Известный журналист, продюсер и общественный деятель ушел из жизни 30 мая из-за внезапной остановки сердца. Ильфак Шигапов был тем, кто «открыл» звезду Ильсии Бадретдиновой, обеспечив ей репертуар из композиций с непривычными для татарского уха тяжелым саундом и остросоциальными текстами. Те, кто знал и любил Ильфака Шигапова, в песнях его бывшей подопечной и экс-супруги находят утешение и вспоминают его, а многие впервые узнали о талант покойного через творчество певицы. «Татар-информ» представляет эксклюзивное интервью с Ильсией Бадретдиновой.
- Ильсия, мы хотим поговорить об Ильфаке Шигапове именно с вами, и это естественно, ведь именно вы были самым близким его человеком, как в личной жизни, так и в творческой сфере. После смерти Ильфака Шигапова люди еще больше интересуются его творческим наследием, которое, несомненно, не было бы таким ярким без вашего с ним сотрудничества. Не считаете ли вы, что он ушел недооцененным? Ощущаете ли резкий рост популярности этой личности?
– Во-первых, перед интервью мы с вами условились, что разговор не коснется моих с ним личных отношений, но вам удалось как-то обыграть эту тему в вопросе. Что ж, попробую ответить.
Я считаю, что вообще у татар не принято в должной степени оценивать творческого человека при его жизни. Только после его ухода обычно начинают вспоминать, какой он был хороший. Поэтому не вижу ничего необычного в том, что Ильфака стали больше уважать и интересоваться им именно сейчас.
Мне кажется, у него было много нереализованных идей и проектов. Сейчас уже прошло два с половиной года, как мы с ним расстались, в последнее время мы с ним вообще не общались, поэтому, к сожалению, я не знаю, какими идеями он горел все это время. Но точно знаю, что Ильфак Шигапов всегда был полон каких-то замыслов и идей, поэтому думаю, что у него остались незавершенные дела.
Что касается недооцененности. Он же оставил после себя огромное наследие – созданных им песен только в моем репертуаре около трехсот. Много статей по истории, журналистских материалов, остались изданные им книги, спектакли, которые до сих пор не сходят со сцены. Все это есть. Я считаю, что те, кто его понимал, воспринимал его как близкого по духу человека – а таких много – в какой-то степени оценили как его личность, так и его творчество. О какой-то оценке со стороны властей и говорить не хочется, потому что правду не хочу говорить, а врать не умею.
– Я помню начальный этап вашего творчества. Знаю, что вам было тяжело, потому что с самого начала ваши песни объявили «неформатными», вас не пускали ни в радиоэфиры, ни в телевидение. Выходили вы очень тяжело. Как сами тогда воспринимали понятие «неформат» – не знаю, но вскоре вы смогли превратить эту «неформатность» в преимущество и даже заявляли о себе как о «неформатных исполнителях». Превратить «неформатность» в свой плюс – чья была идея?
– Возможно, это ваши собственные ощущения, я бы так не сказала. Наше творчество – это было всего лишь слово, которое мы с Ильфаком хотели донести до народа. Не буду лукавить и придумывать какие-то красивые формулировки, как-никак мне уже 36 лет, и я всегда остаюсь собой. Скажу прямо – никогда себя не считала певицей, и вокальные данные у меня небольшие. Это всего лишь наше с Ильфаком творчество, которое шло так, как мы сами чувствовали. Здесь говорят: «Вы альтернативный жанр, вы рок-певица, вы – поп-певица» и так далее. А я даже не знаю, в каком я стиле работаю. Пою то, что велит душа. Это так было всегда – сейчас, и во времена сотрудничества с Ильфаком. На моих концертах звучат как народные песни, так и социальной тематики, и песни на легкие темы, можно сказать, легкомысленные – есть все. Мы никогда не заявляли о себе о каких-то альтернативных исполнителях, и не жаловались, что нас запрещают, мы лишь хотели показать свое творчество людям и мы в конечном счете его и показали.
