Эльмир Низамов – самый активный среди композиторов нового поколения. Автор мюзикла «Алтын Казан» («Золотой Казан»), оперы «Кара пулат» («Черная палата»). Айдар Сулейманов с его песней занял второе место в конкурсе «Тюрквижн». Автор музыки хореографического спектакля «Алиф», принесшего «Золотую маску» танцовщику Нурбеку Батулла – тоже Эльмир Низамов.
Согласно правилам проекта, которые определила редакция ИА «Татар-информ», герои ведут нас в любимые и дорогие для себя места Казани.
Эльмир Низамов позвал нас в Ленинский садик.
Ленинский садик – сквер на пересечении улиц Пушкина, Лобачевского и Дзержинского. До XVIII века здесь была система каскадных озер. С 1842 года на этом месте располагалась торговая площадь. В 1891 года здесь разбили сквер Николаева. В 1894 году установили чугунный фонтан. В 1924 году к скверу присоединили верхнюю часть сада и образовавшийся парк назвали именем Владимира Ленина. В конце 1920-х годов здесь был установлен один из первых памятников вождю революции. В 1978 году в углу сквера появился памятник великому русскому химику Бутлерову. В 2004 году со стороны улицы Лобачевского была установлена стела в память о жертвах политических репрессий. На памятнике вырезано слово «Прости» на татарском, русском и английском языках. Сейчас в саду произрастают 18 видов деревьев и 21 вид кустарников.
- Здесь недалеко - второе здание Казанской государственной консерватории. Когда я учился, оно еще считалось первым зданием – я здесь учился (речь идет о годах, когда в главном здании Казанской государственной консерватории шел ремонт. – Ред.). Сюда мы шли отдыхать, а весной вместе со всеми преподавателями выходили на субботники. Совсем близко здесь расположен оперный театр. Когда я иду от консерватории до Камаловского театра, то прохожу здесь. Это место для меня - центр центра.
- Эльмир, давай вспомним времена, когда ты приехал в Казань. С какими надеждами приехал и в какой степени эти надежды оправдались?
- Впервые в Казань приехал на фестиваль, который проводила консерватория. Я родился в Ульяновске, в семье мы говорили на татарском языке, конечно, это был мишарский диалект. Я думал, что в Казани все будет на татарском. Старался себе представлять, что даже вывески магазинов будут написаны на татарском языке. Это меня очень восторгало и грело мое сердце. «Это для меня новый город. Здесь у меня нет ни друзей, ни родных. Здесь меня никто не знает. Но придет такое время: здесь меня будут знать все», - с какими мыслями приехал. Не знаю, считается ли, что это сбылось, но меня знают многие из тех, кто в искусстве, я знаю очень многих людей. Казань для меня как родной дом. Ее я полюбил с первого взгляда.
- Но не вся молодежь так думает. Кто-то считает, что в Казани «потолок низкий, нет возможности для развития, жизнь идет медленно». А потолок твоей Казани – высокий?
- Эйнштейн все видел в относительности. Возможно, и так. Я не знаю, где родились те, кто так говорит.
- В Казани.
- Я так и подумал. Для меня, родившегося в Ульяновске, творческий мир Казани, духовный мир, конечно, казались больше. И это действительно так. Но я сам тоже после того, как начал жить в Казани, работать, начал ощущать «потолок». Человеку всегда чего-то не хватает. Как в «Золотой рыбке» Пушкина. Надо больше, и, наверное, это и правильно. Особенно человеку творческому. В последние годы это очень ощущается. Хочу делать какие-то большие проекты. Хочу писать оперу, писать балет, хочу писать музыку для большого кино. А у нас такие возможности очень узкие, их очень мало. Развитие не должно прекращаться никогда. Человек все время должен идти вперед.
- Сам что делаешь для расширения границ?
- Во-первых, конечно, надо работать над собой. Ты каждый день как профессионал сам должен углубляться и расширяться. Во-вторых, я очень много участвую в зарубежных фестивалях. Участвую в конкурсах. Если есть возможность, стараюсь куда-то ехать и поработать с зарубежными музыкантами. Я открыт. Конечно, я себя часто считаю ленивым человеком, ругаю себя: «Эльмир, надо работать еще больше, еще лучше». Время покажет.
Есть еще одно – я с малых лет интересовался языками. В этом мире я с завистью смотрю на два вида людей – тех, кто имеет голос, и знающих много языков. Первое сделать не удалось – это идет от природы, если природа не дала голоса, значит, не дала. Второе – знание языков, это можно сделать. Я поражался тем, кто знает много языков, смотрел с открытым ртом, и сам всю жизнь изучаю языки. Мечтая отшлифовать свой татарский, стал общаться с людьми, которые хорошо знают татарский язык. Стал учить слова, встречающиеся в стихах, и использовать их в жизни. Каких только красивых татарских слов нет в либретто Рената Хариса! Татарский язык для меня был очень важен. Мы все должны знать английский: если видишь себя в большом мире, его надо знать. Я очень люблю испанский. Часто бываю в Испании, там у меня также есть друзья. Есть мечта выучить испанский – как получится.
