В журнале «Казан утлары» (2019, № 5, 6) был опубликован роман Рината Мухамадиева «Ак кәгазь нидән саргая…» («Отчего желтеет белая бумага…»). Автор обвиняет одного из главных героев по прозвищу Накис в доносительстве на коллег в эпоху репрессий из чувства корысти, карьеризма и зависти. Жертвами доносчика стали татарские ученые Джамал Валиди и Нигмат Хаким. Многие читатели догадались, кто из татарских писателей послужил прототипом Накиса. ИА «Татар-информ» провело опрос на тему «Нужно ли обнародовать имена доносчиков на жертв политических репрессий». Позже Союз писателей РТ провел обсуждение романа с участием автора – Р. С. Мухамадиева.
Кандидат филологических наук, доцент КФУ Милеуша Хабутдинова в интервью ИА «Татар-информ» поделилась с читателями своими размышлениями о романе и прототипах главных героев. Материал приурочен к юбилею писателя Н. Исанбета.
Милеуша ханум, в журнале «Казан утлары» опубликован роман о доносчиках эпохи политических репрессий. Как вы считаете, нужны ли такие произведения в татарской литературе?
В истории татарской литературы такие произведения появляются не впервые, чаще всего в период борьбы за кресло председателя Союза писателей. Это роман Гурия Тавлина «Афәт» («Напасть») (Тат. кн. изд-во, 1996, 2007), книга Заки Зайнуллина «Кеме генә юк татарның» («Кого только нет у татар?») (Б.и., 2016). 2019 г. был ознаменован выходом романа Рината Мухамадиева. Очередная «желтая история» из жизни татарских писателей.
В свое время я исследовала две подобные истории:
1) история Хади Такташа, Аделя Кутуя и Кави Наджми, имеющая отношение к татарской литературе 1920-х годов.
2) история Аяза Гилязова, Гурия Тавлина и Мазита Рафикова, имеющая отношение к татарской литературе периода «оттепели».
Когда мне в руки попался роман Р. С. Мухамадиева, я сразу обратила внимание на сходство его писательской стратегии со стратегией Г. Тавлина. Я надеялась, что лучшие представители татарской интеллигенции встанут на защиту честного имени великого татарского ученого-энциклопедиста, писателя, фольклориста Наки Исанбета, чьи личные данные легли в основу образа Накиса. На уровне реплик это сделали лишь Ф. Яхин, М. Галиев, Рк. Зайдулла.
Я инициировала обсуждение произведения в Союзе писателей, послушала выступления и поняла, что все базируется на слухах и никто не предъявляет никаких документов. Решила исследовать очередную «желтую историю» в истории татарской культуры, опираясь на сохранившиеся источники.
Сидя за редактированием русского перевода романа А. Гилязова «Балта кем кулында?» («В чьих руках топор?»), я пришла к неутешительным выводам. К сожалению, вынуждена констатировать, что в татарской литературе в последнее десятилетие зреет негативная тенденция. Писатели создают произведения, которые наносят урон репутации великих сынов татарского народа. Их вовсе не смущает то, что они замахиваются топором на вековые дубы, на которых зиждется история татарского народа. В 2010 г. Следственный комитет Следственного управления при Прокуратуре РФ по Татарстану расследовал распространение заведомо клеветнических сведений о поэте-герое Мусе Джалиле в пьесе М. Сахапова, Э. Ягудина «Барбаросса» инкыйразы» («Провал плана «Барбаросса»), опубликованной в журнале «Мирас» (2009, № 6–7). В журнале «Казан утлары» (2019, № 6) Р. Мухаметшин в либретто «Минем Такташ» («Мой Такташ») превратил поэта-бунтаря Хади Такташа в «убийцу» и «ревнивца», сломленного эпохой и неудачами в любви. Теперь Р. Мухамадиев замахнулся на Наки Исанбета в романе «Ак кәгазь нигә саргая…» («Отчего желтеет белая бумага…»).
Прототипом героя по прозвищу Накис в романе является, безусловно, Наки Исанбет. Еще во время обсуждения татарские писатели мне рекомендовали воздержаться от соотнесения литературного персонажа с прототипом, так как дочь писателя – известный музыковед Юлдуз Исанбет – может подать на меня в суд. Я литературовед и считаю, что как исследователь имею право встать на защиту чести и достоинства великих сынов татарского народа, как Хади Такташ, Наки Исанбет, Аяз Гилязов. Эти деятели не только достояние семьи, они – гордость всего татарского народа. Я допускаю, что результаты исследования могут кому-то не понравиться, однако как исследователь я привыкла опираться на источники, а не на слухи. С Ю. Н. Исанбет мне удалось наладить диалог.
Роман Р. С. Мухамадиева прочитала с интересом. Я ценю этого писателя как талантливого прозаика с красивым литературным слогом. Однако анализируемое произведение не является романом, перед нами «обрамленная повесть», своими корнями уходящая в восточную литературную традицию. В биографию Накиса («рама») введены две истории – Джамала Валиди и Нигмата Хакима. О жизни этих ученых я знаю не понаслышке. С жизнью и деятельностью Дж. Валиди знакома с аспирантских лет, а в последние годы углубила знания в процессе редактирования посвященных ему статей в журнале Tatarica. Над реконструкцией биографии Н. Хакима пришлось поработать. В художественно-документальном произведении Р. С. Мухамадиева встречается много фактических ошибок по описываемым персоналиям и в трактовке исторических событий. Во время обсуждения я открыто задала свои вопросы Р. С. Мухамадиеву, однако не получила удовлетворительных комментариев. Автор констатировал, что читателям явлена не журнальная версия, а законченное произведение, к которому возвращаться он не собирается.
