– Этот спектакль был создан для определенной конусообразной площадки, для площадного театра. «Воительница Джырыбына» – эпический жанр, ведь мы – театр Олонхо. (Олонхо – древнейшее эпическое искусство якутов. Термин обозначает как эпическую традицию в целом, так и отдельные сказания – прим. ред.). На «Наурузе» я уже в третий раз. В роли олонхосута (сказителя – прим. ред.) я приезжала со спектаклем Степаниды Борисовой, а второй в прошлом году мы приезжали с Екатериной Михайловой, уже мастер-классы давали. А в этом году я впервые как режиссер привезла спектакль, поэтому очень волнуюсь.
И этот спектакль – самый известный исторический эпос. «Джырыбына Джырылыатта» у якутов – наиболее издаваемое произведение. Очень много эпических произведений у нас лежат в архивах, в музеях, но этот эпос наиболее известен. Я уже давно к нему присматривалась. Он мне очень понравился тем, что обычно в эпосах герои все идут однопланово: есть герои, есть злодеи. А «Джырыбына» – очень театральный. Все очень двойственно. Например, мы думаем, что эта девушка – красота, а оказывается, что она дружит с черной силой. И тема здесь очень современная и актуальная. Когда мужчина не может взять на себя некоторые функции защиты, которые на него наложила природа, тогда женщина, засучив рукава, должна встать на защиту, чтобы наши дети, наша родина, наша земля остались целы. Мы за все в ответе, девочки, в этом вы со мной согласитесь. И в наше время мужчинам можно быть слабыми, а мы все равно должны вставать и делать.
И вот, когда я показывала идею режиссерам, предлагала поставить, ни один режиссер не взялся. Тогда женщина берет в руки олонхо, а это очень большой материал, знаете, объемный. И начинает работать. Потом, когда было что-то готово, я предложила его Андрею Саввичу Борисову (министр культуры и духовного развития Республики Саха в 1990–2014 годах, театральный режиссер – прим. ред.). Посмотрев, он сказал, что я ему в одном спектакле сделала три. Фантазии много, ведь женщины и девушки – необузданные, за столько лет работы все это накоплено. И он предложил сделать из трех спектаклей один и согласился стать художественным руководителем.
– Как вам удалось воплотить эпос «Воительница Джырыбына»? Кого призвали на помощь?
– Вы знаете, с самого начала я шла к этому, пытаясь стилистически несильно уходить от народного. Поэтому с самого начала я обратилась к Митерею, как мы его зовем, – Дмитрию Иванову, уникальному исполнителю таюка (таюк – древняя манера пения народов Саха – прим. ред.). Он человек, который всю жизнь занимается нашим народным хороводным пением «осуохай». Нужно было добиться, чтобы артисты пели, как наши старики. И вот, началась работа с художниками, с нашим Михаилом Егоровым (окончил Санкт-Петербургскую академию театрального института, мастерскую профессора Геннадия Сотникова, с 2000 года работает в Саха академическом театре имени П. А. Ойунского – прим. ред.). Потом присоединилась Екатерина Шапошникова, она уже выпускала спектакль.
Если вы заметили, мы используем везде конский волос в спектакле. У нас лошадь – это божество, мы ей поклоняемся. Это одно из божеств, оберегающих наш Срединный мир. Поэтому здесь конский волос – не только украшение костюма, но и наш оберег и наш помощник. Эти костюмы и украшения артисты сами сплели. У меня есть сорежиссер по пластике Мария Маркеловна Михайлова. Всю пластику сделала она. Она этому плетению научилась у бабушек, у мастериц. И она научила нас всех. И вот, на репетиции, мы читаем олонхо и сидим, вот, это все плетем. Потом, у каждого якута есть лошади. Мы едим только свое. И вот от этих лошадей нам конские волосы достались, ноябрь – у нас поступление. Кинули клич по артистам и их родственникам. Отдельный момент – мыть эти волосы. Еще мы занимались таюком, учились петь, как пели наши предки. Мы приглашали не только ученых, но и тех стариков, которые это все умеют. Женщин, которые занимаются обрядами и ритуалами. Они с нами были. Конечно, всему этому надо было научиться и сделать это театральным зрелищем.