- Где берешь вдохновение? Скажем, заказ получен, время ограничено. Как себя заставляешь быстро сделать?
- Как говорил Чайковский, вдохновение приходит во время работы. Когда работы много, надо успеть к назначенному сроку – это приносит очень большое вдохновение. Ты садишься, и хочешь не хочешь, должен работать. Это как-то получается, и часто получается очень хорошо. Я люблю очень талантливых людей. Слушаю очень многих музыкантов, и как послушаю талантливых людей, появляется желание написать для этого исполнителя, оркестра. Конечно, поэты – молодые или старшее поколение – все для меня источник вдохновения. Режиссеры призывают к творчеству.
Старшее поколение говорит молодым: «Подождите!»
- Коснемся еще одной темы. У нас есть творческие объединения. Кто-то считает их пережитками советского периода. Но в Татарстане государство пока помогает союзам. Они живут довольно неплохо. Тебе – молодому композитору, скажем, Союз композиторов насколько необходим и каким ты видишь его структуру?
- Все организации, мне кажется, для чего-то нужны. Человеку одному очень тяжело. Конечно, возможности нынешнего Союза композиторов по сравнению с советским временем очень узкие. Наши старшие композиторы тоже все время это говорят. Но я не жил в те времена. Я не видел тех возможностей. Наш союз проводит разные фестивали. Слава богу, наши ноты издаются. Наши диски хоть и редко, но выходят. Государство, хоть и редко, наши произведения покупает. Такая вещь, как «закупка», все равно есть. Это какая-то помощь. Конечно, этого не хватает, конечно, только этим нельзя жить. Но, по-моему, хорошо хоть так. Раньше была идеология, была система. Если ты входил в эту систему, то мог жить. Сейчас этого нет, но есть небольшие акты помощи. Потом, есть общение с коллегами. Один раз в каждый месяц собираемся, узнаем, как идут дела. Я считаю, что это все равно нужно.
- Эльмир, по моим наблюдениям, вот уже в течение нескольких лет Союз композиторов Татарстана не предлагает кандидатов на самую главную государственную премию – премию Габдуллы Тукая. Отчего это? Нет композиторов? Они недостойны этой премии?
- Композиторы есть.
- А в чем дело?
- В чем дело, я думаю? Здесь, наверное, много причин. Мне кажется… как это сказать... Сказать правду?
- Конечно, правду.
- Мне кажется, у нас в Татарстане на молодых смотрят немного так: «Придет ваше время, подождите». Это ощущается на всех уровнях, в том числе и в нашем союзе. Сложилась такая ситуация – у нас есть авторитетное старшее поколение и молодежь. Старшее поколение, слава богу, уже получило разнообразные премии. Они и достойны, конечно. А нам, молодым, хоть и не говорят напрямую: «Время ваше придет, подождите», но это все равно ощущается. Что во вручении почетных званий, что в Тукаевской премии – это очень сильно ощущается. Одна из причин, я считаю, в этом. С этим согласятся все молодые. Это только у нас, у татар, так – не знаю, но “пока борода не поседеет”, на тебя как на человека не смотрят. Я не знаю, с чем это связано, но это так. «Работай, посмотрим», говорят. По вопросу вручения Тукаевской премии, хоть и не слежу особо за этим, видно – премии дают авторитетным людям старшего поколения, но за работы, сделанные в молодости. Когда время уже прошло! Он ведь уже еще в те годы был достоин, однако очередь дошла только сейчас. У нас, видимо, тоже та же очередь, наверное, надо довольно долго ждать. Но, по-моему, эти премии нужны сегодня. Молодому человеку это дает крылья, ты еще сильнее начинаешь творить, укрепляется твоя основа, сильнее начинаешь ощущать свою востребованность. Не секрет, все молодые в ипотеке, у тех, кто в большом искусстве, финансовое положение тяжелое. В это время такие премии очень нужны. Мне кажется, на пенсии они уже не так уж и нужны.
- Эльмир, мы привыкли писать о тебе как о молодом композиторе. С очень давнего времени так пишем. А может, уже пора опускать слово «молодой» - как думаешь?
- Называть молодым еще нормально, кто-то мне сказал, что творческий человек до сорока бывает молодым. А еще говорят «подающий надежды». Вот это меня убивает. Ты все подаешь надежды и подаешь. А когда эти надежды оправдаются – кто знает. Может, после смерти, а может, только после получения Тукаевской премии. Не знаю, молодой я или нет. Как себя раньше ощущал, так и ощущаю.
