Обсуждения на тему «что можно в татарском театре, а что – нельзя» до своей кульминационной точки дошли после выхода эскизов театральной лаборатории «Тамга», которая работала в начале апреля в театре Кариева.
В частности, чуть ли не скандальными оказались два эскиза, представленные в рамках лаборатории, – это «Мой папа Питер Пен» Тимура Фейрузова и «Молчанка» Ильшата Мухудинова. К слову, оба режиссера – приглашенные, первый из Норильска, второй приехал в Казань из Уфы.
Драматический материал этих эскизов вызвал у некоторых экспертов серьезную обеспокоенность: в первом из них демонстрируется суицид, во втором есть намеки на возможные интимные отношения несовершеннолетней.
Эксперты выразили мнение, что такого в татарском театре быть не должно и демонстрация подобного не путь татарского театра.
На фоне этих споров и дискуссий было решено провести круглый стол и выслушать представителей татарского театрального сообщества.
Участники круглого стола:
- заслуженный артист России, народный артист Татарстана Ильдар Хайруллин;
- педагог КФУ, литературовед, кандидат филологических наук Миляуша Хабутдинова;
- обладатель национальной театральной премии «Золотая маска», хореограф театра Кариева Нурбек Батулла;
- заслуженный артист Татарстана, актер театра Тинчурина Ирек Хафизов;
- актриса Атнинского театра Гузель Гафарова;
- главный редактор журнала «Идель» Айсылу Хафизова;
- главный редактор журнала «Сабантуй» Ильназ Фазуллин.
Единственный критерий в искусстве – это талант
– Говоря о каких-то вещах или явлениях, у нас принято разделять: вот это характерно татарам, а вот это – нет. Что у нас традиции… Что в татарском театре не принято открыто говорить об интимных отношениях…
– То есть как? Это – характерно, а это – нет? Так не получается, – довольно бурно отреагировал на вопрос ведущего Ильдар Хайруллин. – Искусство – это территория свободного творчества. Нельзя призывать к насилию и порнографию, остальное все – можно.
Единственный критерий в искусстве – это талант. Как мы можем так разделять: вот это татарам свойственно, а это – нет? Основы морали – они единые для всех. Мы же не можем сказать, что, например, стыд, совесть, преступление и другие понятия свойственны каким-то народам, а нам – нет? Так не бывает. В театре и материться можно. «Нет хороших и плохих слов – есть уместные и неуместные», – сказал Пушкин. У хорошего творца хороший вкус. И обнаженное тело можно. Почему же нельзя? Мы ведь в музее смотрим скульптуры Микеланджело, картины Рубенса. Мы не говорим: «Не буду смотреть на голую женщину, это татарам не свойственно».
Здесь к разговору подключился главный редактор журнала «Ялкын» Ильназ Фазуллин, который был приглашен в качестве специалиста по подросткам:
– Если станем ссылаться на традиции и ограничивать, сдерживать творчество, то у нас национальное развитие тоже может остановиться.
Мы же можем говорить детям: не ходите в тот театр, он не подходит нашим национальным традициям. Это, наоборот, может привести к тому, что ребенок заинтересуется и захочет пойти туда. Это показывает наше узкое мышление. Напоминает спор джадидистов и кадимистов столетней давности. Мы как-то тяжело воспринимаем новые направления, новые стили.
Я не призываю давать абсолютную свободу детям, снять все ограничения – это будет радикально, но хочу сказать, что не нужно ограничивать по принципу, подходит это татарам или нет. Главное, чтобы не было насилия и порнографии. Татарское национальное искусство не должно быть только с тюбетейкой и национальной одеждой. Пусть будут разные жанры театра – я считаю, что, выпуская спектакли в разных жанрах на татарском языке, мы создаем татарский национальный театр.
Айсылу Хафизова по этому поводу вспомнила свои впечатления от «нетипичного» спектакля:
– Я была подростком. На каком-то фестивале на сцене Камаловского театра свой спектакль показал финский театр. Действие происходит в бане, и мужчины вышли на сцену так, как обычно моются в бане…
Ничего другого из этого спектакля не запомнилось, помню только эту сцену – как мужчины там ходили в чем мать родила.
Мне кажется, что это спорное явление. Творчество не может быть в такой степени свободным. Должны быть какие-то рамки – культурные рамки. Культура татар особенная, и она отличается от русской культуры. Наш театр, конечно, родился из русского театра. Но все равно у татар есть особенность – исламские нормы, традиции, семейные нормы…
– Сейчас ты бы пустила свою дочь на такой спектакль?