Не было раньше театра Олонхо, ведь олонхо – это то, что поет сказитель. И уникальность Андрея Борисова и Степаниды Борисовой в том, что в наше время, в XXI веке, мы создаем этот уникальный театр Олонхо, где еще неизвестно, как играть надо и каким должен быть артист театра Олонхо, как должен создаваться. Постоянно идут лаборатории, постоянно идет работа. Мы все время учимся, как это должно быть.
– То есть, движения и танцы в вашем спектакле – это все соответствует якутской обрядовой культуре?
– Да, мы этому учимся постоянно. Вот, сейчас мы должны поехать по улусам (районы наши) на праздник Ысых, Новый год наш, на целый месяц. И там мы тоже проводим эту работу. В этом спектакле – не танцы. Например, ход этот мы привезли из Верхоянского улуса. Определенные движения мы привезли из Унтарского улуса. А финальные хороводные движения – это не танец, ребята. Это сакральные наши движения, которые испокон веков передаются. Какие-то жесты означают тюрок, какие-то – скот, какие-то – защиту, какие-то – молитву, обращение к Небу.
Мне кажется, это можно понимать и без наушников. Потому что все в олонхо говорит о том, что каждый народ может понять все о добре и зле. О том, что человек ответственен за все свои поступки. Потому что оттуда, из Нижнего мира, недоброе в нас проникает, и тогда мы становимся недобрыми. Мы должны быть настолько сильными, защищенными и в то же время ответственными, чтобы в себя не впускать недоброе. Вот, брат Джырыбыны недоброй женщине отдался и попал, поэтому девушке, его сестре, пришлось взять в руки меч и защищать его. Но это же ненормально, когда женщина проливает кровь. И тогда что делают божества? Они ее останавливают. Она должна переродиться, чтобы продолжить род. Почему к ней все недобрые свататься приходят? Потому что от нее должен пойти главный род Срединного мира, сильные духом люди.
Поэтому мне кажется, что это очень современная история. Это очень объемный эпос. Молодежь у нас мало читает, а его даже взрослым читать сложно. И когда мы играем, к нам приходит очень много молодых людей, смотрят олонхо. Потом они возвращаются и начинают их читать. Мне кажется, что в этом есть определенная миссия театра Олонхо.
– Получается, что Верхний мир в этой истории не такой уж и добрый?
– Он высокомерный. Мы его решили делать в этом ключе. У тех, кто стоит выше нас всех, некое высокомерие есть. Если углубляться, то Верхний мир тоже состоит из слоев, имеет свою ранговость. То есть, верхний мир оберегает, защищает, но иногда он нам посылает испытания: огонь, воду и медные трубы. Это тоже он делает. И Джырыбына, чтобы стать именно прародительницей, должна была пройти все эти испытания.
– Этот спектакль многие сочли манифестом феминизма.
– Знаете, олонхо чем хорошо? Его можно прочитать, и каждый – олонхосут. Когда я приступила к работе над ним, было страшно, невозможно страшно, потому что олонхо для нас священно. И тогда один из стариков сказал: «А ты не бойся, Матрен, ты же олонхосут».
Режиссер – это олонхосут. Это же устное народное творчество. Олонхосут со своей точки зрения пересказывает, подачу свою делает.
И тот старик мне вот эти ключики и открыл. Говорит: «Что тебе интересно, то и говори, и это будет олонхо. Но ты все равно подашь по-другому, и это будет уже твое олонхо». Такие простые слова, но они как-то дают крылья и дают простор творчеству. А насчет феминизма хочу сказать, что у якутов отношение к женщине, к матери очень уважительное. Потому что у нас все реки женскими именами называются. И знаете – не девичьими, хотя одна из рек – Анга, «девушка-река». А в основном их называют «эбэ» – то есть, «бабушка». У вас как, то же самое? Отношение такое, поэтому великие озера – «эбэ». Мужских имен мало, в основном женские. Одна из легенд гласит: в голодный год была большая стужа и оставался последний кусок еды, который муж делил с женой и детьми. И муж этот кусок отдает женщине со словами: «Ты должна съесть, потому что ты воспитываешь детей, ты даешь духовную культуру народу, в них вкладываешь. Поэтому ты должна дольше меня жить. Я только добытчик, а ты несешь самую сущность, ты воспитываешь нацию, народ». И последний кусок отдает женщине. Отношение уважительное такое.