Р. Мухамадиев развенчивает в произведении явление «накисизм» («нәкислек»), которое сводит к доносительству, клевете, карьеризму, плагиату. Герой по прозвищу Накис строит свою карьеру за счет присвоения чужого творчества: у Джамала Валиди украл сборник пословиц, энциклопедический словарь, а у Нигмата Xакима – дастан «Идегей».
Слухи о Наки Исанбете-доносчике активно муссировались в 1990-е годы, когда я училась в аспирантуре. Речь шла о каких-то письмах, из-за которых были арестованы представители татарской интеллигенции, о документах, обнаруженных в московских архивах. Это была эпоха покаяния. Все было на уровне слухов, никаких документов не было обнародовано.
Сегодня как исследователь могу констатировать, что существует два документа, проливающие свет на заявленную проблематику:
1. Протокол допроса Аделя Кутуя и Наки Исанбета «В Казани литературно-общественная атмосфера нездоровая», обнародованный литературоведом М. Гайнетдиновым и архивистом С. Рахимовым в журнале «Эхо веков» (1997, № 3/4).
2. Записка Н. Исанбета к В. П. Ставскому от 19.11.1937, обнародованная Ю. Н. Исанбет в книге «Насколько правдива критика» (Казань: Новое знание, 2008).
Первый документ имеет отношение к делу «Джидегян» (1930–1931), по которому был арестован Н. Исанбет. Второй – к 1937 году, к периоду массовых репрессий.
С первым документом мне довелось познакомиться в 2013 году, в период работы над учебным пособием по творчеству А. Кутуя. Меня повергла в шок его оценка творчества Х. Такташа, с которым А. Кутуя связывали узы крепкой дружбы. К слову, Х. Такташ обращался к другу «Канатым!» («Крыло мое!»). А. Кутуй на допросе рекомендовал включить «Трагедию Сынов Земли» – предмет особой гордости у Х. Такташа – в список запрещенных книг.
Вначале меня шокировали характеристики Наки Исанбета собратьев по перу. Однако изучение публицистики тех лет в период работы над диссертацией по творчеству Х. Такташа научили меня не спешить с выводами. Вскоре я убедилась, что данная стилистика – публицистическая мета того времени.
Подробнее о деле «Джидегян» вы можете почитать в трудах:
• Галимуллин Ф. Эстетика һәм социологизм. – Казань: «Мәгариф», 1998. – 223 с., Галимуллин Ф. Табигыйлеккә хилафлык. – Казан: Татар. китар. нәшр., 2004. – 93 с.,
• Мустафин Р. Поименно вспомним всех. – Казань: Тат. книжн. изд., 2014. – 382 с.
• Вәлиев Р., Мәһдиев М. Болганчык еллар авазы // Казан утлары. – 1992. – № 1. – С. 153–164.
На основании этих двух документов родились слухи о Н. Исанбете-доносчике.
Объяснительная записка Н. Исанбета к Генсекретарю Союза писателей СССР В. П. Ставскому была обнаружена не в архиве КГБ, а в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Москве, куда документ был передан в 1960-х годах из архива Союза писателей СССР. Этот документ обнаружил Рифат Фаттахов в период работы над кандидатской диссертацией, в то время главный редактор журнала «Татарстан». Письмо, по воспоминаниям дочери писателя, использовалось в качестве шантажа во время судебного процесса Н. Исанбета в начале 1990-х гг. о нарушении его авторских прав при публикации дастана «Идегей» в Татарском книжном издательстве (Р. Мухамадиев) и в журнале «Казан утлары» (Р. Харисов). Копию этого письма распространили среди татарской интеллигенции. Я обнаружила одну из них в архиве литературоведа Ю. Г. Нигматуллиной, поэтому имела возможность сравнить ее с первоисточником. Оказалось, что они не совпадают. Среди интеллигенции гуляла скорректированная кем-то версия, поэтому Н. Исанбет и не признал этот документ и сказал судье, что в его публикации не видит для себя ничего страшного. Н. Исанбет не отказался от авторства сводного текста «Идегея» даже под угрозой шантажа.
Судебное дело сначала рассматривалось в Бауманском, Ленинском районных судах Казани, затем было передано в Верховный Суд ТАССР. В своем исковом заявлении Н. Исанбет выражает протест против «нарушения неприкосновенности» его «сводного текста», требует «восстановить нарушенное авторство, как составителя свода», «публично известить о допущенном нарушении авторства Татарским книжным издательством и журналом «Казан утлары»; «сообщить в тех органах (радио, телевидение, газеты), которые осуществляли рекламу данных публикаций».
Подробнее:
Исковое заявление Н. Исанбета в Судебную коллегию по Гражданским делам Верховного Суда Татарской АССР.
По словам Ю. Н. Исанбет, если Верховный Суд ТАССР отказал автору сводного текста в иске о защите авторских прав (Дело начато 09.01.1989), то Верховный Суд в Москве встал на защиту авторских прав Н. Исанбета и Дело было передано в региональное отделение Всесоюзного агентства писательских прав (ВАПП) (Куйбышев – ныне Самара) и для дальнейшего рассмотрения в Самарский областной суд. Н. Исанбет не дожил до окончания процесса: в 1992 году ученый ушел из жизни в возрасте 93 лет.
Сторонники мифа о Н. Исанбете-доносчике
На основании ряда документов мы пришли к выводу, что миф о Н. Исанбете-доносчике был запущен в рамках судебного процесса для дискредитации писателя. Огромную роль в его формировании и бытовании сыграли публикации Р. Мустафина.
В публикациях Р. Мустафина я обнаружила очевидные нестыковки. Так, например, он запустил в общество утку, что по вине Н. Исанбета было арестовано 36 человек.