- Вас – молодых композиторов, много? Они каждый год выпускаются из Казанской консерватории. А мы все знаем одного Эльмира. Если молодой композитор, значит, Эльмир Низамов. Это из-за того, что ты – активный, а другие не активные? Или этих других просто нет?
- Конечно, композиторы есть, их много быть не может, но есть. Моих сверстников мало, немного старше или моложе – много. Я сам тоже преподаю, у меня тоже есть студенты. И у других преподавателей есть. Если спросят: «Почему видно только Низамова?», вот этого уже я не знаю. Конечно, я человек активный, коммуникативный, я люблю общаться, у меня много друзей. Я открытый человек. Я бываю во многих местах, в социальных сетях активный. Может быть, складывается все это вместе и меня как-то больше видно.
В музыке я берусь за всё. Не думаю: «Это не буду писать, это мне неинтересно». Когда-то Ренат Харис сказал, что у него есть идея мюзикла «Алтын Казан». В то время я не видел ни одного мюзикла, но я сказал: «Будут делать». Я этого не знаю, но сделаю. Такое в моей жизни бывает часто. Если Ильгиз Зайниев, Туфан Имамутдинов скажут: «Есть такая идея, ты делал такое?», говорю: «Нет. Но мы это сделаем». Я не боюсь работы. Где-то получается хорошо, а где-то, наверное, и не очень, но за работу я берусь. Может быть, меня поэтому знают. Раз уж везде суюсь…
- Когда берешься за заказ, изучаешь произведение или сразу берешься?
- Если это интервью увидит Ильгиз Зайниев, будет, наверное, ругать меня: «Да не читает он ничего». Конечно, мне дают сценарии. Конечно, если там есть песни, я его читаю. Если не музыкальное произведение, полностью читать часто не хватает сил. В такой момент мне очень важно общение с режиссером. Какая стилистика, какая эпоха, какие тона… Мне также интересна работа художника. Когда работаю с театром Камала, мне показывают декорации. Это мне объясняет многое. Если в декорациях минимализм, и в музыке должен быть минимализм. Считаю, что они должны быть в едином звучании. Конечно, есть сюжет. Но это для меня не главное. Какой в первую очередь должен быть смысл у спектакля – меня вдохновляет это. С Туфаном бывает так. Когда с ним работаешь, у него сюжета нет, только образ. Какие-то движения, какие-то цвета. Прочувствовав эти вещи, я начинаю писать музыку. Как использовать эту музыку – это дело режиссера. Он может ее и скрыть, он может ее и показать. Моя работа – в руках режиссера.
Народ любит только знакомые звучания, новые формы не может принять
- Эльмир, ты как-то сказал: «Я начал думать, что татары не любят музыку». Объясни, пожалуйста, эту свою мысль.
- После этих слов меня и в соцсетях уже начали ругать. Это надо правильно понимать. Мир музыки очень большой. Есть народная музыка и композиторская. Композиторская музыка появилась в Европе в очень давние века. У нас в этом направлении есть Сайдашев, Яхин, Монасыпов, Фарид Яруллин, Назиб Жиганов и другие. Композиторская музыка ставит другие цели. Это – мировоззрение этой личности. Соглашаешься с ним ты или нет, но там есть его воззрение. В нашем народе я чувствую равнодушие к композиторской музыке. Наш народ – музыкальный народ. Какие у нас исполнители, какие мелодии! Но на композиторскую музыку существует отношение другое, другой взгляд. То, что татары очень холодно относятся к оперному театру, это не мое открытие. Не я первый пришел к этой мысли. Оперные песни многие не могут до конца принять. Что симфония, что опера, не говорю уже о каких-то музыкальных экспериментальных вещах, от этого очень далеки. Народ с любовью воспринимает только те мелодии, которые ему знакомы. Что ему незнакомо, какие-то новые форматы, новые формы принять не может. Интерес к такой музыке, конечно, он есть, в той прослойке, что называется интеллигенцией. Но этой интеллигенции очень мало. Я часто хожу на концерты Сладковского. Знакомые мне татары, старшее поколение – они есть. Журналисты ходят по работе. Но это не весь народ. Весь народ от такой музыки далек. Наверное, это и в другой нации так, но у нас этот контраст очень сильный.
«Будет музыкальный театр или нет – в руках сильных мира сего»
- Исходя из этого, возможно у нас появление музыкального театра? Это же наша мечта!
- Мне кажется, создание музыкального театра зависит только от сильных мира сего – чиновников, или авторитетных личностей, народных артистов – это в руках вот таких вот людей. Здесь не надо ждать от народа.
- А ведь его зрителем должен быть народ.
