В Татарстане активно обсуждают создание первого мусоросжигательного завода. Его работа должна закрыть проблему утилизации мусора в столице региона — Казани. Однако многие люди с недоверием относятся к такой перспективе, опасаясь негативных последствий для окружающей среды. Ответьте как эколог, имеют ли эти страхи под собой основание?
Э.Р.: Природа знает много разных способов утилизации мусора, в том числе и сжигание. При этом работа таких предприятий часто сталкивается с информационными атаками. Яркий пример — так называемая «легенда о диоксинах».
А в чем эта легенда заключается?
Э.Р.: Люди, которые занимаются биологией, экологией и воздействием на окружающую среду, прекрасно знают, что диоксины — хлорсодержащие соединения. Легенда заключается в том, что в своё время коллеги из агрессивной экологической организации создавали систему борьбы с предыдущими технологиями мусоросжигания. И ввиду того, что во многих городах стояли заводы, людям вдруг «объясняли», что они вредные.
Для того, чтобы раскачать эту историю, они придумали, что в выхлопах заводов есть диоксины, рассказали про вред диоксинов. Рассказали, что они провоцируют рак, что они накапливаются в организме. Сначала история была достаточно локальная. Дальше ее стали применять как аргумент против сжигания отходов. Расчет был простой — обычные люди в основном не разбираются в тонкостях химии.
Но правда в том, что для формирования молекулы диоксина необходим хлор. Хлор — далеко не самое распространенное вещество в наших отходах. И для того, чтобы при сжигании получилось заметное количество диоксинов, у вас должно быть значительное количество хлорсодержащих отходов и определенный температурный режим.
Когда западные технологи говорят, что сжигают мусор при температуре 1,2 тыс. градусов — это реальный аргумент со знаком «плюс», потому что при такой температуре молекулы диоксина начинают разлагаться, и хлорсодержащий полимер разлагается до свободного хлора. В ответ на это была придумана новая концепция, что в выхлопе заводов происходит рекомбинация молекул, то есть якобы опять возникают диоксины.
При этом мало кто понимает, что когда в огромной трубе двигаются миллионы молекул, вероятность того, что у вас возникнут сложные диоксиновые молекулы крайне низкая. И поэтому в выбросах современных мусоросжигательных заводов заметных концентраций опасных веществ так никто и не обнаружил.
То есть на практике эта «страшилка» не подтверждается?
Э.Р.: Диоксины есть, но они не превышают допустимых норм. Однако люди об этом не задумываются. Им рассказали, что есть какое-то страшное вещество, которое сейчас упадет на голову, вызовет рак, оставит без детей и так далее. Придумали все эти страшилки, а люди реально боятся этого.
А если говорить про вероятность возникновения каких-либо веществ в трубе завода, то в сжигаемых отходах полно углерода, собственно, он и горит. Из углерода состоят алмазы. И вероятность образования алмазов тоже есть. Понимаете, да? Но мы не видим, чтобы у нас из труб мусоросжигательных заводов вдруг посыпались алмазы.
Что сейчас происходит в сфере переработки отходов?
Э.Р.: Во-первых, есть определенное баловство с информацией. Во-вторых, если говорить про альтернативы, то все говорят, что альтернатива — это раздельный сбор отходов. Я, как человек, который этим занимается довольно плотно, боюсь переработки пластика (без сжигания — прим. Т-и). Потому что когда мы с вами отложили эти баночки и переправили на перерабатывающий завод, дальше эти банки начинают измельчать. При этом процесс измельчения связан с трением и температурой. И в какой-то момент там возникает температура, при которой образовываются диоксины. И очень часто это оборудование не изолировано от окружающей среды. Многие считают, что эта технология — «зеленая», но никто не замерял диоксины возле измельчителей пластика. А ведь температурный режим для их образования там самый идеальный.
Поэтому что опаснее: быстрое сжигание при температуре в 1,2 тыс. градусов или медленное его нагревание при механической обработке — я не знаю. Это требует дополнительного исследования. Мы сейчас как раз обратились в РАН, чтобы эти технологии попали под пристальное внимание и проверили их безопасность.