«Вот конкретный пример. В архиве Союза писателей СССР сохранилось письмо Наки Исанбета, озаглавленное «О ликвидации вредительства в татарской литературе» и адресованное одному из секретарей Союза писателей СССР В. Ставскому (именно он ведал в Союзе кадрами и напрямую сотрудничал с НКВД). В этом грязном доносе „вредителями» названы 36 человек, в основном татарские писатели, практически все активно действовавшие в те годы. … К слову, письмо написано в самый разгар репрессий 1937 года, когда часть названных им писателей была уже арестована, а часть еще нет (например, Г. Ибрагимов)». (Мустафин Р. Опасная профессия // Казанский альманах. 2010. — № 6. — С. 118).
Р. Мустафин, в отличие от читателей, точно знал, что Н. Исанбет не виновен в аресте Г. Ибрагимова, так как держал в руках его следственное дело. Известный критик знал, что там не было объяснительной записки Н. Исанбета в качестве основания для обвинительного заключения, а сам Г. Ибрагимов был арестован в августе 1937 года, а на момент написания письма Н. Исанбетом 19 ноября 1937 г. арестованный в августе писатель был тяжело болен и лежал в тюремной больнице.
(См. подр.: Мостафин Р. Галимҗан Ибраһимовның соңгы көннәре // Мертвым не больно, больно живым. Казан: Б.и., 2000. С. 262–274).
Истинные причины ареста Г. Ибрагимова названы в другой работе Р. Мустафина, и в ней Н. Исанбет не упоминается:
(См. подр.: Мустафин Р. Заметки на полях сожженной переписки: о находке из архивов КГБ: подробная опись писем татарского писателя Г. Ибрагимова (составлена в 1937 г. после ареста их адресата Гумера Гали) // Республика Татарстан. 2002. 31 янв. С. 11).
Механизм массовых репрессий в СССР был запущен на февральском, мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) (25 февраля – 5 марта 1937 года), после которого начались массовые репрессии против так называемых врагов народа. Первый список был оформлен 27 февраля 1937 г. В нем фигурировали фамилии 479 человек, и мерой наказания был определен расстрел. Вскоре после этого началась подготовка процессов и против активных деятелей в регионах. Записка Н. Исанбета носит характер отчета, что было сделано на местах в рамках заданий указанного пленума. Подавляющее большинство упоминаемых в записке писателей и политических деятелей были арестованы в рамках двух крупных дел:
1) Националистическая контрреволюционная повстанческая организация (дело «Крестьянский иттифак») (1933)
2) Контрреволюционная троцкистско-националистическая террористическая группа (1936–1937)
В письме есть писатели, которые были не арестованы, соответственно, Н. Исанбет не причастен к аресту 36 писателей, в чем его обвиняет Р. Мустафин.
Чтобы убедиться, что татарское общество было введено в заблуждение, достаточно заглянуть в следующую таблицу, которую я составила на основании служебной записки к В. П. Ставскому.
То есть когда Наки Исанбет пишет записку, Ибрагимов и другие уже были под арестом?
Да, давно уже сидели в тюрьме или уже давно были расстреляны.
И вы считаете, что Наки Исанбет не мог нанести вред Галимджану Ибрагимову?
Это уже физически не было возможным. Для того чтобы это понять, сегодня вам не нужно сидеть в архивах КГБ. В Интернете есть «Книга памяти» с именами всех политзаключенных СССР. Я ведь научный специалист, работаю с математическими формулами, а не со слухами. Я выслушала версию дочери Галимджана Нигмати – Юлдуз Нигматуллиной, а также дочери Наки Исанбета – Юлдуз Исанбет. Обратилась за комментариями к внучкам К. Наджми, изучила воспоминания его сына Т. Наджми. Подняла публицистику эпохи перестройки, «Книгу памяти». На основании всего этого составила таблицу, изучила биографии деятелей, соотнесла дела с громкими процессами, и все встало на свои места. Процесс в Татарии был затеян над Г. Ибрагимовым, лидером татарских эсеров, и его командой. Приведу один факт: Сайфи-Казанлы был ближайшим соратников Г. Ибрагимова среди уфимских эсеров. Его расстреляли 3 августа 1937 г., а отчет написан 19 ноября 1937 г., причем здесь Н. Исанбет анархист, толстовец.
Вас смущают оценки, которые дает Н. Исанбет писателям. Так, во время обсуждения романа в Союзе писателей Ринат Харис обвинил Наки Исанбета в доносе и в необоснованной критике довоенного творчества Мусы Джалиля. Н. Исанбет констатирует, что Джалиль «ничего не пишет», «занимается составлением разных сборников». Я как литературовед сегодня могу тоже констатировать, что довоенное творчество М. Джалиля действительно далеко от идеала. А что вы хотите! Заставили отказаться от тысячелетней традиции и писать по-новому. Не все получалось сразу. Это объективный процесс. Н. Исанбет – поэт, он имеет право на эту оценку. Мы же привыкли судить о таланте М. Джалиля на основе «Моабитских тетрадей». Загляните в пятитомник, и вы поймете, как трудно шло становление татарской поэзии в 1930-е годы. Адель Кутуй и Муса Джалиль, как сказал Маяковский, «наступая на горло собственной песни», отрекаясь от своих знаний, формируют новую поэтическую традицию, основанную на русской. Отсюда штампы. Они в этом не виноваты, виновата эпоха.
«Моабитские тетради».
В ходе расследования мифов вокруг Н. Исанбета я наткнулась на интересный материал о его конфликте с Г. Ибрагимовым и его соратниками. Истинные причины развернувшейся в 1990 году драмы Н. Исанбета надо искать в 1910-е гг., 1928, 1930–1931, 1940–1944 гг. Итак, попробуем вместе с вами распутать этот клубок фактов.
В 1913 году Г. Ибрагимов выпускает свою знаменитую работу «Татарские поэты» (Оренбург, 1913), где ставит под сомнение лидирующее позицию Г. Тукая. О том, что книга вышла при жизни великого поэта, за два месяца до его смерти, я узнала только из работы Михаэля Фридериха, где описана реакция татарского общества.
