На легендах о прекрасной казанской ханше, сбросившейся с седьмого яруса башни из-за личной трагедии, было воспитано не одно поколение, в то время как в действительности судьба царицы Сююмбике – не столь театральна, а больше противоречива. Сюжет оперы хоть и не претендует на историческую достоверность, все же был написан с опорой на реальные факты, а потому уже не первый месяц является причиной дискуссий и предметом интереса творческой общественности Казани и Татарстана.
Ставить новую татарскую оперу из Санкт-Петербурга был приглашен признанный мэтр Юрий Исаакович Александров, обладатель «Золотой маски», известный не только всей оперной России, но и всему миру. А партию Сююмбике у десятка претенденток буквально «отвоевала» молодая казанская дива Гульнора Гатина.
В эксклюзивном интервью гендиректору «Татмедиа» Андрею Кузьмину оперная певица рассказала о работе, кипящей «за кулисами» в течение последних месяцев, недавнем разводе и своем видении современной татарской эстрады сквозь призму «Ветра перемен».
Гульнора Гатина прокомментировала критику в адрес родного оперного театра и объяснила, как ей, обладательнице колоратурного сопрано, удалось получить партию Сююмбике, которая предполагает сопрано драматическое.
Многие деятели культуры называют оперу «Сююмбике» надеждой и неким символом процветания, некоего возрождения национального оперного искусства. Вкладываете ли вы в сам факт постановки «Сююмбике» подобные смыслы или же воспринимайте оперу больше с профессиональной точки зрения?
Это несомненно большой вклад в нашу сокровищницу татарской оперы. Я вообще люблю наши оперы и оперы Резеды Ахияровой. То, что мы увидим и услышим сейчас, – будет несравнимо ни с чем. Мне очень приятно, что именно я соприкасаюсь с этим сейчас.
Сам образ Сююмбике окутан легендами, в нем – и жертвенность, и любовь, и патриотизм, сила, гордость, красота. Как вы воспринимайте Сююмбике? Изменилось ли что-то в вашем представлении о ней после начала работы над оперой?
Сразу скажу – то, как я его себе представляла, и то, как его себе представляет весь народ… Я знаю, чего все ждут. Но это будет немного другой образ, другая история. В его основе, в первую очередь, женщина, и женщина слабая, хрупкая. В связи с событиями, которые происходят вокруг нее, она находит стержень, пытается сопротивляться всему и трагично проживает свою жизнь, защищая сына и ханство.
Наверное, из представления все ждут, что красивая женщина сиганет с седьмого этажа башни «Сююмбике», разобьется с тем, чтобы не быть с нелюбимым: «Так не доставайся же ты никому»…
Да, все ждут сказку и легенду.
Вы развенчаете этот образ, правильно ли я понимаю?
Я, наоборот, хочу донести этот образ царицы – независимой, не властной, а мудрой и пытающейся спасти ситуацию, свой народ, уберечь своего сына.
Фактически сюжет оперы пока никому неизвестен, раскройте секрет, все-таки чего там больше: исторических фактов или легенд?
На самом деле, на либретто большими буквами написано, что все это никак не соприкасается с историей. Но, уже изучив весь материал досконально, я поняла, что в нем очень много сходств с историей, даже не с легендами, а именно с историей.
Как давно вам стало известно о том, что вас рассматривают в качестве претендентки на исполнение арии Сююмбике, какими были первые впечатления? Как проходил кастинг, кто составлял вам конкуренцию?
В этом театре я работаю уже шесть лет, сразу после окончания Казанской консерватории меня взяли в труппу. Первым, что мне хотелось исполнить, это татарские оперы – это Зайтуна в опере «Любовь поэта», жена Джалиля в опере «Джалиль». Татарская музыка меня всегда так трогает, после каждой премьеры, после каждого важного дня, когда мы встречаемся с композиторами, поэтами.
Так получилось, что в какой-то день я узнала о том, что Резеда Ахиярова дописывает оперу «Сююмбике». Я даже не думала: подходит ли мне это по голосу, не подходит. Я уже тогда решила, что сделаю все для того, чтобы петь эту оперу. Когда материал был готов, действительно, сама партия была написана для более крепкого сопрано, и я долго думала, если честно, полгода я пыталась подготовить себя к тому, что это будет очень сложно.