Были такие случаи – не буду называть районы, но находили тысячи причин, чтобы не пускать нас в дома культуры. В конце концов сели с Ильфаком, поговорили, и он сказал такую мысль: «У нас демократия, давай сделаем так: поедем по деревням, как на Сабантуях, на КАМАЗе с генератором, даже к электричеству района не станем подключаться, покажем свой концерт, бесплатно!» Как только об этом узнали в районах, двери ДК для нас открылись. Это было на самом деле.
Многое пришлось повидать, уже 15 лет, как я вышла на сцену, за это время случалось разное.
– В одном из интервью Ильфак рассказал, как собирал зрителя, популяризировал эту музыку. Он сказал, что концерты не отменялись, даже если в зале сидели три человека. Обычно, если билеты не продаются, концерт отменяют. А вы по крупицам собирали свою аудиторию. Это действительно было эффективным способом, может ли это работать также и с другими исполнителями?
– Несомненно! Но на сегодняшний день на мне есть такой грех – случалось, переносили концерты, приходилось даже отменять. К примеру, в моей группе работает 9 человек, расходы на содержание группы большие. Нас зовут с концертом, мы отправляем афиши, билеты, а в день выступления нам заявляют – «Вот, что делать, билеты плохо продались, тут идет дождь, не можем выехать из соседней деревни». Не могут выйти из дома. В таких случаях мы не едем. В противном случае мы уходим в большой минус. Группа получает гонорар по установленной ставке, вне зависимости от количества зрителей в зале.
Мы с Ильфаком начинали на энтузиазме, могли вдвоем поехать и дать концерт. Скажу одно – в тех районах, где я в свое время давала трехчасовой концерт перед 20 зрителями, сегодня могу собирать по три сольных концерта подряд, и залы полные.
Кто-то «выезжает» на одной песне – крутит по радио, снимает клип и едет с концертом в районы. Такая популярность максимум на год. Народ приходит на эту известную песню, смотрит концерт и уходит недовольный, обманутый, и больше не приходит. Надо кропотливо собирать своего зрителя-слушателя, и стараться, чтобы он уже не ушел.
Сегодня, имея деньги, подняться можно, но самое сложное – удержаться в топе. А еще страшнее – после того, как удержался, через некоторое время начинаешь «падать» – и не маленькими шажками, а просто катишься вниз. Это самое тяжелое.
Не могу называть имена, но сегодня несколько очень знаменитых исполнителей уже не могут продавать билетов. Это уважаемые мной исполнители, на сцене всю жизнь, отдали этому всю душу, но билеты на них не продаются. Что это – падение популярности, изменение вкусов народа? Народ хочет чего-то другого? Но я считаю это естественным явлением – человек не может быть популярным всю жизнь, времена тоже меняются, меняются потребности людей. А еще сцена любит молодость и красоту. Творческий век артиста короток, это хочу сказать.
А тем, кто удерживает зрителя по 20-30 лет, я бы ставила памятники – это очень сложная работа, только со стороны кажется, что это легко. Часто в социальных сетях мне пишут: «Вам хорошо, работа не пыльная, наряжаетесь и ходите по ресторанам». Я ничего не хочу доказывать, все равно не поймут. Однажды просто ответила всем сразу – «Вы тоже живите так же». Если это так легко, берите и живите так же.
– Молодые исполнители приходят к вам за советом? Ведь многим, наверное, интересен ваш опыт становления как популярной певицы, завоевавшей любовь и уважение сотен тысяч слушателей.
– Приходят, и очень много. Из деревень приезжают, родители говорят: «Наша дочь очень хорошо поет, продаем корову, продаем трактор, отдадим все эти деньги, помогите, наша дочь хочет стать певицей». Знаете, что я им отвечаю? Если желаете счастья своему ребенку, не пускайте на сцену. Искренне говорю, я сегодня каждой клеточкой своего тела против того, чтобы мой ребенок стал артистом.
– Почему?
