Ильяс Камал – музыкант, умеющий извлекать из виолончели татарский “моң”, молодой композитор. В этом году его концерт для виолончели с оркестром прозвучал на международном фестивале татарской музыки «Мирас» имени Назиба Жиганова. Солистом выступил сам Ильяс Камал.
«Он интересуется старинными традиционными музыкальными инструментами, может играть на них. На виолончели исполняет сложную академическую музыку. У меня есть надежда, что он сможет развивать современную татарскую интонацию на основе серьезной традиционной музыки», – сказал о нем профессор Казанской консерватории Вадим Дулат-Алеев.
Главное правило проекта «Шәһәрчеләр»: герои ведут нас в любимые и дорогие для себя места Казани.
С Ильясом встретились на его рабочем месте – в Татарской государственной филармонии имени Габдуллы Тукая. Здесь Ильяс Камал работает в Филармоническом литературно-музыкальном лектории.
Здание филармонии расположено в центре Казани, исторической Суконной слободе. Здание окружено парком. Здесь высаживаются именные деревья в честь ветеранов филармонии. В будущем рядом со зданием может быть установлен памятник видному татарскому певцу Рашиду Вагапову.
– Говорят, Ильяс Камал работает над созданием крупного музыкального произведения. Расскажешь о нем?
– Я не люблю говорить о ненаписанных или только начатых вещах. Такое произведение есть, и не одно. Еще предстоит много работы.
– Композиторы, насколько я знаю, не берутся за крупные проекты, если нет уверенности, что это будет реализовано.
– Да, сейчас есть такая тенденция, писать по заказу. Я считаю, что так правильнее, потому что каждому надо на что-то жить. Я тоже пишу большие произведения тогда, когда есть перспектива.
– А темы?
– Настоящее нашего народа, его будущее – такие темы меня интересуют. Татарский язык, татарская культура… Сегодня на них идет некоторое давление…
– Этому можно противостоять и музыкой?
– Думаю, можно. И в мировой музыке таких случаев много.
– Через какую музыку мы можем выразить свое нынешнее состояние?
– Это может быть любой жанр. Зависит от автора. Можно выражать в словах, тексте. Если музыкальный жанр – симфонический или инструментально-камерный – зависит от чувств и переживаний композитора, его фантазии.
– С кем из поэтов сотрудничаешь?
– Я больше сочиняю в инструментальном жанре, пишу для оркестров. Есть и песни. Из старшего поколения поэтов – Гарай Рахим. Из поэтов моего поколения сотрудничаю с Рузалем Мухаметшиным.
«Культура слушания сильно упала»
– На концерты серьезной национальной музыки татароязычные татары особо не ходят. Татароязычных татар мы видим только на эстрадных концертах. Означает ли это, что татары, способные слушать и понимать серьезную музыку, вконец обрусели, или есть другие причины?
– К сожалению, культура слушания сильно упала, откатилась обратно – может так лучше сказать? Такое происходит в последние 20 – 30 лет. Наша эстрада советского периода была не такой, как сейчас. Она была качественной, исполнялись песни, созданные профессиональными композиторами.
Мои знакомые, заставшие те времена, вспоминают, что в деревнях люди слушали симфоническую музыку – ее передавали по радио. Народ духовно воспитывался на качественной музыке, у людей был интерес. Сейчас серьезная музыка не пропагандируется, не знаю, связано ли это со средствами массовой информации, или есть другая причина. Думаю, вот так, постепенно, уровень музыкальной культуры населения снизился. Теперь такую музыку люди не особо воспринимают.
– Что можем сделать?
– Мне кажется, нам стоит вернуть из опыта советского времени какие-то положительные моменты. Через средства массовой информации надо больше пропагандировать произведения наших профессиональных композиторов. Они звучат очень редко. Если и слышим такую музыку в эфире, то только по случаю каких-то трагических событий, траурных мероприятий. Раньше ведь были специальные программы, и они регулярно выходили. Считаю, что это надо вернуть.
– Решение проблемы перекладываем на плечи средств информации?
– Нет, я еще недосказал. Зависит и от СМИ тоже. И от исполнителей – они должны пропагандировать.
На старых записях невозможно продвигаться вперед, наши классические произведения должны вернуть на сцену люди нового времени. Зритель должен быть в состоянии чувствовать вкус этих произведений.
– Что может сделать государство для повышения культурного уровня людей?
– Государство в рамках своих полномочий может повлиять на ситуацию. Например, тем же СМИ, концертным организациям установить какой-то план, обязать включить такое-то количество в программу, давать заказы.