Понимая образ, понимая весь драматизм жизни Сююмбике, я понимала, что мне будет легко: мне помогут эмоции, мне поможет ее характер. И, надеясь на это, на свое нутро, я сделала для себя вывод: я сделаю все, чтобы спеть эту партию. Да, приглашались многие: приезжала и Альфия Каримова (солистка Театра оперы и балета «Астана Опера»), и мои коллеги Гульнара Низамова и Зоя Церерина, с которыми мы и остались, много девочек приходило и солистов приезжало из других городов прослушиваться, приезжали и уезжали. Наверное, мне сразу могли сказать, что мне это не по голосу, но, видя мое рвение и преданность делу, татарской опере, никто не мог мне слова сказать и остановить.
А технически как вам это удалось? Ведь одно дело – лирическое, колоратурное сопрано, партии, которые ты раньше пела, а другое – сопрано драматическое, которое подразумевает более мощную подачу, другой диапазон. Как вам удалось перестроиться чисто с профессиональной точки зрения?
Если рассказывать о профессиональной стороне, это будет сложно объяснить и понять. Наверное, легче будет объяснить так: если бы партия была написана для более крепкого сопрано, но более игрового, комического плана, то я бы не в коем случае не взялась за это. А тут присутствует драматизм и эмоции, которые я могу из себя вытащить, это меня и подвело к решению.
С музыкальной точки зрения, у Сююмбике сложная ария? Легко ли вам она далась?
Тяжело давалось изучение этой оперы, потому что современная опера сама по себе сложна. Я полгода учила партию Сююмбике, а потом мне нужно было уехать в Италию для того, чтобы выучить партию Амины в «Сомнамбуле» за две недели, а это вообще колоратурное сопрано. И выучить Беллини за две недели мне уже ничего не стоило после полугода Сююмбике.
Все-таки я, наверное, скажу, что это связано с тем, что «Сююмбике» – современная опера, и нам, вокалистам, она дается сложнее.
Расскажите о том, как вы готовились к роли, читали ли историческую литературу о временах Сююмбике? Возможно, смотрели спектакль Тинчуринского театра?
Подготовка еще не закончилась и, наверное, будет продолжаться еще очень долго. Композитор требует одно, сейчас режиссер требует другое. Когда я учила, я представляла себе все иначе. Во-первых, мне нужно было понять, кто она и как стала казанской ханшей. Выяснилось, что она было просто дочерью крымского бея и стала ханшей только потому, что ее выдали замуж.
Ей пришлось стать такой сильной из-за ребенка и из-за народа, который верил в нее, потому что больше не было никого. Она стала первой женщиной, на плечи которой легло такое тяжкое бремя, хотя она, я так думаю, была к этому не готова.
Что вам помогает в работе над материалом – национальная музыка, легенды, история? Как вы пришли к тому, что вам настолько сильно захотелось спеть эту партию?
Когда я приехала в Казань 11 лет назад и поступила в Казанскую консерваторию к Зиле Даяновне Сунгатуллиной, это мой педагог, так получалось, что на протяжении этих учебных лет я исполняла татарскую музыку. Меня воспитали на татарской музыке, и сейчас, когда речь идет об опере, я просто не могу представить, что к нам может кто-то приехать и исполнять нашу татарскую оперу. Это во мне, и я не могу с этим ничего поделать. И я бы хотела, чтобы нашу татарскую оперу услышали не только в России, не только в Казани, но и за рубежом.
Вы в свое время успешно участвовали в проекте «Кара пулат» («Черная палата», опера-легенда на музыку Эльмира Низамова, либретто Хариса, премьера состоялась 20 января 2015 года на сцене Татарского театра драмы и комедии имени Карима Тинчурина – прим. Т-и.), тоже исторический материал. Схожа ли была работа над «Сююмбике», проводили ли вы какие-то параллели?