– Нет личной жизни. Ты все время на глазах у народа. Это со стороны кажется легкой жизнью, вечным праздником. Это не так. Например, мы даем 180 сольных концертов в год. Это значит, что я 180 дней не ночую дома. Я это говорю еще и как мама. Слава Всевышнему, гены у моего ребенка хорошие, он умный, воспитанный, отличник, очень вежливый. Но я лишена простых удовольствий, доступных другим матерям – сварить ребенку утреннюю кашку, проводить в школу, и встречать с уроков, хотя всем сердцем желаю этого. Но профессия мне этого не позволяет.
Говорят, не нравится – уходи, найди другую работу. А на другой работе я не смогу прокормить своего ребенка. Я уже давно в этом деле и не собираюсь жаловаться. Я люблю эту работу, и 15 лет – срок не маленький. Несмотря на это, я не хотела бы, чтобы мой ребенок тоже был там.
– Распад вашей семьи тоже связан с деятельностью артиста?
– Причин много, думаю, что нет смысла теперь говорить об этом. Но одно могу сказать точно – в течение тринадцати лет мы с Ильфаком жили хорошо, никогда о нем ничего плохого не говорила, не давала говорить другим и сегодня не скажу. Ильфак – это Ильфак.
– Кого бы вы назвали из своих любимых исполнителей?
– Это очень провокационный вопрос, все они для меня коллеги, никого не хочу выделять. Есть те, чье творчество уважаю, но не уважаю его как личность, а есть и такие, чье творчество я не понимаю совсем, а как человека уважаю.
– Кого слушаете для себя, изучаете его творчество – есть такие личности?
–На это тоже не отвечу.
– В предыдущей нашей беседе вы сказали, что в начале карьеры вы пели другие песни. После знакомства с Ильфаком стали петь то, что он предложил, а вы удивлялись: «Разве такие песни бывают?»
– Да, именно так.
– А не было сложно принять эти песни с психологической точки зрения? Они ведь, в отличие от любимой темы татарской эстрады, совсем не о любви, деревне и березках?
– Скажу по-нашему, по-простому – я пела «нормальные» песни.
– Что значит «нормальные»?
– Нормальные песни – о рябине, цветах, фонтанах, ромашках, о маме и папе, сестре и так далее. Познакомились с Ильфаком, через некоторое время написал для меня первую песню – «Кунел» («Душа»). Это действительно первая написанная им песня. Я послушала, тогда еще называла его Ильфак- абый, говорю: «Да ладно, Ильфак-абый, такой песни не бывает». «Бывает», – говорит. Попробовала спеть, попела, и потом говорю: «Почему ты для меня пишешь такие песни, нельзя ли написать другие?». А он: «А ты слышала со стороны свой голос? Тебе, милая, Бог дал голос не для того, чтобы петь о цветочках». Действительно, было что-то «рычащее» у меня в голосе, в молодости оно было совсем сильным, и акцент был яркий. И пошло-поехало. Сначала «Кунел», затем «Ялгыш язмыш» («Судьба-ошибка»), «Сэер кеше» («Странный человек»), «Алсу», «Ометсез юллар» («Безнадежные пути»). После того, как освоила пять-шесть «ильфаковских» песен, поняла, что уже не смогу петь те «нормальные» песни, потому что я перестала понимать даже их смысла, они стали для меня совсем чужими.
Песни Ильфака – это состояние моей души. Возможно, наш симбиоз поэтому и родился – он почувствовал состояние моей души, и оно совпало с его ощущениями.
Мы с ним понимали друг друга с полувзгляда. Те, кто работал много лет с нами в группе, смеялись. Если не хотели вслух при людях что-то обсуждать, садились с ним и между нами происходил примерно такой диалог: «И что? Не знаю, смотри сама. Давай тогда, как договаривались. Поняла». И все, никто ничего не понимает, а мы понимали друг друга, и в творчестве, и в жизни. Видимо, нам было суждено встретиться с ним, создать семью, родить ребенка. Ничто не зависит от нас, как Всевышний предписал, так и получилось. Он был старше меня на 12 лет, к моменту нашего знакомства мне было всего двадцать. Значит, именно так должно было случиться.