– А люди будут ходить? Что странно, ведь на такие концерты даже наша интеллигенция практически не ходит. Или этой интеллигенции у нас совсем не осталось?
– Да, есть такое… Не ходят.
– Татарские спектакли, татарские концерты – насколько они важны для воспитания самосознания нации? Они могут помочь?
– Не могу сказать, что только они помогут. Но считаю, что играют большую роль.
«Надо возродить изготовление музыкальных инструментов»
– Татарскую музыку играли на множестве инструментов. И на скрипке мы играли по-татарски. Домры были… А сейчас при слове «татарская музыка» перед глазами встает баян – и всё. Татарский музыкальный инструмент настолько оскудел – как считаешь, есть ли надежда возродить его, вернуть былое разнообразие?
– Да, очень многие древние музыкальные инструменты забылись, остались в истории. Причем многие инструменты, которые сейчас есть у родственных нам тюркских народов, когда-то были и у нас. Например, кыл-кубыз, древний смычковый инструмент, он есть у казахов и у башкир до сих пор используется. У нас были и саз, и домра, и почему-то все это куда-то ушло, исчезло. Татары перешли на баян, и свисток-курай у нас сохранился. И у людей в сознании они закрепились как исконно татарские народные инструменты. Считаю, что нам свои старинные инструменты необходимо возродить. В том же соседнем Башкортостане ведь их очень хорошо восстановили. На старинных музыкальных инструментах исполняют старинную башкирскую музыку.
– Есть у нас перспектива?
– Думаю, что есть. Но для этого надо очень много работать. Надо восстановить технологию изготовления этих инструментов, готовить мастеров. Надо изучить опыт других стран, где так же удалось вернуть народные инструменты. Изучать по сохранившимся у нас историческим документам.
– Что в этом случае может сделать музыкант Ильяс Камал?
– Я мог бы включать старинные татарские музыкальные инструменты в свои концерты. К сожалению, пока их нет, но можно было бы брать хотя бы казахские, башкирские инструменты, тем самым начать процесс их возвращения. Такие планы есть.
«Расстраивает, что в Казани мало истинных татар»
– Ильяс, насколько для тебя, выросшего в другом городе, удобна Казань, в плане пространства для творчества?
– Казань для меня очень комфортный город, я очень рад, что приехал сюда учиться. И будущую жизнь хотел бы связать с Казанью. Что бы ни было, здесь больше своих, родственных мне по духу людей. Мне очень приятно общаться с людьми, знающими татарский язык. И в творчестве у меня много близких товарищей, которые говорят на татарском, вместе мы вращаемся в единой языковой, культурной среде. Эти люди – настоящая татарская интеллигенция.
– Перед тем как приехать в Казань, ты наверняка представлял себе этот город, думал, каким он окажется. Твои предположения совпали с реальностью?
– Конечно, когда человек очень хочет чего-то, мечтает, он немного преувеличивает. Не то чтобы разочаровался, нет, я рад, что мы хотя бы в таком виде сохранились. Но расстраивает, что здесь такой низкий процент настоящих татар. Сейчас мало тех, кто разговаривает на татарском. Хотел бы, чтобы было больше татар, осознающих свою национальную принадлежность, для которых это что-то значит. Этого мне все же немного недостает.
– Как воспитать национальное самосознание?
– Я считаю, что оно закладывается в семье. Надо в семье говорить на татарском, общаться, воспитывать детей на татарской литературе, слушать татарскую музыку, посещать татарские мероприятия. Только таких мероприятий должно быть много, а сейчас сильно ощущается их нехватка.
В годы руководства Фуата Мансурова Государственный симфонический оркестр РТ татарскую национальную музыку играл много. В мои студенческие времена концерты с национальной музыкой проходили не менее двух раз в месяц. Симфонические произведения исполнялись на очень высоком уровне. И сегодня симфонический оркестр играет на очень хорошем уровне. Фестиваль «Мирас», основанный оркестром, очень хороший фестиваль, я очень благодарен существованию такого фестиваля. Но одного фестиваля в год, конечно, очень мало. Такие концерты, фестивали должны проходить чаще.
Весь год ждать единственного фестиваля – так быть не должно. Чем больше таких концертов – тем больше возможности приобщить людей к качественной национальной музыке, они привыкли бы к таким мероприятиям. Часто так бывает – человек услышал один раз, и хочет слушать еще. Ему хочется, а слушать негде – концерта нет. Воспитание слушателя идет постепенно. Не бывает так – за один день всё получилось, все отлично. Залы потихоньку начинают заполняться. Вот так надо возвращать утерянное.