Это было давно. Это был большой проект, молодежный проект, в котором участвовали все мои коллеги, с которыми я училась еще в консерватории. И написал «Кара пулат» мой друг, Эльмир Низамов, наш молодой композитор, либретто, кстати, тоже Хариса. Я с большой теплотой вспоминаю этот проект, но сравнить его с «Сююмбике» не могу ни по музыке, ни в коем случае по характеру. Сравнивать сложно. «Кара пулат» – рок-опера, «Сююмбике» – это классика, академ.
В последнее время в творческой среде возобновились дискуссии о необходимости создания у нас музыкального театра, верите ли вы что когда-нибудь у нас будет татарский музыкальный театр? Нужен ли он нам? Как вы относитесь к этим дискуссиям? Нужно ли это? Или и нам достаточно того материала, и самим музыкантам достаточно тех условий для самовыражения, которые есть?
Я об этом много слышала, общалась со своими друзьями и коллегами. Действительно, выпускается очень много студентов, которые хотят петь в опере. Но они не понимают, насколько это тяжело, сложно. Этим нужно жить.
Но есть такой момент, что, допустим, в Москве и Петербурге студенты, закончившие консерваторию, имеют возможность хотя бы соприкасаться с оперой в каких-то молодежных труппах, которые находятся при театре. А у нас ты закончил консерваторию и, если не попадаешь в труппу театра, то тебе либо уезжать, либо искать другую работу, или идти работать в хор.
Я долго думала об этом. Знаю, что многие хотели открыть такой театр, просили, писали… Но сейчас не об этом. Я считаю так – у нас есть наш прекрасный оперный театр, который дает возможности. На данный момент у нас очень много молодежи. И наше руководство не делит молодых на каких-то приезжих, например. У нас сразу открывается дверь на большую сцену: ты выходишь и сразу поешь с главным составом в опере.
И если говорить о том, нужен ли нам театр в Казани, я бы сказала так: не легче было бы нам при театре просто открыть молодежную труппу? Так же, как и в Москве, и в Петербурге. Чтобы эти студенты, которые заканчивали [консерваторию], имели хотя бы какую-то надежду на то, что им не нужно никуда уезжать, можно развиваться здесь. Я у себя в голове вижу какой-то такой вариант.
Но есть определенная недоработка в плане занятости своих артистов? Много критики в адрес наших театров: татарстанские звезды уезжают куда-то петь, а здесь – не приняты, не пригодились. Может быть, тебе повезло – ты поешь здесь с самого начала практически, двери на сцену здесь тебе были открыты. Но кто-то сложнее пробивается, у кого-то голос раскрывается не сразу.
Вы знаете, когда я только пришла, мне не дали сразу главную роль и не выпустили на сцену. Я четыре года пела вторые-третьи партии, на меня очень долго смотрели, ко мне присматривались. Все, к чему я пришла сейчас, – это огромный труд, это жизнь только этим и больше ничем, понимаете?
И когда люди говорят: «Я хочу петь в оперном театре, но туда не пробиться…», у меня возникает вопрос: «А что ты сделал для того, чтобы пробиться в этот театр?». У тебя есть хотя бы пять партий в кармане, чтобы прийти и сказать: я пою то-то и то-то. В этом проблема. Можно искать много вопросов о том, что и театра нет, и не берут, и тяжело, и сложно… Но если есть желание и есть школа, которую тебе дают в консерватории, то пожалуйста – пробуй, никто не против.
Вы участвуете в каких-то других проектах кроме театра? Может быть, молодежные тусовки какие-то, проекты с друзьями, междусобойчики, нет?
В основном весь год я только здесь. Два раза в год наша труппа выезжает в Голландию с гастролями. Летом мне удается на месяц-два выезжать в Италию для изучения новых опер. Это у меня, как правило, проходит так – выучить в Италии, спеть там сначала, а потом спеть здесь. Как-то так протекает моя жизнь творческая. Тусовки не люблю, скажу честно. Моя тусовка – это мой театр.