На сегодняшний день я не жалею абсолютно ни о чем. У меня была такая счастливая жизнь, у меня есть прекрасный сын, есть песни и мое сегодняшнее состояние – все связано в жизнью, проведенной с Ильфаком. Ильфак Шигапов – это человек, который сыграл в моей жизни самую большую роль, с разных сторон.
– Говорите, что перестали воспринимать «нормальные» песни. Значит, он раньше вас самой почувствовал ваше состояние души, чувства и ваш потенциал?
– Да, значит, сумел это открыть. А сейчас, возможно, сказывается возраст, хочется петь и «такие» песни – жемчужины нашей песенной культуры – «Мэтрушкэлэр» («Душица»), «Кыр казлары артыннан» («За дикими гусями»), «Жан ярсуы» («Страсть души»), татарские народные песни хочу петь. Такие песни тоже включаю в программу своих концертов.
Кто-то говорит, что выбирает песню из-за текста, кто-то – мелодии. А я никогда не могу понять – влюбляюсь в песню, которая никому не нравится, и хочу ее петь. Не могу понять, почему так происходит.
– В вашем репертуаре есть песни, посвященные национальной тематике, раскрывающие чаяния татарского народа, его трагедию. В начале вашей совместной работы с Ильфаком мы его знали как именно такого человека – журналиста, продвигающего в татарском мире национальные идеи. А вы до встречи с Ильфаком задумывались о татарском народе, его проблемах, будущем? Или интерес к национальной теме привил Ильфак?
– Тут надо начать с самого начала. Тогда мне было 20 лет.
– Но это не зависит от возраста.
– Может, и не зависит. Я обычная деревенская девушка, помимо школьной программы, не интересовалась ни политикой, ни историей. Но живя с Ильфаком, стало невозможно не интересоваться всем этим.
– И тогда у вас изменилось отношение к татарскому народу, национальной жизни?
– Возможно, я не смогла вам объяснить. Я патриот с рождения. Пожалуй, Ильфак заново открыл это, закрепил. Ильфак читал исторические книги. От него потихоньку впитывала все. С возрастом и мышление меняется, многие вещи начинаешь понимать. Позже уже прочно укрепилась в социальных темах, исторических темах.
– Вы пели песни на социальные, политические темы. Угроз не было?
– Были, было разное. Говорю же, запрещали концерты. Сейчас я это вспоминаю с улыбкой. На каком-то мероприятии в Казани, концерт на стадионе, я с ребенком на руках, Ильфак куда-то отошел. Через три номера мой выход. И тут ко мне подлетает мужчина религиозного вида – с бородой, в тюбетейке. Начал оскорблять, обливать грязью. Я так и не поняла, в чем моя вина. Будто бы я пела что-то против религии. Ругал на чем свет стоит, несмотря на то, что у меня ребенок. Чего только не было за эти 15 лет. Сейчас я уже не обращаю внимания ни на сплетни, ни на поливание грязью.
– Вы появились на сцене со своим стилем. В эти же годы на татарской сцене образовалась группа исполнителей так называемой «альтернативной татарской музыки» - они пели рок, рэп. Были очень активными, устраивали мероприятия, концерты. Но вы не стали присоединяться к ним, были всегда обособленны. Почему? Вы ведь тоже были «альтернативой» - в том смысле, который использовался музыкантами – альтернативой попсе, низкокачественной татарской эстраде.
– Но тогда я ведь и попсу пела. Повторяю – я не знаю, какой у меня стиль. Да, тогда были рок-группы, например, «Алканат», и рэп делали – «Иттифак» и другие. Их было много, и они каждый представляли свое определенное направление. А я кто? Даже сейчас, если меня спросят, в каком я направлении работаю, я не знаю, как ответить. Говорю: «В направлении Ильсии Бадретдиновой». И мне эти тусовки никогда не были интересны, если честно, и времени не было, чтобы по таким тусовкам ходить. Мы ведь ездили с концертами, не возвращались с гастролей.
– По моим наблюдениям в соцсетях, вы и в «попсовой» тусовке не светитесь, держитесь как-то обособленно. Не человек тусовки?