Если взять те же новогодние утренники для детей – их на татарском очень мало. Если половина населения нашей республики – люди татарской национальности, половина – русской, то и репертуар необходимо делать на двух языках, соответственно этому соотношению. Это было бы справедливо.
– Каким ты представляешь идеальный татарский город?
– Идешь по улице – все надписи на татарском. В любое учреждение заходишь и получаешь услуги на своем родном языке.
«Мы уже привыкли довольствоваться тем, что есть»
– В разговоре с некоторыми представителями творческой молодежи приходится слышать, что у Казани «низкий потолок», в этом городе нет возможности для роста… Молодые и талантливые уезжают в Москву, Европу. Как для тебя Казань? Она тебя устраивает?
– Творчество не зависит от места, можно и в деревню уехать и сочинять в удовольствие, говорят, так даже лучше – свежий воздух, природа. Кто-то о космосе пишет, кто-то о любви к своему народу… Творческому человеку все равно где писать.
– Но у творчества ведь есть и другая сторона – надо, чтобы его видели и оценили люди. Ведь сидя где-то в саду свои творения в свет не выведешь?
– Конечно, надо продвигать – это уже другой вопрос.
– Может быть, именно с этой точки зрения Казань считают «узкой», тесной. Тебе самому – хватает возможностей для продвижения, популяризации своего творчества?
– Мы ведь уже привыкли довольствоваться тем, что есть. Если говорить о татарском творчестве вообще, где же еще нас будут уважать, кроме как в Казани? Но, я считаю, в последние годы в мире тоже начали проявлять интерес к национальной музыке.
«Мы не меняем нашу эстраду – только вспоминаем прошлое»
– Сейчас мы начали обновлять свою национальную музыку западными аккордами. Пример этому – «Узгэреш жиле». Кто-то считает, что не надо ориентироваться на запад, лучше на восток, потому что татарская музыка всегда обращалась к востоку. Как по-твоему – Восток или Запад?
– Я не сказал бы, что надо на запад ориентироваться или на восток. С древних времен у нас был синтез. В Булгарское государство приезжали и с востока, и с запада. В связи с этим и культура у нас развивалась очень уникальной. Поэтому я не сторонник того, чтобы бросаться из крайности в крайность. Самое интересное в этом и заключается – пусть останется синтезом! Конечно, при этом необходимо сохранять накопленное нашим народом с древних времен наследие.
Сейчас говорят об изменении татарской эстрадной музыки. Но это не изменения, мы просто вспоминаем то, что у нас уже было в прошлом – это с одной стороны; с другой – иногда нам в этом не хватает чувства меры. На татарской эстраде раньше оркестров было много. Кинематографический оркестр, эстрадно-симфонический оркестр… Сейчас пытаются вернуть этот жанр – исполнение татарских эстрадных песен под оркестр. Это уже было у нас. И хочется отметить, что в попытке внести изменения иногда можно перестараться и потерять саму суть. Поэтому, я считаю, надо сохранять баланс – национальные традиции и элементы современного звучания.
– Нам нужен музыкальный театр? Ты как музыкант мечтаешь о таком театре? Или для полного творческого самовыражения тебе хватает пространства филармонии?
– Филармоническая жизнь – это отдельная жизнь. Я могу сказать, что это мой второй дом. Но творческий человек не сидит только дома. В Казани музыкальная жизнь должна кипеть. Чем больше будет в Казани музыкальных учреждений, тем было бы лучше. Я очень надеюсь, что музыкальный театр появится. Он нам очень нужен, у нас довольно много произведений, которые могли бы быть поставлены в этом театре. Многие произведения, написанные нашими классиками, сейчас потихоньку забываются. Их удалось бы вернуть на сцену. У нас очень много современных авторов. Думаю, и зритель потянется.
– Говоришь, есть что ставить, а может так оказаться, что вещи советского времени уже морально устарели?
– Есть разные произведения. Например, если взять «Башмагым», этот музыкальный спектакль не часто ставят, он о жизни. Характеры и ситуации того времени понятны и современному человеку. Есть вещи, написанные под советскую пропаганду, но если в них имеется какая-то ценность, то можно их немного изменить и адаптировать к нынешнему времени. За рубежом так делают – адаптация немного устаревших вещей под современность не считается чем-то плохим.
«Возможно, кого-то надо припугнуть тем, что мы исчезаем»
– У нас есть татарские бренды, такие как тюбетейка, Сабантуй, эчпочмак. А что бы ты назвал татарскими брендами?