(См. подр. Фридерих М. Габдулла Тукай как объект идеологической борьбы. – Казань: Тат. книжн. издат., 2011. – 343 с.)
Что же он там пишет?
Татарское общество раскололось. В оценках Г. Ибрагимова некоторые разглядели неуважительное отношение к Г. Тукаю. Всем широко было известно, что поэт смертельно болен. Среди недовольных были Фатхи Бурнаш и Наки Исанбет. Н. Исанбет считал Г. Тукая своим учителем: «Зур шагыйрьләрдән Тукаев булса хәлфә, мин — шәкерт» («Если из великих поэтов Тукаев – учитель, то я – ученик»).
Через год Г. Ибрагимов в статье «Трагедия Тукая» (1914) поставил вопрос ребром: «Поэт ли Тукай?». Ф. Бурнаш в статье «Критики о Тукае» («Безнең юл, 1923, № 8–9) выступил с резкой критикой Г. Ибрагимова и встал на защиту Г. Тукая, талантливого народного поэта. Н. Исанбет был лично знаком с Г. Ибрагимовым в Уфе, печатался в его изданиях, как толстовец был настроен против эсеров и отомстил Г. Ибрагимову в 1928 г., когда всем стали понятно, что мэтр расчищает вокруг себя площадку, мечтая о славе М. Горького в масштабах тюркской литературы. В период, когда Г. Ибрагимов в Казани шумно отмечает свой юбилей (40 лет), в Уфе выходят две статьи, резко критикующие творчество Г. Ибрагимова. Речь идет о статье Н. Исанбета «Литература Галимджана Ибрагимова» («Яңа авыл», 1928, 10, 14 марта) и статье Г. Габбасова. Авторы этих статей ставят под сомнение уместность проведения юбилея, обвиняют татар Казани, что они погрязли в юбилеях, что пора заниматься настоящими делами.
Н. Исанбет в годы перестройки хотел перепечатать эту нашумевшую статью в Казани, однако сделать это при жизни ему не удалось. Ю. Исанбет опубликовала эту работу после смерти отца в журнале «Мирас».
(См. подр. Исәнбәт Н. Галимҗан Ибраһимов әдәбияты // ««Мирас». – 2006. – № 5).
Я обнаружила, что эту работу казанские литературоведы игнорируют, надежно защищают авторитет Г. Ибрагимова. В монографиях М. Хасанова, Д. Загидуллиной об этом конфликте ни строчки. Я как литературовед не вижу ничего криминального в этой статье. Автор подробно разбирает творчество мэтра. Возможно, кого-то обидела оценка Н. Исанбета, что Г. Ибрагимов – «писатель лошадей» («алаша язучысы»). Трудно сказать. Но в его произведениях, действительно, каждый образ лошади индивидуализирован, проработан. Н. Исанбет критикует Г. Ибрагимова за язык, в котором встречаются включения из русского, казахского языков. Словом, публикация этой статьи стала информационной бомбой и Н. Исанбет обзавелся «сильным врагом», который обладал административным ресурсом, окружил себя соратниками, которые мстили Н. Исанбету и после смерти учителя.
По законам жанра в ответ развернулась целая кампания против Н. Исанбета. Дело приняло нешуточный оборот.
Выходят в свет статьи:
1. К. Наджми «Про одно некорректное выступление» («Безнең юл», 1928, № 3–4).
2. Т. Янаби «После поездки в Казань» (Башкортостан, 1928, март).
3. Г. Нигмати «Как избавится от недугов попутничества» (Кызыл Татарстан, 1928, апрель)
В ответ Г. Габбасов пишет статью «Про две критики» (Яңа авыл, 1928, март), где на примере юбилея А. Серафимовича доказывает правомерность выводов и оценок своих и Н. Исанбета, что сделано это было во имя процветания национальной литературы.
Г. Нигмати воспринял критику Н. Исанбета как пасквиль на Г. Ибрагимова. Оказывается, Н. Исанбет печатает в уфимском журнале «Сәнәк» («Вилы») (аналог нашего «Чаяна») карикатуры, эпиграммы, фельетоны на татарских писателей. Это и послужило дополнительной почвой для разгорающегося конфликта. Язык у Н. Исанбета был острый как бритва, говорят, Г. Нигмати от него доставалось.
В глазах Г. Нигмати до конфликта Н. Исанбет был талантливым поэтом-романтиком («На литературном поле»). К. Наджми, классифицируя татарских писателей, вносит Н. Исанбета в первую группу и называет его «поэтом мистического романтизма», «поэтом с буржуазной психологией» (Атака. 1930. № 4–5).
В 1928 г. оценки становятся жестче:
К. Наджми в 1928 г. обвиняет Н. Исанбета в том, что он как писатель завидует успехам Г. Ибрагимова, в отместку ему прославляет эмигранта Гаяза Исхаки, буржуазного писателя Ф. Амирхана. В конце статьи К. Наджми выражает уверенность, что «руководители башкирской печати» больше не будут печатать подобные очерняющие материалы.
Г. Нигмати в 1928 г. в статье назвал Н. Исанбета писателем-попутчиком, прославившимся злыми насмешками над «советским культурным строительством», успешно работающим в жанре «гнусных памфлетов». Критик призвал партийную организацию Башкортостана к бдительности, бороться с идеологией попутчиков, искоренить «исанбетовщину».
Г. Нигмати расшифровал, кто такие попутчики и их вред для литературы, заклеймил явление «исанбетовщину». Очень опасное слово. Это сказано в то время, когда еще не утихло дело о «сагидулловщине», «султангалиевщине». Страшные времена. От слов с суффиксами -щин веет арестами, расстрелами. Эти кровавые истории известны всем.