- С народом надо работать. Есть такая вещь, как просвещение. Работает же Оперная студия при Казанской консерватории. Она, хоть и не часто, ставит национальные спектакли. «Башмагым», «Алтын Казан»… В Казани «Кара пулат» был показан восемь раз. Слава Аллаху, зал ни разу не пустовал, зритель приходил с удовольствием Народ ходил бы. У нас просто нет места, куда можно было бы ходить, – музыкального театра. И новые произведения рождались бы. Писать хочу, но где я его поставлю? Мои «Кара пулат» и «Алтын Казан» лежат. Мне третью писать? И писать ведь не хочется. Что нужно, что звучит – это хочется писать. Мне говорят: «Ты сначала напиши, а там театр найдется». Написал, две оперы написал – не нашлось ведь. Поэтому надежды у меня мало. Это идет только от воли каких-то личностей.
- Есть у нас такие личности?
- Возможно, есть. Может быть, пока сил у них не хватает. Например, мой однокурсник Данияр Соколов организовал фонд “Сфорцандо”. Ведет большую работу. У нас у татар очень любят возмущаться «Это не по-татарски, это нам не надо». А помогать никто не любит. Тот, кто посвящает жизнь творчеству в нынешнее время, по-моему, это герой. Пока все живем, думая о деньгах, здесь кредит, тут ипотека, машина, квартира… есть также и другие - творческие люди. У нас, у мишар, есть слово «ангы-минге»: мы такие люди, настолько мы любим свою работу. Не говорю, хвалите нас, но критика должна мотивировать к развитию. Надо говорить: «Друзья, старайтесь, обратите внимание на это, прочитайте вот эту книгу, если возьметесь за эту тему, подумайте над этим». Если рядом будут такие люди, я очень открыт к критике.
«Нация, боясь исчезнуть, сильнее хватается за символы»
- У нас, к сожалению, нет менеджеров в области культуры, которые поднимали бы творческую молодежь.
- Нет, конечно нет. У нас также нет и нового взгляда на искусство. Национальное искусство мы показываем в том виде, в котором оно сформировалось в советское время. Конечно, наверное, и это надо. Но ведь татары - это не только тюбетейки и чак-чак. Мы ведь современные люди. Стали появляться современные спектакли. Спектакль «Алиф», например. Спектакль «Тормышмы бу?» («Жизнь ли это?» - спектакль театра Камала по роману Гаяза Исхаки. – Ред.), например, мне очень понравился. Там раскрываются близкие мне современные проблемы. Мы же живем в нынешнее время. Почему во всем мы должны быть современными, а на сцене – как во времена Сайдашева? В зале человек одет по-современному, на сцене – в традиционном виде? Говорят: «Эти мелизмы не по-татарски». Конечно, новые звучания проникают. Потому что я ведь тоже не живу в одном только татарском обществе. Я слышу русскую музыку, слышу зарубежную музыку. Я слышу весь мир. Хочу я этого или не хочу – эта музыка проникает. Мы должны быть современными, и наш язык должен звучать не только в татарских мелодиях, но и во всем. Пусть будут рок, рэп, пусть будет все, пусть наш язык будет богатым. Пусть наш язык будет универсальным. Мне кажется, нас может сохранить только широкий взгляд.
- Наш менталитет такой?
- Такой. У него, наверное, есть и объективные причины – нация, боясь исчезнуть, сильно держится за символы. Пентатоника ли это, гармонь, традиционная одежда – говорят, «их не трогай». Говорят, «тронете, татарский народ исчезнет, вымрет». Если не трогать, возможно, и не умрет, он останется в музее. Но я бы не хотел, чтобы моя нация, его язык были только в музее. Я хотел бы, чтобы мой язык звучал и на радио, пусть он звучит и в современном кино. Например, есть фильмы на какие-то личные темы – почему я должен их смотреть на иностранном языке? Если в моей душе возникают какие-то вопросы, почему ответы я могу прочитать лишь на русском или английском?! Якобы потому, что татарский язык не должен говорить на такие темы… потому что наш язык – великий, говорят. Это же самообман!
- Кто для тебя самая великая личность из татар?
- Мне близки Тукай и Джалиль. Но я как музыкант назвал бы Назиба Жиганова. Во-первых, его симфонии слушаю и поражаюсь – в то время он писал симфонии, используя татарские звучания. Это ведь не обработанная для оркестра песня, настоящая симфония! Для своего времени писал очень современную музыку. Во-вторых, не было бы Жиганова, в Казани не было бы консерватории, без Жиганова не было бы Союза композиторов Татарстана. Это человек, взрастивший столько личностей, и сегодня мы видим продолжение его деятельности. Если будет больше таких, кто работает принципиально, не забывает татарские корни и умеет мыслить по-современному – думаю, у нас большое будущее.
Нет комментариев-