На адресованный Айсылу Хафизовой вопрос ответил Ильдар Хайруллин:
– Дочь надо воспитывать перед тем, как отправить в театр. Ты покупаешь билет, садишься в зрительном зале, и тебе кажется, что вот сейчас тебе должны показывать только то, что тебе нравится. Так не бывает! Если тебе не нравится – нравится другому, а если ему не нравится – может понравиться тебе. Нельзя ставить рамки.
Мы должны воспитывать себя и наших детей.
Общение с искусством не получается просто так, к нему надо себя готовить, развивать свой вкус.
У нас в театре Камала шел спектакль «Курчак туе». Там в одной из сцен у Нафисы обнажились груди (Нафиса Хайруллина – артистка театра. – Ред.). И что, кто-то сильно удивился? Пять человек ахнули… А 25 лет назад в спектакле «Жэхэннэм биюе» срывали одежду с актрисы Марьям Юсуповой, она оставалась голая. И ничего, нормальный был спектакль.
Ирек Хафизов вспомнил еще один случай:
– Уфимский театр Гафури в Казани показал спектакль «Кара йозлэр», там героиню раздели догола. Но нам, зрителям, это не показалось чем-то постыдным, вульгарным. Если это оправдано разыгрываемой на сцене историей – что же не показать? Может, мы себя заталкиваем в какие-то тиски, формы? Наверное, пора выходить из этих рамок. С Айсылу тоже согласен – мы в исламе. Но…
Своим примером поделилась и Миляуша Хабутдинова (к слову, она одна из экспертов, раскритиковавших два эскиза лаборатории «Тамга»):
– Для меня самый красивый пример – работа башкирского театра. Башкиры нам привезли «Энилэр хэм бэбилэр» («Колыбельную») Туфана Миннуллина. Я была потрясена! Здесь все циклы жизни – от оргазма до рождения ребенка – показали через танец. Но он был такой нравственный, красивый. Это был танец, поднимающий к высочайшей точке! Я восхищалась тому, что молодой режиссер смог вдохнуть новое дыхание в хрестоматийный спектакль. Через танец это произведение открылось своими новыми гранями. Это было очень красиво…
Есть еще один прекрасный образец национального произведения. Спасибо Ниязу Игламову – он привел в театральный фестиваль «Навруз» якутский театр. Они – пример для нас. Они реконструировали свою систему образов, взяли технику из китайского и японского театров и на пустом месте построили свой театр. Заново создали традиции. Этот театр сейчас ездит по миру. Самобытный, красивый, и всем интересно.
А наша национальная самобытность выполняет ритуальную функцию. Тюбетейка, калфак, танец… Но ведь есть культура и нравственность. Вот из-за этой воспитанности татары в 90-х годах не сделали Чечню. У нас не началась война, потому что у татар была нравственность.
Я не против экспериментов. Приняла и «Медею» (постановка Альметьевского театра. – Ред.), и «Метаморфозы» (Нурбек Батулла и его команда. – Ред.), и поставленный в Буинском театре «Водка, Е#ля, телевизор» (эскиз лаборатории «Буинская Талия». – Ред.). А эскизы в «Тамга» я не приняла.
Говорите, есть границы или нет, – я вам отвечаю: границы есть, для этого есть Роскомнадзор! Есть Административный кодекс, Уголовный кодекс. Границы есть везде, без границ жить невозможно.
Когда ставим на сцене произведение для детей, мы должны ставить обдуманно. Мы не должны навредить психике ребенка. Сейчас месяц Рамадан, я не могу приводить цитаты из этих эскизов. Но театр опубликовал видеозаписи – можете посмотреть. В эскизе «Мой папа – Питер Пен» отец наложил на себя руки. Будем показывать такой спектакль шестилетнему ребенку? (Спектакль имеет маркировку 6+. – Ред.) Готов ли физиологически ребенок правильно принять такую информацию? Не воспримет ли это он как инструкцию к применению?
А спектакль «Молчанка» – это эпатаж. К сожалению, наша культура начала сводиться к эпатажу.
Почему Саха-Якутия за короткое время построила свой театр? А мы превратились в копи-центр: это копируем, то копируем. Пора ведь уже. Выросло одно поколение «детей суверенитета» – я хочу видеть плоды этого поколения!