(См. работы Ф. Галимуллина, Т. Галиуллина, З. Рамиева по этому периоду).
Кроме того, у меня есть копия письма Г. Ибрагимова К. Наджми от 23 января 1931 года, где он дает подробные инструкции, как разворачивать кампанию против «Джидегян». Письмо введено в научный оборот в «Избранных произведениях Г. Ибрагимова» (9 том). Г. Ибрагимов в своем письме не выбирает выражений, характеризует Бурнаша султангалиевцем, а Исанбета – черным контрреволюционером из «Джидегян», выражает уверенность, что давно было пора заткнуть глотку Бурнашей-Исанбетов, не прекращающих свой лай в татарской литературе, так как они продолжают путь, начерченный султангалиевцами.
Итак, сначала Г. Нигмати – ученик – вводит понятие «исанбетовщина», затем Г. Ибрагимов – учитель – цементирует связь «султангалиевщины» с «исанбетовщиной». Читать это письмо – малоприятное занятие. Г. Ибрагимов дает четкие рекомендации, какую именно работу следует проводить в Казани по искоренению этих явлений.
Н. Исанбет был анархистом-толстовцем, поэтому непримиримым оппонентом эсеров, которые прославились своей агрессивной позицией. Н. Исанбет был против революций, уверенный, что ключ к счастью лежит на путях воспитания масс на основе многовековой мудрости предков.
Отсутствие научной биографии Н. Исанбета, фактологические ошибки в «Татарской энциклопедии» со всей очевидностью свидетельствуют о том, что писателя, ученого не волновала внешняя оценка. Вот почему в его биографии много «белых пятен». При жизни он не позаботился о выходе научных статей, монографий о себе, целиком посвятил себя творчеству. Нам неизвестна даже настоящая дата его рождения. Многие копья ломают о начертании его фамилии. По словам дочери, Н. Исанбет родился в сентябре 1899 года, но отец – имам – записал его в метрической книге лишь 22 декабря, чтобы на год отстрочить службу в царской армии. В 16 лет получая справку – своего рода паспорт, юноша взял фамилию 7-го предка и подписался как Исанбетов Ахметнаки Сиразиевич.
Н. Исанбет был очень преданным сыном, и, когда в 1930-е гг. отца сослали в ссылку в Благовещенск, он оставил его переночевать у себя. Когда на него соратники по перу написали донос, Н. Исанбет опубликовал в СМИ, что это его отец и он не собирается от него отрекаться. Это смелый по тем страшным временам поступок, где люди массово каялись и отрекались от родственников.
Н Исанбет собирал фольклор начиная с 1911 г., вдохновившись примером Г. Тукая. Он видел себя фольклористом. Наки ага пешком обошел сначала Башкортостан, потом Татарстан и другие регионы, где плотно проживали татары. К 1928 году за ним закрепилась слава опытного фольклориста. Об этом пишет Ф. Урманчеев. Татарские и башкирские ученые констатируют, что Н. Исанбет внес огромный вклад в изучение дастана «Идегей». Записал и подготовил башкирскую версию «Идукай и Мурадым», которую смог опубликовать лишь спустя 10 лет после систематизации, в 1940 году, в газете «Коммуна». В 1940 году выходит в свет и сводный текст татарского дастана «Идегей» в журнале «Совет әдәбияты».
Прежде чем обвинять великого ученого-энциклопедиста, известного как «народный академик», выполнившего при жизни работу целого института, в плагиате, надо изучить его лабораторию. Наки Исанбет не присвоил ничего чужого. Он собирал пословицы сам во время фольклорных экспедиций, вместе с учениками в ходе педагогической деятельности, в рамках переписки с жителями регионов. В романе Н. Исанбета обвиняют, что он присвоил труд Дж. Валиди. Загляните в издание, вряд ли у моих современников хватает терпения изучить его научный аппарат. В списке использованных источников есть Дж. Валиди. Сборник пословиц вышел в свет в 1950-х годах и за эту работу он был удостоен ордена Ленина. (Исәнбәт Н. Татар халык мәкальләре: мәкалләр җыелмасы: 3 томда. — т. 1, 2010, 616–617 б.; т. 2, 2010, 740–741 б., т. 3, 2010., 787–788 б.).
Сохранились расписки Н. Исанбета о сдаче рукописей с «Идегеем» в «Общество по изучению Башкирии». Стало известно, что ученый был в Уфе младшим научным сотрудником и в 1928 г. работал в составе экспедиции Академии наук СССР. Это факты, а не слухи. Отрицать, что Н. Исанбет был успешным в фольклористике, глупо.
В Казань Н. Исанбет приехал не в 1929-м, а в 1930 году. Ю. Исанбет считает, что причиной внезапного отъезда из Уфы стала травля пьесы «Портфель». Стоит отметить, что башкирская критика более жесткая, чем татарская. Однако я считаю, что не только травля пьесы заставила Н. Исанбета срочно выехать 15 февраля из Уфы. В Уфе в рамках «Академического дела» разворачивалась чистка в рядах ученых. Были спущены конкретные цифры арестованных, о чем было сообщение в прессе. Н. Исанбета предупредили об угрозе ареста друзья, а именно режиссер Макарим Магдиев и редактор газеты Даут Юлтый. Обе эти истории наложились друг на друга, и на свой страх и риск Н. Исанбет уехал с семьей в Казань. С 25 февраля 1930 г. он начинает преподавать в нашем театральном техникуме.
Дело «Җидегән»: почему Наки Исанбет пробыл в заключении всего два месяца?