– Нет. Я хожу-хожу, а потом прихожу к себе домой и наслаждаюсь одиночеством. У меня нет времени ходить по таким мероприятиям, да и желания нет, если честно. Зовут постоянно – и в гости, и на тусовки.
– У вас есть близкие друзья?
– Есть, слава Всевышнему. Были очень сложные времена, особенно после развода, и из депрессии меня вытянули мои друзья. Бывало, звонил в три ночи, в пять ночи, даже приходил и избивал – все мы эмоциональные люди.
Я не привыкла жаловаться, ныть – наверняка, это вредно для здоровья, ведь все копится внутри. Почитайте в соцсетях пару комментариев в мой адрес – сердце нормального человека такое не выдержит. Обвиняют в немыслимых вещах, поливают грязью, особенно травля началась после ухода Ильфака. Если бы умерла я, хаяли бы Ильфака. Народ у нас такой – выскажет кучу нехороших слов, не имея представления, какая я и чем живу. Ну я не воспринимаю все это, закаленная. Эти недоброжелатели, нападающие на меня с закрытых аккаунтов, фейковых групп – всего лишь старые беззубые псы, лающие из-за забора. Внимание хотят привлечь к себе. Но опуститься до их уровня – нет уж, увольте. Сплетничать – не мое, не люблю я это. Если кто-то хочет меня оклеветать – пусть берет доказательства и приходит ко мне, сядем, поговорим, выскажет мне все в лицо. Я ничего не скрываю, врать – ниже моего достоинства.
Слава Аллаху, мой сын тоже не воспринимает этот негатив. В моем аккаунте более 70 тысяч человек, с утра получаю полсотни сообщений и уведомлений. Всего двоих подписчиков я выкинула в черный список, и то потому, что стали писать вещи, не укладывающиеся в голове. Мой «Инстаграм» синхронизован с телефоном сына, и в бан этих людей отправила, чтобы оградить сына от чернухи.
А в самом деле мне дороги мои подписчики и общение с ними, это не для пиара. Я вижу реакцию людей, слежу за трендами на эстраде, что нужно народу, чем он дышит. Общаюсь даже на какие-то бытовые темы – меня учат варить варенье, дают какие-то советы. Мне это интересно, это способ общения, а не площадка для сплетен. Не скрою, нахожу время и читаю комментарии, делаю для себя какие-то выводы, только и всего.
– Мне показалось, что в 80 процентах своих постов вы пытаетесь кому-то что-то доказать. Вы дразните пользователей, что хотите доказать?
– Иногда приходится соответствующе реагировать, это нормальное общение. Не обращаю внимания на грязь и сплетни, оскорбления – над ними я откровенно смеюсь.
Я не буду общаться с такими людьми, так как считаю их больными. Не буду действовать во вред себе, я живу один раз, и портить себе жизнь, впитывая этот негатив, не собираюсь. Иногда хочется спокойно объяснить им, даже погладить по головке и успокоить. Что бы ни было, я их тоже уважаю, они мои люди. Я всех уважаю, понимаю, что люди бывают разные, что поделать, я кого-то не люблю, и меня кто-то не любит. Но все мы дороги для кого-то и каждый имеет право высказаться.
Другое дело – мой ребенок. Нападать на него – пусть только попробуют, так отвечу, мало не покажется. Доходит до каких-то страшных вещей, например, мне пишут: «Хоть бы ты испытала то, что испытала мать Ильфака, когда хоронила сына». Разве можно считать адекватным написавшего такое? Это же значит, что моему ребенку угрожают, желают ему смерти!
– Но зачем они это делают?
– А я не могу этого понять.
– Есть у вас враги?
– И врагов у меня не было. Вот говорят, знаем о вас такую-то информацию. Компромат значит. А если я выдам «информацию», которую я знаю, – волосы дыбом встанут. Никогда не рассказывала, мне это не надо. Никому ничего не хочу доказывать, но знаю я много. И если заявляют, что знают что-то нехорошее об Ильфаке – что ж, я прожила с ним 13 лет, неужели кто-то может мне что-то новое о нем сообщить? Я хорошо знаю Ильфака и уж точно я лучше знаю, что между нами происходило. Что было на душе у моего мужа, я знала всегда, и мне не надо этого рассказывать.