Здесь к разговору присоединился Нурбек Батулла, который назвал его неконструктивным:
– Это абсолютно неконструктивный разговор. Говорим, закон. Закон в разных странах разный. Например, в России курение марихуаны запрещено. А в некоторых странах она не запрещена. Также проституция у нас запрещена, за это могут посадить в тюрьму. В какой-то стране это может стать твоей законной профессией. Если я сделаю татарский театр в Голландии, он там будет татарским театром без границ?
«Зря молодежь ограничиваете, запрещаете ей»
– А что такое «сделать татарский театр?»
– Вот именно, я у вас спрашиваю – что такое татарский театр? Я вырос татарином – дышал этим татарским воздухом, это мне с молоком матери впиталось, слышал, слушал, пел, играл, танцевал, учил… Как еще я должен быть татарином? Я не ищу этому ответа. Я ищу безграничности. Вы впустую тратите время! Зря молодежь ограничиваете, запрещаете ей. Эти споры свойственны и для России. Мы, что бы мы ни говорили, часть России. Это наша общая проблема. А за границей такой проблемы нет. Мы эту проблему выдумали и из-за этого спорим, ругаемся…
Гузель Гафарова поддержала Нурбека Батуллу:
– Я считаю, что в искусстве не должно быть границ. Искусство – это свобода, свободное творчество. А говоря о национальной принадлежности искусства, мы, наверное, должны сохранять язык. Сейчас актуальны беби-театры. Мы с детства должны с их помощью воспитывать детей. А что касается обнаженки – какие-то рамки должны быть.
Ирек Хафизов напомнил:
– Гузель и сама разделась в фильме (речь идет о ее роли в фильме «Мулла». – Ред.).
По словам Гузель, она и не заметила, как разделась:
– Да, я и сама разделась. Если честно, я сама даже толком не поняла – это было очень быстро.
Мы с фильмом много ездили, бывали и в деревнях. И мусульмане смотрели, но никто не говорил: «О, эта девушка разделась». Не набрасывались.
– В чем еще, кроме языка, может быть "татарскость" в татарском театре?
Ильдар Хайруллин:
– Якуты как-то привезли трагедию «Тит Андроник». Английская драматургия. Шекспировское произведение смотрелось как удивительное национальное произведение.
Дело ведь не форме, а в духе. Если татарское – то гармошка и Галиябану, обязательно надо петь… Татарская жизнь ведь не только в этом! Она в духе! В том, как мы воспринимаем мир. Вот эчпочмак, коймак… Нет, надо смотреть шире.
А если в спектакле есть обнаженка и мат, то надо писать в афише: в этом спектакле обнаженное тело, здесь ненормативная лексика. Зритель сам решает: «А, здесь матерятся, сюда я ребенка не приведу».
Ирек Хафизов отметил, что такая афиша, напротив, может привлечь зрителя.
– Мне кажется, это станет рекламой – люди больше начнут ходить… Это вызовет интерес.
Айсылу Хафизова напомнила об источниках бюджета государственных театров:
– Если государство дает деньги проекту, он должен соответствовать государству, его статусу и его законам. Он должен быть приемлемым для живущих в этом государстве. Делаете эксперименты – делайте: нет никаких границ, ничего нет! Но делайте на свои деньги. Зритель идет на сделанное вами произведение, покупает билет, смотрит – все хорошо. Если бы этот процесс вошел в эти рамки, появлялись бы эксперименты?
Ильдар Хайруллин заметил, что слишком много внимания экспериментам, и выразил подозрение, что там нет профессиональных режиссеров:
– Часто приходится слышать – на бюджетные деньги ставите такие вещи. Но если финансирует государство, у государства есть административные статьи. Запрещены призывы к насилию, порнография и дискриминация.
Лаборатория, эксперимент... Речь совсем не идет о полноценных спектаклях. Эксперимент – это лаборатория. Будет он еще или нет? Стоит ли уделять ему столько внимания? Мне кажется, нет. Пусть молодежь творит!
Кто же там режиссеры? С кем работает молодежь? Там ведь не были названы имена наших профессиональных режиссеров. Ни Зайниева, ни Бикчантаева. Может быть, окончили Казанский государственный институт культуры. Он ведь еще не выпускает настоящих режиссеров, он выпускает руководителей самодеятельных театров. С режиссерами у них большая разница.
Попробую пояснить: в Доме пионеров раньше работали разные кружки. Вот соберутся дети, делают самолеты. И мотор поставят. Мотор работает, самолет даже полетит. Но ведь мы их не можем назвать авиаинженерами. И здесь то же самое: между собой куражатся. У профессионального театра обязанности и возможности совершенно другие, взгляды другие.
