во время жары уезжают в Европу, гуляют там. Потому что когда жара в 50–60 градусов, им охота уехать куда-нибудь, где попрохладнее, наше лето для них — зима, просто зеленая. Почему бы у нас не сделать инфраструктуру, чтобы им было комфортно в Татарстане. «Халяль лайфстайл» — это какие-то религиозные обряды. Если человек со своей семьей может прийти куда-то, где не будет никакого разврата, в кафе мясо будет зарезано чисто, нет спиртного, человеку будет просто приятно. То есть это для семейного образа жизни, для семейного человека. Такая структура должна развиваться, над ней нужно работать, и тогда, мне кажется, все эти страны потянутся к нам, у нас есть что показать. В принципе, эта работа уже начата, она должна быть продолжена.
Камиль хазрат, спасибо вам за интервью.
Нет комментариев-