Прошло два с половиной года после нашего развода, я с ним в последнее время не общалась. Но все камни почему-то летят в мою сторону. Все это время он был с другими, почему о них ни слова? В чем я-то виновата? Это не укладывается в моей голове. Говорят, что я не давала ему общаться с сыном, судилась с ним – все это неправда.
– Какие-то разбирательства в суде ведь все же были?
– Суд был всего один – насчет алиментов. Другого не было. А на алименты когда женщина подает? Но я все равно не получала алименты.
Ведь ничего необычного в том, что мы расстались. Тысячи людей разводятся, воссоединяются. Почему только мы стали объектами обсуждения и осуждения – не могу понять. Человек уже ушел, как ни прискорбно. Ничего теперь не изменишь.
А тут стали обсуждать то, во что я была одета на церемонии прощания с Ильфаком. Будто бы я рисовалась на людях, слезы лила, а сама пришла в нарядном цветастом платке… Неужели мне было до платка? Что нашла, то и надела. Как они поняли, искренне я горевала или притворялась? Что это за обвинения? Не укладывается в голове. Это наш менталитет, ход мышления, недалекость наших людей. Умный не скажет такое, даже имея какие-то на это доказательства, потому что это человек умный. Мы все не без греха, у всех свои скелеты в шкафу. Вот и приходится не обращать внимания, иначе себе только навредишь.
– Вы же оба были всегда на виду. Люди хотели знать причину вашего развода, но не узнали. Может, с этим связано? Не считаете ли вы, что были обязаны выйти с каким-то заявлением, объяснить это?
– Нет, не считаю, это наша личная жизнь.
– С какими авторами сейчас работаете?
– Познакомилась с хорошим автором текстов, это Васима-апа Хайруллина, она уже пожилого возраста, проживает в деревне в Сармановском районе. Начала сотрудничать с Ренатом Галиаскаровым.
– Почему именно эти авторы?
– Они пишут о близких мне вещах.
– Высылают вам тексты?
– Мы постоянно общаемся. Я говорю темы, могу подсказать какие-то фразы. Затем вместе дописываем. Песня рождается очень тяжело, это большой процесс.
– Говорите, что вам пишут по заказу. А есть среди новых песен автобиографичные?
– Есть, например, «Дэшмэгез» («Молчите»), «Жанымны ярып кара» («Загляни мне в душу»).
– А ведь были, наверное, и те, кто «потерял» Ильсию Бадретдинову, после того, как она перестала петь песни Ильфака Шигапова. Говорили вам об этом?
– Да, приходили, говорили.
– Много таких?
– Были такие.
– Чем они это объясняли? Это было упреком в ваш адрес? Как вы это воспринимали?
– У Ильфака язык был другой, стихи другие. Какой-то другой автор может и напишет о тех же проблемах, но использует совсем иные слова и эффект отличается. Хотя я пела о том же, что и раньше, люди, привыкшие к стилю Ильфака, тосковали о нем. Им не хватало именно их любимого автора.
В этом году подготовила новую концертную программу из 20 песен, в ней ни одной песни Ильфака. Кому-то не понравилось. Но это неизбежно. Например, песни, которые я пела всю жизнь, сейчас исполняют другие. Получается не хуже, чем у меня, а возможно и лучше, но люди все равно воспринимают их как мою песню. Здесь то же самое – они требуют песни Ильфака. Но так не может продолжаться всю жизнь. А сейчас уже, к сожалению, вообще невозможно.
– Я сама, хоть и люблю ваши песни, не могу их слушать долго, так как мишарский акцент немного режет ухо. Хотелось спросить, много ли таких, как я?
– Много.
– Вам говорят об этом?
– Конечно.
– Исправить свой акцент не хотите?