– Ваш коллега Сергей Потапов считает, что театр – это последний оплот языка и культуры народа. В то время, когда многие национальные театры вынуждены делать постановки на русском языке, чтобы привлечь молодежь, в Якутии такой проблемы нет?
– Нет, у нас все свое. Но с другой стороны, у нас еще есть Театр коренных народов Севера. И если ставить спектакли на языках этих народов, то там уже есть такая проблема. Тем не менее все равно, нужно с носителями языка взаимодействовать. Я, например, ставлю спектакль в Театре коренных народов Севера. И я, кстати, на фестиваль привезла от этого театра тоже материал, потому что это единственный в мире театр народов Севера. Спектакль «О чем поет в ночи белая волчица» играется на юкагирском языке. Хотя мы знаем, что юкагиры стали совсем малым народом. Но в зале сидят старики, которые владеют языком, понимающие, о чем говорят на сцене. И они говорят: «Это удивительно – слышать со сцены язык, которого уже почти нет». И когда в зале сидят бабушки и дедушки и плачут – это что-то.
– Требуется ли какое-то специальное оснащение для спектакля, когда вы играете его на площади?
– Техническое. Радиомикрофоны, стойки для крепления декорации. Декорация конусообразная. Сегодня я разговаривала с Андреем Саввичем, он говорит: «Ты поняла, что можно играть на площади?» Я до этого не очень верила. Я поняла. У нас не один спектакль, у нас много спектаклей, которые мы играем на площади. Мы в Якутске играем на площади перед театром. Артист театра Олонхо – всегда на ходу. Под каждую площадку мы быстро-быстро адаптируемся. Актеры все на ходу придумывают. Им сделаешь расстановку, остальное они сами делают. Они чувствуют, они друг друга понимают. Ну артисты же всегда «голые», чувствуют, вибрируют. Что касается пения, можно сказать: «Я тебя люблю». А если я это пропою, то это уже будет масштаб!
– Спектакль «Джырыбына» завораживает. Но это своего рода опера. Как обычный зритель воспринимает его?
– Скучаем по своему зрителю. Мы этого никогда не забудем: пришел скотовод черный-черный (весной у нас солнце очень сильное), табунщик, от него немного пахло табуном. И он пришел на спектакль. Он смотрит спектакль, а я смотрю на него. Он мужчина, он плакал, он смеялся, он воевал, он любил, у него было какое-то желание мужское, он все это испытал на спектакле. В Партизанах мы играли, в деревне. Все ушли, а он сидит. Потом одна из моих подруг, она у нас бизнесвумен, мне сказала: «Я ушла в твой мир и не хочу возвращаться. Я хочу быть в мире олонхо». Скотовод, который живет природой, и девушка эмансипированная, а реакция у них одинаковая. Потому что у нас божество – лошадь (смеется). Шутки шутками, но все наши обряды, определенные ритуальные моменты работают. И поэтому, когда на открытии фестивала «Науруз» началась наша концертная программа, я видела, что с тюрками творилось. Кровь заиграла, поехали-полетели. Потому что тюрки мы, тюрки!
– Что значит для вас «Науруз»?
– «Науруз» – всегда для нас тепло и красота жизни. И весна, потому что мы после зимы к вам приезжаем. У нас зима, а мы приезжаем – у вас тюльпаны. Представляете, что с нами творится. Ребята, в какой вы благодатной стороне живете. У вас так красиво все цветет. Вы говорите, что холодно. Это разве холодно? Это не холодно!
Оставляйте реакции
Почему это важно?
Нет комментариев-