«ПО ФОТО НА АФИШЕ МОГУ С ТОЧНОСТЬЮ 90 процентов СКАЗАТЬ, СТОИТ ИДТИ НА ЭТОТ СПЕКТАКЛЬ ИЛИ НЕТ»
– Значит, проблема здесь в подготовленности режиссеров? Такие маститые режиссеры, как Бикчантаев, не делают спорных проектов, так?
Миляуша Хабутдинова:
– Бикчантаевы тоже ставят «Курчак туе»… У них выходит со вкусом. Есть хороший вкус и плохой вкус. Мы идем в эпатаж. Певцы становятся композиторами…
Ирек Хафизов:
– Они уже стали…
Миляуша Хабутдинова:
– Артист становится режиссером...
Вот ведь в чем проблема. Мне показали ответы детей на олимпиаде по татарскому языку и литературе, это международная олимпиада, на которую собирают лучших по всему миру. Показывают памятник Мусе Джалилю, спрашивают – что это? Ответ: могила неизвестного солдата, обнаруженная в Берлине. Показывают фотографию Шигабутдина Марджани. Ответ: изображение последнего хана Казани Биктимера. Вот вижу я все это, и душа моя разрывается! Мы тут в игры играем – зря время тратим! У нас сейчас нигде, ни на какой площадке не идет формирование сознания детей. Из всех видов искусства актуальный и живой только театр. Изобразительное искусство, можно сказать, в мертвом состоянии – оно не работает с обществом. Танцевальное искусство мы не видим. Значит, мы должны развивать и растить наше национальное сознание в театре. Театр должен быть площадью национальной самобытности!
Для меня образец национального театра – спектакль «Агыла да болыт агыла» Айдара Зяббарова. Поставленный по-современному поэтический спектакль! У спектакля «Алиф» (хореографический спектакль, принесший в 2018 году Нурбеку Батулле «Золотую маску». – Ред.) принимаю идею, хореографию, но музыку не принимаю.
Ильдар Хайруллин:
– «Тормышмы бу?» Айдара Зяббарова – образец настоящего национального спектакля.
Нурбек Батулла:
– Образцов национального театра много. Идите в театр Тинчурина, смотрите весь репертуар подряд! Хотя я и не был там.
Есть живые спектакли и есть спектакли, которые сводятся лишь к внешней форме. «Тормышмы бу?», мне кажется, живой спектакль. Если он выворачивает наизнанку твою душу, если ты там смеешься и плачешь, если думаешь – это ведь обо мне… Это и есть национальное? Не знаю.
Он меня тронул? Тронул. Дал энергию? Дал. Открыл мне мое невежество? Открыл. Дал творческого вдохновения? Дал. Мне кажется, должны быть такие критерии.
Но все это очень субъективно. Кто-то говорит, что не принимает то, что напоминает церковь. А я люблю церковь. Я люблю все конфессии. Для меня церковный звон – это не отрицательный образ. Хотя я чувствую, как по какой-то причине наши мудрые, уважаемые и национальные поэты связывают церковный звон с отрицательным образом. Конечно, я понимаю – Иван Грозный, насильственное крещение, оттого и негатив. Но разве это уже не детский сад? Такое восприятие «национального» только вредит нам.
Поэтому я поставил бы вопрос о живом искусстве.
Ильдар Хайруллин:
– Я тоже никак не разберусь с этим. В нашем театре шел Островский, «Бесприданница». Национальный театр. Татарский театр. «Черная бурка» – осетинское произведение. Люди плакали во время просмотра спектакля. Это же национальный театр. Как его отличить? Только «Зэнгэр шэл» и «Сунгэн йолдызлар» – и всё? Или вся драматургия это – национальный театр? Вы до сих пор не слышите одно – уровень таланта! В искусстве всего один критерий – как произведение подается!
Нурбек Батулла:
– В театр я хожу очень редко. Но по фото на афише могу с точностью 90 процентов сказать, стоит идти на этот спектакль или нет. Это мои личные критерии.
- Накладные усы и борода – видимо, идти не стоит.
- Полно пиджаков – не надо идти.
- Декорации из досок – минус.
- Нет накладной бороды – плюс.
- Костюмы со вкусом – хорошо.
- Нет драматургии – пять плюсов.
- На сцене нет человека – значит, надо сходить и посмотреть.
Каждый зритель должен в себе воспитать возможность самостоятельного выбора. А чтобы это воспитать, должна быть свобода выбора. Пусть будут с накладными бородами. Пусть будет и спектакль без актера. Где это? Нету. Где спектакль без драматургии? Где бессюжетная опера? Видите, возможность выбора сильно ограничена.