Давайте вернемся к «Сююмбике». Юрий Александров, как вам с ним работается? Он ведь действительно настоящий мэтр, он стоял на сцене Мариинки, Большого, работал в Вероне и «Метрополитен-опере». Не чувствуете ли вы, что на вас давит глыба? Или вам комфортно с ним работать?
Он потрясающий. Вы не представляете, как он наполняет. Тяжело не сделать то, о чем он говорит и чего просит. Работать с таким человеком – это большое счастье для артиста. Я очень рада, что мне именно с ним посчастливилось ставить «Сююмбике».
Он жесткий, требовательный режиссер?
Он очень добрый, совсем не жесткий. Но если ему нужно собрать сцену, тут же проявляется его стержень. Если бы этого стержня не было, то не было бы ничего…
Знаете, я уже работала с ним в «Любовном напитке» шесть лет назад – это мое первое знакомство с ним. И тогда я должна была петь всего лишь подружку главной героини. Но за месяц до этого я съездила в Италию и выучила главную героиню. Приехала на постановку и говорю: «Знаете, я хочу спеть главную – Адину». И меня никто не послушал, кроме него, режиссера.
Там уже было два состава, я – третий составчик – там сидела, за всеми все повторяла. И, когда девочки-солистки уезжали, он мне давал репетировать все эти большие сцены. В итоге оказалось так, что я пела сдачу генеральную (последняя репетиция спектакля перед премьерой – прим. Т-и.) благодаря этому человеку, который увидел во мне что-то. Поверил в меня. И это очень важно для начинающего артиста – эта возможность и вера. Я очень благодарна ему за все.
То есть у тебя еще к нему личные теплые чувства?
Причем о том, что именно он как-то верил в меня, я узнавала по каким-то видеозаписям с конференций, смотрела их, он говорил обо мне, о том, что есть такая молодая и перспективная солистка. Это я уже потом все увидела. А тогда и сейчас, столько лет спустя… Шесть лет – это все-таки немало для артиста, который в год поет по пять-шесть опер. И я очень рада, что именно сейчас, когда я уже не маленькая, но еще и не совсем большая, мне представилась такая возможность работать с ним над нашей национальной оперой. Это какой-то подарок свыше.
Он прислушивается к мнению артистов или жестко гнет свою линию, исходя из каких-то своих представлений?
У него есть свои представления, но он не будет их просто так «откуда-то» брать. Он будет смотреть на твой образ и на то, сможешь ли ты это сделать или нет, будет ли это тебе подходить. И он сделает все так, что тебе будет очень комфортно, когда ты играешь и когда ты это подаешь.
Как вам ваши партнеры? Здесь задействованы многие артисты очень высокого уровня – и солист Мариинки Ахмед Агади (партия Ивана Грозного, первый состав) и наша дива Венера Ганеева, солисты Башкирского и Красноярского оперных театров. Расскажите об обстановке во время репетиций, сложился ли коллектив?
Я считаю, что Ахмед Агади – это больше даже наш солист, он у нас очень часто поет, я перепела с ним много опер. Но я бы сделала акцент на то, что в «Сююмбике» очень много молодежи.
В этой постановке участвуют Филюс Кагиров (партия Шаха Али, второй состав), Артур Исламов (партия Кошчака, второй состав) – это все наши ребята. И Ярамир Низамутдинов, он поет Ивана Грозного (второй состав). В общем, знаете, я как-то сидела и думала, что мы эту оперу можем исполнить своей молодежью. Если понадобится, нам даже никого звать не надо. Понимаете, как интересно сложилось? Такая опера, куда вошли все.
Вы перечислили наших молодых артистов. Многие из них наверняка участвовали в «Ветре перемен», пели. Вы смотрели? Какое у вас отношение к этому проекту? Он развивается, скоро будет вновь.
Я очень хорошо отношусь вообще к татарской музыке. Изначально я думала, что это будет поп-проект. Но, когда я посетила первые концерты, я услышала, что это наши, татарские романсы. Это все очень вкусно подано, в хорошей обработке и красивых постановках. Я считаю, что это подъем нашего татарского вокального уровня.