В Казани Наки Исанбет был арестован по делу группы «Җидегән» 7 февраля. Под арест попали: Агиш, Бурган, Исанбет, Кутуй, Минский, Ченекай. Расследование продолжалось два года. Н. Исанбета и Г. Минского выпустили через два месяца, а остальные фигуранты – через 8 месяцев. Когда дело дошло до Москвы, оно было прекращено за отсутствием состава преступления и политической подоплеки, было ясно, что это внутриписательские разборки. Н. Исанбета и А. Кутуя хотели объявить организаторами этой литературной группировки. Седьмым членом должны были объявить Х. Такташа, но не сделали. Позднее я обнаружила источники с другим составом. А в одном источнике написано, что «Джидегян» организовали писатели, хранившие верность Г. Ибрагимову. Н. Исанбет вышел на свободу из-за небрежности К. Наджми. Во время поездки в Уфу К. Наджми не узнал всех подробностей. Оказалось, что Н. Исанбет присутствовал на творческом концерте башкирских и татарских писателей, а на застолье, где велись разговоры о сотрудничестве, не остался. Об этом стало известно во время допросов, вот поэтому он и вышел раньше из-под стражи.
Кто что писал?
Естественно татарская пресса захлебнулась разоблачительными статьями. Джидегянистов обвиняли в контрреволюционной деятельности, самопиаре и т.д. О Н. Исанбете пишут, что он сын муллы, выпускник медресе, писатель-анархист, обвиняют в романтизме. Досталось от своих и А. Кутую.
К слову, после революции эсер Г. Ибрагимов перекрасился в большевика, но это его не спасло от гибели. А за Н. Исанбетом на всю жизнь закрепилась слава писателя-анархиста, толстовца.
По-видимому, показания выбивали жестко. Первым в газете «Башкортостан» раскаялся Т. Ченекай. Горько читать это признание: «вроде вошел». В одних источниках говорится, что К. Наджми обещал за это признание вернуть его назад в состав Союза писателей, в других, что это гарантировал Г. Нигмати. Почитайте эти статьи, и вы не будете удивляться характеристикам Н. Исанбета. Это стиль публикаций тех ужасных времен.
Поймите меня правильно, здесь в Казани схлестнулись интересы литературных группировок. В Татарстан из Башкортстана перебралась группировка эсеров. Ученики Г. Ибрагимова из медресе «Галия» захватывают наш литературный майдан. Но этот культ Г. Ибрагимова нравится не всем, поэтому и разворачиваются разборки. Татарские ученые об этом говорят с неохотой. Все эти источники я обнаружила благодаря исследованиям Г. Шамукова и А. Ахмадуллина. Они процитировали по одной-две статьи, остальные найти было делом чести.
Меня удивляет татарская интеллигенция: коли вы договорились, что не будете вытаскивать скандальные истории вокруг культа Г. Ибрагимова, зачем делать козлом отпущения Н. Исанбета? Коли уж так вышло, надо быть объективными.
Кровь за кровь. Здесь татарские писатели воюют друг с другом, а сталинская политическая система с удовольствием этим пользуется.
После краха дела «Джидегян» формируется новое дело. НКВД разворачивает кампанию против Г. Ибрагимова. В последние годы он жил из-за обострения туберкулеза в Ялте и вел активную переписку. Вот на основе этой переписки и сформировали его дело. Сильная харизматичная личность, взявшая под личный контроль развитие тюркской литературы в целом, литературную жизнь Татарстана и Башкорстана в частности. По словам Р. Мустафина, в личном деле сохранилась лишь опись переписки с Г. Гали, на основании которой дело было сфабриковано следователем.
Мне не довелось работать в архивах КГБ. В Татарстане эту возможность получили Альтер Литвин, Булат Султанбеков, Рафаэль Мустафин и Ринат Мухамадиев. Они видели то, что нам неведомо. Не скрою, произведение Р. Мухамадиева меня разочаровало. Автор не смог развить в должной мере документальное начало, пошел на поводу эмоций.
Служебная записка к Генеральному секретарю Союза писателей СССР В. П. Ставскому была написана 19 ноября 1937 г. в Москве, куда Н. Исанбет привез на экспертизу две свои пьесы «Октябрь» и «Забулачная республики», то есть документ не был отправлен по почте. В рецензии на пьесу «Октябрь» рецензент, высказывая свои рекомендации, указывает В. П. Ставскому на то, что Москва не имеет представления, что творится в регионах.
Н. Исанбет изможден травлей со стороны учеников Г. Ибрагимова. Во время ареста он потерял сына – Узбека, так как семья осталась без кормильца. Им с А. Кутуем, когда они вышли из-под ареста, даже на работу устроиться не давали, вели прицельную охоту на талантливых. А. Кутуй под чужим именем преподает в вечерней школе и на курсах. Интересна история с увольнением Н. Исанбета с фабрики «Спартак», где он работал дворником. Пришли на экскурсию писатели, узнали в рабочем бывшего джидигяниста, доложили руководителю предприятия. Итог – Н. Исанбета уволили в течения часа, хотя он за короткое время прославился как рабочий-рационализатор. Запись об этом есть в его трудовой книге.
Тень этого дела заслонила и жизненный горизонт А. Кутуя. В 1944 году он мог стать наркомом, то есть министром культуры в ТАССР. Во время обсуждения один из чиновников вдруг вспомнил, что Кутуев был замешан в деле «Джидегян». Одна реплика – и всё, нет больше героя Великой Отечественной войны, писателя А. Кутуя. Он возвращается на фронт в очень подавленном состоянии, отказавшись от брони. Прощаясь, писатель признался жене Н. Исанбета, что на фронте проще жить, там понятно, кто враг, а здесь, в тылу, не разберешь. А. Кутуй умер в военном госпитале от болезни. По воспоминаниям однополчан, он загнал себя до истощения, так был подавлен после поездки в Казань.