– А зачем? Гораздо больше тех, кто именно из-за этого мишарского звучания и полюбили меня. Я ведь никого не заставляю слушать. Еще раз официально могу заявить – свои залы я собираю «открытой кассой», то есть никаких административных ресурсов для того, чтобы «пригнать» зрителя, на моих концертах не используется. В тех же Кукморском, Сабинском, Арском, Азнакаевском районах выступаем по два дня подряд при полных залах огромных ДК. А кто не любит – что поделаешь, как говорится, я же не деньги, чтобы всем нравиться.
Но и критику я принимаю с уважением. Если однажды начнут только хвалить – значит, я потеряла себя, я как все. Я обычная деревенская девушка – могу за руль трактора сесть, корову доить, сена накосить, картошку окучивать. Если надо, могу управлять вертолетом. Я такая, какая есть. Не для того, чтобы что-то доказывать. Плачу, смеюсь, злюсь, ругаюсь иногда, очень сочно могу ругаться, если кто-то не понимает обычных слов. Я разная, я женщина, к тому же творческая женщина, а это пиши пропало.
– За какое время в среднем распространяются билеты на ваши концерты?
– Везде по-разному. Могут уйти за день, иногда в зале всего 150 человек сидит. А иногда, например, звонят – «до концерта месяц, а у нас уже распроданы все билеты, берем еще один день».
– Я наблюдаю за ситуацией в татарской эстраде, и могу сказать – на сегодняшний день вы самая популярная в Татарстане певица. Элвин Грей не в счет, я считаю его исполнителем из Башкортостана.
– Я бы так не сказала. Не только Элвин Грей, они мои коллеги.
– Я не хочу вас противопоставлять, говорю как факт.
– Есть популярные исполнители, набирающие полные залы, есть намного популярнее меня.
– Как вы думаете, как долго продолжится ваша популярность?
– Никто не может сказать и ни один артист этого не знает. Каждый год делаю программу и выезжаю, это как на рыбалке – будет рыба или нет, не знаешь.
– В этом году, как вы сами сказали, 15-летие вашего творчества. Хотелось бы услышать о ваших творческих планах, связанных с юбилеем.
– Сегодня я работаю над программой. В прошлом году, к сожалению, новую программу удалось представить лишь в феврале. Каждый год выходили в сентябре. Вышла поздно, сделала программу как смогла, и еще много осталось не охваченных районов. Пожалуй, в августе-сентябре поеду по этим районам, затем уже выйду с новой программой.
И сейчас большая дилемма – будут в моей программе песни Ильфака или нет. Люди постоянно спрашивают об этом. Я всем сердцем хотела бы петь его песни, я их воспринимаю не только как его, но как мои собственные. Потому что я их вывела на сцену, я пела, по 200 раз в год. Но сегодня у меня нет права их исполнять. Сегодня песен Ильфака нет ни на радио, ни на телевидении, они только на дисках, и это для меня еще очень сложный вопрос. Мне пишут: «Сейчас они твои, бери и пой, зарабатывай». Это смешно. Давайте тогда закопаем эти песни.
– А что будет с ними?
– А я не знаю. Сегодня эстрада так быстро развивается, если песня не звучит максимум полгода, то она выпадает.
– Здесь юридические сложности?
– Да, из-за юридических сложностей я не имею права их петь.
– Вы что-то делаете, чтобы решить эту проблему?
– Пока не знаю, что и сказать. Но неправда то, что родственники и дети Ильфака против. Дочь Ильфака я могу назвать одной из моих близких подруг. Так было при его жизни, в течение многих лет, так и остается. Хорошо общаемся с его сыном от первого брака, с родными. И с первой женой Ильфака я в хороших отношениях.
Пока я не могу решить эту проблему. Если и в этом году мне не удастся внести песни Ильфака в программу, они забудутся, а вносить их я не имею права. Но все оставить, как есть, я тоже не могу, это моя работа, единственный источник, который позволяет мне прокормить ребенка. Сейчас я работаю над новой программой, какой она будет, как будет называться – сама даже не знаю, но готовлю.
– Желаем вам удачи, спасибо за интервью!
Нет комментариев-