Задача этого проекта – поднять уровень нашей эстрады, чтобы обозначились некие маяки того, какая аранжировка, какая пластика, какая одежда должна быть, как подавать материал. Ты считаешь, что эта задача выполняется?
Да, я открыла для себя многих певцов, услышала песни по-новому, познакомилась с новыми интересными людьми, музыкантами, которые к нам приезжали и приезжают на эти проекты. Думаю, это большое дело для нашего театра.
Вообще, как вы относитесь к татарской эстраде? Интересно знать мнение человека, глубоко болеющего и зараженного национальной культурой.
Проблема вот в чем – я живу в Казани 11 лет. И очень многих татарских поп-певцов я просто не знаю. И мне приходится с ними знакомиться только воочию, на каком-то концерте. Либо это мои друзья, которые учились вместе со мной, и ушли в эту музыку. А так, чтобы я прямо всех знала, такого нет.
Это ведь и не нужно. Как вы относитесь к тому, что слышите?
То, что я слышу, мне нравится.
Как вы думаете, сегодня на телевидении представлен достойный музыкальный материал?
Я не смотрю телевизор, но если судить по концертам… Мы очень часто выезжаем с Госансамблем песни и танца Татарстана, они меня часто с собой берут на федеральный Сабантуй, на Дни культуры Татарстана. И мы исполняем романсы татарских классиков либо народные песни и танцы. И этот ансамбль, солистов, которые ездят с ним по всему миру, знают везде. Поверьте мне – это очень круто. Это масштабные проекты, все это очень красиво.
Я понимаю вашу позицию. Как вы считаете, достигли ли вы уже определенного уровня в профессии? Вы уже не «молодая и начинающая», но еще и не «опытная и зрелая». Как бы вы охарактеризовали сегодня свое самоощущение?
Я, наверное, настолько погружена в работу, в искусство, что на этом этапе понимаю – меня ничто другое не может отвлечь. Самое важное сейчас – это мои роли, моя работа и мое внутреннее состояние, которое я переживаю по отношению к тому, что делаю. Это внутренняя гармония, которая должна наполнять проекты с моим участием.
Чем для вас в принципе являются социальные сети – какое-то окошечко в мир, способ подать себя, может, заинтересовать кого-то в той сфере, в которой вы заняты?
Наверное, это для меня, в первую очередь, способ коммуникации. Так получилось, что все мои родные и близкие очень далеко от меня, в Крыму. Я узнаю об их жизни именно в соцсетях. Точно также они обо мне все узнают из соцсетей. Не больше. Это ни в коем случае никакая не реклама.
В Instagram поклонники часто пишут, возможно, знакомятся? Или они могут вас увидеть, только вынося цветы на сцену?
Обычно пишут после опер, благодарят. Подходят на сцену после оперы.
15 августа у вас на странице был опубликован пост, огорчивший многих, – о разводе с мужем Рузилем Гатиным. Вы – публичный человек, как бы то ни было. Так получилось потому, что два творческих человека не смогли ужиться вместе, что-то мешало работе? Или были какие-то другие причины?
Это абсолютно обоюдно. Почему так публично? Мне пришлось сделать так, поскольку мы уже полгода живем в разных странах. В силу того, что наша работа забирает много энергии, мы решили таким образом друг друга поддержать и просто отпустить. Но мы друзья, мы поддерживаем связь и общаемся на творческие темы – сцена будет соединять нас всегда. Это, наверное, будет правдой.
На этом этапе жизни работа и сцена превалируют над интересом к отношениям, правильно я понимаю?
Просто рядом нужен человек, который будет тебя понимать. Понимать жизнь артиста, который внутри себя проживает все свои роли, в голове которого многое должно уложиться… Это очень сложно понять, это поймет не каждый.
В данный момент меня понимает только моя мама, потому что она тоже певица. Она – мой педагог, творческий человек, и она понимает, насколько это сложно: собраться с мыслями перед концертом, оперой. Это психологически очень важно для нас.
Я вас очень хорошо понимаю – у меня первая супруга тоже была оперной певицей. Окончила питерскую консерваторию, поездки, гастроли и так далее.. Но потом мы все же разошлись.