Наки Исанбет из-за астмы и проблем со зрением не попал на фронт. Спасался от ареста как мог, перестал публиковаться, устраивался работать в школу на два месяца, а потом увольнялся, чтобы не попасть ни в какую статистику. Так и пережил это лихое время. В 1940 году власть о нем вспомнила, когда готовились к декаде Татарской АССР в Москве. Сначала он был востребован как переводчик А. С. Пушкина в год юбилея, объявленного И. Сталиным в 1937 году, затем ему заказали драму «Идегей».
Я не согласна с авторской концепцией Р. Мухамадиева, который всю вину взваливает за репрессии на одного человека – Накиса. О вине целого государства не упоминается вовсе. Это же была целая машина репрессий.
Об этом знаю не понаслышке, так как 12 лет систематизировала архив А. Гилязова. Приведу лишь один пример, красноречиво свидетельствующий о логике административной машины. Аресты велись по плану, некоторые из страха на местах спешили его перевыполнить. Так, отец А. Гилязова уехал с семьей специально учительствовать в кряшенскую деревню, так как туда не спускали план по аресту мулл и членов их семей, сюда спускали план по аресту священников и членов их семей.
Н. Исанбет не был никому интересен как объект репрессий. Беспартийный, вне каких-то общественных организаций… Размах не тот. Наученный горьким опытом ученый вел себя всегда предельно осторожно. Вот поэтому он и не попал в невод репрессий. Даже в 1944 году, когда начались разборки вокруг «Идегея», московский куратор заявил, что мелковата кандидатура для обвинения, поэтому виноватым оказался Татарский обком ВКП(б), который заказал написание драмы и проморгал издание дастана, особенно вводной статьи к нему.
В 1937 году досталось административной верхушке – Г. Ибрагимову, К. Наджми и др. (см. таблицу). Татары не дружат с цифрами, а цифры – упрямая вещь. Всем, кто пытается меня убедить в виновности Н. Исанбета, я говорю – предъявите документ. Служебная записка к В. П. Ставскому обнаружена не в чьем-то деле как основа обвинения, а в литературном архиве, а не в архиве КГБ (Ф. 631, оп. 6, ед. хр. 376). Нельзя делать поспешных выводов. Все репрессированные – жертвы эпохи. 1937 год был временем массового террора против своего народа, людей мордовали допросами, отчетами, объяснительными…
Внимательно изучите протокол допроса Джамала Валиди в том же журнале «Эхо веков». Очевидно, что всех допрашивали по одной схеме. Видимо, был какой-то циркуляр. А оценки – это уже проявление индивидуальности каждого.
Разобраться в этой истории мне помогло письмо А. Гилязова, адресованное И. Салахову. А. Гилязов ходил на суд и убедился, что Н. Исанбет речь ведет не о гонораре. Он стал свидетелем этой кампании против великого ученого. Сначала смотрел на эту историю глазами Р. Мухамадиева, потом что-то заставило его изменить взгляд. Судя по всему, И. Салахова натравили на Н. Исанбета, прислав этот документ бывшему зэку. Именно А. Гилязов уговорил его не указывать имя ученого-энциклопедиста в книге. И. Салахов ограничился цитированием небольшого куска, хотя переводчик настаивал на указании имени. А. Гилязов признается, что никогда не испытывал симпатии к личности Н. Исанбета (А. Гилязову не давался жанр комедии, а Н. Исанбет в этом деле был силен), но вклад его в фольклористику, литературу он считал огромным. Без явных доказательств А. Гилязов считал, что не надо спешить с выводами. Своим собратьям по перу он рекомендует, прежде чем поднимать топор на вековые дубы, посадить для начала дерево на замену. Это письмо хранится в папке документов, которые он завещал опубликовать к своему 100-летию.
Почему Ринат Мухамадиев обвиняет Наки Исанбета?
Смею предположить, что роман Р. Мухамадиева – это донос в будущее. Произведение наносит вред деловой репутации гения татарского народа. Р. Харис и Р. Мухамадиев – участники судебного процесса. Кампания в 1990-е годы и ныне с изданием романа – месть за проигранное дело по авторским правам. Видимо, они не могут смириться с живучестью народной памяти. Все знают, что составителем сводного текста является Н. Исанбет, чье бы имя ни красовалось на титуле. Я изучила рукописи ученого. Работал он аккуратно, поэтому доказать авторство сводного текста не представляет труда, к тому же сохранились решения Ученого совета ИЯЛИ, экспертизы, как казанские, так и московские.
Я думаю, что данный конфликт возник из-за того, что все спешили с изданием «Идегея» и не хотели вслушаться в слово аксакала. Н. Исанбет не хотел, чтобы был издан вариант 1941 года, созданный под давлением обкома, где редакторами были Ш. Маннур и Х. Ярми. Текст был существенно подкорректирован, а Н. Исанбет в годы перестройки хотел увидеть напечатанным оригинальный, а не подцензурный вариант своего сочинения. Поэтому дело дошло до суда, в отместку имя автора сводного текста исчезло с обложки. При переиздании снесли весь научный аппарат: ссылки, вводную статью. Людям, далеким от текстологии, не понятен масштаб катастрофы. А я понимаю протест Н. Исанбета. Аксакал вначале направил письма как в адрес журнала, так и издательства, искал защиту в Союзе писателей ТАССР. По татарской привычке все отсиделись и решили проигнорировать. Лишь после этого Н. Исанбет решил защитить свое авторское право через суд.
(См. подр.: Исковое заявление Н. Исанбета в Судебную коллегию по гражданским делам Верховного Суда Татарской АССР. Машинопись. 4 л.)
Дело было передано в Куйбышевский областной суд. За Н. Исанбета заступился ВАПП, чей представитель написал письмо в адрес Татарского обкома КПСС на имя О. Морозова. Судя по переписке, процесс искусственно затягивался казанской стороной. В 1992 году Н. Исанбет умер накануне судебного заседания.