Я согласен – очень нужно общаться, критиковать. Но ведь у нас поле слишком мелкое. Здесь на этой встрече должен был сидеть и режиссер бессюжетных опер, и постановщик перформансов. Выступающий голым в перформансе перформер должен был тут сидеть голым. Где он? Нет же. Мы тут как-то сидим между собой, общаемся, будто в семейном кругу. Надо шире! Не должна идти речь о границах. А о том, как же нам убрать еще больше границ.
Я бы дал один совет: надо ставить непонятные спектакли. Если произведение искусства мне полностью понятно, если я строю в своей голове критические схемы, значит, это мне знакомо. Значит, это не рождает в моей голове новых нейронных связей. По мне, у искусства и цель такая – создавать новые нейронные связи. А это не совсем просто.
Нам не надо бояться… Если непонятно, надо обратить внимание. А если понятно… ага, этот влюблен в эту, затем он ей изменит. Во втором акте все помирятся, все персонажи споют вместе, и занавес закроется. Если такой, то он нам не дает новых нейронных связей.
Ильдар Хайруллин не соглашается с Нурбеком Батуллой:
– У Марселя Салимжанова всё творчество было стабильным, устойчивым. Спектакли шли хорошо. Даже из плохой пьесы он ставил хороший спектакль. Он любил повторять: должен быть понятным и услышанным. Нурбек, не могу согласиться с тобой. Спектакль должен быть понятным. Позиция театра, мысль, доносимая до людей, должны быть понятны. А что делать зрителю – сидеть и гадать, что же это такое? «Алиф» посмотрел. Вроде ничего не понятно. Но позиция твоя понятна. Мне было очень интересно.
Нурбек Батулла не соглашается с Ильдаром Хайруллиным:
– Но я с вами не согласен, Ильдар абый. Я вас люблю, я влюблен в вас, но не соглашусь.
Ильдар Хайруллин:
– В искусстве нет панацеи. Поэтому кто-то ходит в его театр, кто-то в театр другого.
Мы должны воспитать наших детей способными понимать искусство театра.
Нурбек Батулла:
Понимать в искусстве необязательно. Если у тебя не работает аппарат восприятия, ты можешь войти через понимание. Понимание – это логос, это лишь одна часть нашего бытия. Не понимаешь – есть другие инструменты. Ты расслабляешься, соединяешь свое тело с актером на сцене – это один инструмент. Во-вторых, ты смотришь, как он двигается в пространстве. Что рождают его движения – треугольник, круг или хаос, – в этом случае современный театр, пожалуй, ближе к изобразительному искусству. Если здесь композиционное мышление, то приходит и какое-то восприятие. Мне кажется, не нужно бояться непонимания. Надо входить в непонятные области.
Ильдар Хайруллин:
– Творчество живет из-за силы эмоционального воздействия на зрителя. Театр должен поднимать проблему, а не отвечать на нее. Остальное человек должен додумать сам. А чтобы прийти к этому мнению, он должен быть понятным. Если он вызывает у меня чувства – суть искусства в этом.
Нурбек Батулла:
– И в эмоции есть что-то важное, это – энергия. Некоторые произведения с эмоциональной стороны оставляют холодными, воздействуют на уровне энергии. Как сказал один умный человек: задача театра – смешение энергии.
В Европе беби-театры начались еще в шестидесятых годах, поэтому, видимо, там новое быстрее принимают. Беби-театры не строятся на конфликте, сюжете. Они построены на композиции, цветах, энергии. Например, отношения синего треугольника и желтого квадрата. Это взрослый не поймет. Если ребенка с малых лет так воспитать, его мозг будет готов к новому. Он научится находить правила и понимать даже непонятные спектакли.
– Тогда вопрос поставим так: «Чего не хватает татарскому театру?»
Айсылу Хафизова. Татарскому театру не хватает знаний, профессионализма. Национальная самобытность никак не ограничивает театр. Национальность открывает лицо человека, показывает его сущность, дает понять, кто это.
Хорошее и маленький поймет, и старый. Если поставлено профессионально, то понять можно.
Последняя реплика. Ильдар Хайруллин:
– Мой внук учится в татарской гимназии. По случаю дня рождения Тукая их повели в театр кукол. Татарский театр татарским детям сказки Тукая сыграл на русском языке. Я вот об этом задумался…
Нет комментариев-