Но вы же тоже творческий человек. Поэтому каждый из вас хотел развиваться.
Да, два медведя не уживаются в одной берлоге.
А у нас не было такого, каждый осознавал. Мы в этом плане, наоборот, помогаем друг другу и болеем друг за друга. Но, с другой стороны, мои года тоже идут, и я в каком-то смысле, естественно, хочу семью. Ведь для женщины очень важно стать мамой. И вот эти моменты я не укладываю в своей голове, зная, что мой супруг очень долго находится очень далеко. Это для меня как для женщины сложно.
А карьера и творчество – это то, без чего я никак не смогу жить. Если я не будут творить на сцене, я не смогу реализоваться в другой области. Для меня главное – то, что во мне заложено.
Какой мужчина должен быть рядом? Он должен быть из другой профессии, должен помогать и оберегать? Или все-таки есть любовь, чувства, ради которых на что-то можно пойти?
Не знаю, не могу сказать. У меня есть некий идеал, который не соответствует ни с чем и ни с кем.
Вы его ждете?
Да.
Поклонники-то могут писать?
Я им никогда не отвечаю.
Ваша семья до сих пор живет в Крыму, насколько я понимаю? Не было желания сюда их перевезти, чтобы родные люди были ближе?
В этом году мама ко мне переехала.
Значит, сведения уже устаревшие, хорошо, что появилась поддержка рядом. Еще несколько чисто профессиональных вопросов, очень интересно ваше мнение. В каком направлении сейчас развивается театр: это театр одной труппы или антрепризы, приглашенные звезды? Что такое современный оперный театр в вашем представлении?
В Москве многие театры имеют свои труппы – никаких приезжих, очень редко, могут из соседних театров кого-то пригласить. Ты можешь прийти в театр Немировича-Данченко и увидеть на сцене кого-то из Большого театра. Это один город, и поэтому одни и те же солисты во всех театрах.
Что касается зарубежных театров – возьмем, допустим, Италию: они очень много приглашают всех: и режиссеров, и дирижеров, и солистов. В Италии это есть – опера ставится конкретно на человека, на звезду. Это Хуан Диего Флорес, Нетребко или еще кто-то. Вы же понимаете: допустим, Нетребко и ее супруг, для них ставятся многие проекты. И в Большой они приезжали, и в Ла Скала были. Все ставится именно на них. Какая-то такая сейчас пошла тема. Это же хорошо, когда у нас есть такие звезды, на которых можно поставить целую оперу, целый спектакль.
Но они не будут идти в этом театре долго…
Хорошо, но, если смотреть со стороны зрителя, нужно быть просто благодарным тому, что ты видишь сейчас. А если смотреть со стороны молодых певцов, это то, к чему ты можешь и должен стремиться.
С кем бы вы сейчас хотели спеть? У кого из современных певиц поучиться?
Не думала об этом. Всегда так получается, что у меня прекрасные партнеры-теноры. Не назову вам ни одного певца, с которым я бы прямо мечтала спеть. Я считаю, что сейчас я пою с лучшими нашими тенорами, если брать треугольник Москва – Казань – Петербург.
А по поводу поучиться… Я бы пообщалась с Нетребко, конечно. Очень хочется пообщаться, чтобы почувствовать, как она по-настоящему проживает это все, откуда она это берет.
Откуда вы в себе «это» берете, когда вам приходится работать в не совсем комфортном для тебя диапазоне, в «Сююмбике»?
Все равно каждый наш образ на сцене черпается изнутри, ты в любом случае как-то где-то это переживала. И если это так, то это видно по-настоящему. И это трогает зрителя.
Билетов на «Сююмбике», к слову, уже нет.
Я пришла в конце августа, и мне сказали, что билетов уже нет.
Вы еще не всю партию выучили, а билетов до конца сезона уже нет.
Да, как-то так. Я считаю, что это только начало – пройдет премьера, и эта опера войдет в репертуар нашего театра, будет очень часто идти. Думаю, у всех любителей оперы будет возможность познакомиться с этим шедевром.
Нет комментариев-