Как вы относитесь к обвинению, что Наки Исанбет присвоил произведения других авторов?
Уважаемые читатели, беспочвенность этих подозрений состоит в том, что вариант «Идегея» Н. Хакима написан прозой, изредка стихом, а текст нам известного сводного текста стихотворный. О каком плагиате можно идти речь? Речь идет о скрупулезной работе по восстановлению утраченного. Талант и труд Н. Исанбета глупо отрицать.
В целом произведение Р. Мухамадиева сыровато, написано в спешке, за три месяца, поэтому требует кардинальной доработки. Ажиотаж возник лишь потому, что все узнали, кто есть Накис, но данная «желтая история» не украшает ни автора, ни журнал, опубликовавший без должной проверки исторических фактов.
А. Закирзянов, Р. Харис считают, что новизна этого произведения в истории татарской литературы в том, что впервые поднимается тема доносительства. Хотелось бы напомнить, а как же Х. Такташ и пьеса «Камиль», татарский вариант истории Павлика Морозова и не только.
К сожалению, мои соплеменники любят читать «желтые истории». Хотя автор романа и настаивает, что в его распоряжении находится огромный массив документального материала, сохранившегося в семьях Дж. Валиди и Н. Хакима, увы, это не нашло отражения в структуре и содержании романа.
Р. Мухамадиев должен был взять в руки телескоп, чтобы передать масштаб эпохи, а не подглядывать за героями в замочную скважину – частная жизнь великих сынов татарского народа дана глазами близких. Увы, вынуждена констатировать, масштаб изображения взят не тот. В первой новелле Р. Мухамадиев расправил крылья, замахнулся на тему о судьбе татарского народа, но расправить крылья, к сожалению, не смог.
Адресной аудиторией этой книги являются современники, знающие перипетии мифов и скандалов вокруг Н. Исанбета. Дж. Валиди не просто ученый-фольклорист, преподаватель, он создатель концепции татарской нации и ставить его вровень с Н. Хакимом-фольклористом неверно.
В памяти воскресают строки стихотворения:
В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата!
Не вынимайте скороспело
Из ножен острый меч не в дело!
Потом окажется, что бремя
В лихое канет с кровью время…
И время братьям рассмеется,
А внукам каяться придется.
(https://poembook.ru/poem/186911)
К сожалению, я так и не добилась имен рецензентов произведения Р. Мухамадиева, вместе с ним замахнувшихся на ученого-энциклопедиста. Пусть люди, поднявшие руку на Наки Исанбета, войдут в историю не анонимно.
В процессе работы наткнулась на новый интересный факт. Президент РТ М. Ш. Шаймиев распорядился начать подготовку издания 30-томника Н. Исанбета. В дом Н. Исанбета пришла машинистка, началась работа. Говорят, было сформировано 15 папок, а теперь их нет в архиве Татарского книжного издательства. Вопрос, у кого находится этот материал:
• Учебники и хрестоматии по древней татарской литературе – в 4 томах, объем – 200 п.л.;
• История татарской культуры. – 50 п.л.
• Мифы, поверья татар. – 50 п.л.
• Толковый словарь татарского языка в 4 т. – 200 п.л.
• Этнологический словарь – 50 л. др.
Архив писателя – достояние татарского народа. Он должен быть систематизирован и введен в научный оборот. Н. Исанбет планировал его передать в архив редких рукописей Казанского университета.
А. Гилязов, столкнувшись в 1990 году с клеветой, верил, что история все поставит на свои места. Так и произошло. Татарский народ должен защитить Н. Исанбета от клеветы.
Р. Мухамадиев превратил Накиса в недостойного семьянина.
Н. Исанбет поразил мое воображение не только как ученый, писатель, но и как мужчина.
Наки ага состоялся как отец, глава многодетной семьи. Это настоящий мужчина. Да, в 1920-е годы он увел любимую женщину из семьи. Когда он познакомился с Гульсум апа, она была супругой корректора типографии Уфимского книжного издательства Гиндуллы Гизатуллина. Это была любовь страстная, преданная, на всю жизнь. Писатель взял ответственность за воспитание сына любимой женщины по имени Булат (в 1958–1962 гг. Б.М. Гизатуллин стал завтделом культуры Татарского обкома, в 1961–1973 гг. – министром культуры ТАССР) и девочки-сироты, которая жила в доме, по имени Зульху. Девочка жила в семье Н. Исанбета до замужества.
Наки ага и Гульсум обзавелись в браке общими детьми: Арлат (инженер), Празат (известный татарский режиссер), Узбек и Юлдуз (известный татарский музыковед). Цена, заплаченная за «Джидегян», была непомерно дорога: сын Узбек умер через два месяца после рождения, пока Н. Исанбет был в тюрьме. Семья была лишена средств к существованию. Н. Исанбет привез из ссылки после смерти отца к себе в Казань мать и братишку.
В 1967 году Гульсум апа умерла после тяжелой болезни. В 1970 году Наки ага женился на Наҗибе апе, у которой была дочь Белла (Биллюр). Ученый-энциклопедист в 1970 году хотел сидеть в президиуме со своей супругой, но ему отказали. И вновь Н. Исанбет удивил всех. В день своего 70-летия он не явился на юбилей в театр, а уехал в Уфу, чтобы зарегистрировать брак. Все юбилейные и свадебные хлопоты взял на себя Мустай Карим. Так Н. Исанбет вновь продемонстрировал свое рыцарское отношение к любимой женщине.
Свое интервью хочу завершить словами А. Еники:
«Наш народ знает очень хорошо, кто такой Наки Исанбет… Заслужить признание и любовь народа нелегко: это требует от писателя порядочности, справедливости, огромного трудолюбия и мужества. Жизнь и творчество Наки Исанбета – яркое тому свидетельство».
Нет комментариев-