– Конечно, татарские блюда очень люблю. С национальной кухней у нас проблемы нет, слава Аллаху, она на виду, пропагандируется, надо так продолжать, но и духовная пища должна быть.
– Что еще татарский бренд?
– Наши личности… Джалиля можно считать нашим брендом. Нам надо гордиться не только Тукаем, но и другими нашими татарами.
– Какие имена для тебя авторитет? За какие имена переживаешь, что они исчезнут?
– Авторитетов много, одного назовешь – второй останется неназванным. Наши композиторы – Рустем Яхин, Алмаз Монасыпов, Загид Хабибуллин, Мансур Музаффаров… Их современные люди и не знают. Чьи-то имена сохранились в топонимических названиях, в названиях организаций, например консерватория имени Назиба Жиганова, – таких люди знают. Если имена не присваивать, то наши личности могут совсем уйти в забвенье.
– Кого считаешь самым национальным композитором?
– Я бы сказал, что их несколько. У каждого свой стиль. Например, в романсах и инструментальном жанре я на первое место поставил бы Рустема Яхина. Уже практически забытый нами, к сожалению, автор симфонической музыки, балетов, множества камерно-инструментальных произведений Загид Хабибуллин. Мансур Музаффаров истинно татарский композитор. Салиха Сайдашева и называть не надо – один из тех, благодаря которому классическая музыка получила развитие.
– Мы говорим «милли җанлы» – человек с истинно татарской душой, преданный своему народу. Что для тебя быть «милли җанлы»?
– Это испытывать настоящую, искреннюю любовь к своему народу, служить ему, приносить пользу. А также говорить на своем родном языке, сохранять традиции, быть верным традициям.
– Ты себя к таким причисляешь?
– Да, я себя считаю таким. Таких музыкантов много.
– Мы вас называем новым поколением татар, воспитанных в городской культуре. Много вас? Скажем, тех, кто может говорить на татарском?
– Я не считал. Из тех, с кем общался лично, могу сказать уверенно, что есть 100 человек. Есть те, о ком я слышал, с кем я особо не общаюсь. Думаю, набирается некоторое количество.
– Это мало – 100 человек?
– Мало. Но надо разбудить и тех, кто «спит». Думаю, такие есть.
– А как их разбудить?
– Кого-то вдохновить, дать надежду на светлое будущее. Кого-то, может быть, и напугать надо, сказать, что мы исчезаем, что нас уничтожат. Каждому свой подход.
Нам надо очень стараться. Нам – татарскому народу. Пока живет язык, народ ведь живет – это мы знаем. Язык не должен исчезнуть.
– Что, помимо языка, нас может удержать, уберечь от исчезновения?
– Нельзя терять «моң». И моң у нас под угрозой. В музыке уже начинают преобладать легкие жанры.
Конечно, язык на первом месте. Язык – это средство коммуникации. Но «моң» – это для души. Моң – это то, через что мы чувствуем связь со своим народом.
В нем отражается наша история – и горести, и радости, я бы сказал, записаны и хранятся в этом.
– Если моң – это особое состояние души человека, которое отражается в музыке, ее звучании, – твоя виолончель может это передать?
– Считаю, что может. Это зависит от исполнителя. Приедет музыкант из Европы – я могу ему написать ноты татарских народных песен, он их исполнит. С любовью исполнит, но его звучание может отличаться. Моң ведь не передашь в нотах. Это то, что источает душа.
– Значит, если музыкант с татарской душой, он и из африканских барабанов может извлечь «моң»? Значит, зависит не от инструмента, а от музыканта?
– Человек должен чувствовать музыку. Возьмем джаз – многие наши музыканты его тоже исполняют. Но они не могут выразить суть джаза, потому что это принадлежит тому народу, он происходит из африканской культуры. Так же наш моң – лучше всего его прочувствует наш татарский человек. К сожалению, музыкантов, чувствующих это состояние, звучание, становится все меньше, а с этим и нашему моң грозит опасность исчезновения. А еще он должен сохраняться не только в исполнителях, но и народе, в жизни самого народа.
Говорят ведь, татары очень музыкальный народ, они поют даже занимаясь домашними делами. А сейчас люди сами не поют, они слушают, как для них поют по радио и телевизору, и это создает угрозу. Когда-нибудь люди могут перестать понимать, чувствовать моң.
– Знаешь колыбельные?
– Я до сих пор помню колыбельные, которые мне пела мама. Очень глубоко остались в моем сердце. Колыбельные – это что-то личное, реликвия, хранящаяся в семье. Колыбельные имеют очень большое значение, они могут впитать в себя и сохранять и родной язык, и моң.
Нет комментариев-