А таких заводов в России вообще много? Именно тех, которые измельчают?
Э.Р.: Это вообще не завод. Вы ставите шредер рядом с сортировкой и подаете туда пластик. Это легко делается. Мы боимся этого, потому что темой МСЗ плотно занимались ученые, заводы под постоянным надзором, а темой измельчения пластика никто не занимается. Поэтому если уж искать возможные источники диоксинов, то надо смотреть на такую переработку.
И самое интересное — в наш организм хлор поступает совершенно другим путем. У нас моющие средства с хлором, у нас вода хлорируется, хлор применяется при обработке фруктов и овощей. И 95 процентов хлорсодержащих соединений в свой организм мы получаем при питании и питье, а не при дыхании. Поэтому если у нас и накапливаются диоксины в организме, то основным источником является еда и вода. А то, что мы получаем через воздух — это всего 5-6 процентов. И когда вам рассказывают, что «вот здесь ужас, а вот здесь его как бы нет», это выглядит как намеренно искаженная информация. Поэтому мы к диоксиновой истории относимся очень аккуратно. Мы — экологическая организация, поэтому хотим чтобы наши ученые провели полноценное исследование и высказались на эту тему.
Была такая же скандальная история про факелы, которые ставятся на полигонах, что они тоже дают диоксины. Тогда делались специальные трехкратные измерения. В итоге, на выхлопе диоксинов получилось меньше, чем рядом. Поэтому очень похоже, что вся эта шумиха с диоксинами придумана для решения каких-то коммерческих задач конкретных организаций. И людям необходимо объяснить, что когда вы яблоко не домыли — вы диоксинов получаете больше.
Когда начнется изучение технологии переработки пластика, о которой вы сейчас говорили?
Э.Р.: Сейчас формируются группы. Владимир Грачев (глава Центрального Совета Всероссийского общества Охраны природы — прим. Т-и) формирует целую специальную тематическую группу в Российской академии наук (РАН). И мы рассчитываем, что одна из задач, которая будет оперативно решена — это как раз полноценное исследование на тему измельчения пластика. Я думаю, что к осени, к сентябрю- октябрю, у нас какая-то информация будет. Это первая история. Вторая история заключается в том, что когда у меня спрашивают про мусоросжигательный завод, я отвечаю: «Я не знаю, что это такое». Потому что правильно устроенная система обращения с отходами вообще не предполагает появления мусора для сжигания. Это достаточно интересный факт. У нас человек каждый день выбрасывает килограмм отходов, это полтонны за год. Потом раз в год он идет на митинг и громко кричит, что он против заводов. Я, например, выбрасываю всего 1 кг отходов в неделю.
Как вы этого добились?
Э.Р.: Очень просто. Домашний раздельный сбор: макулатуру отдельно, пластик отдельно.
Вы разделили, а что дальше? Расскажите подробнее, как это работает.
Э.Р.: Просто сдаю переработчику напрямую. Переработчики у нас в стране есть везде, особенно макулатуры и пластика. Это не требует контейнеров. У меня бумажный пакет, в который я сложил свою макулатуру. В определенный день положил у подъезда, приехали люди забрали и оставили на месте другие пакеты. Это даже не вопрос культуры. Эта система уже работала в нашей стране. Например, был пионерский сбор макулатуры, и мы сожалеем, что нам сейчас навязывают контейнерную систему.
Человек принимает решение, что отправить в мусор, а что отправить на вторичную переработку дома, а не у контейнера. Нужно дать возможность принимать это решение дома. Бумажный пакет много места не занимает. Отобрав макулатуру, вы отбираете 7-8 процентов наших городских отходов. Для наглядности, 7-8 процентов из 12 млн тонн отходов московского региона — это почти 1 млн тонн, это объем крупного комплекса утилизации. То есть просто можно сэкономить на работе целого предприятия по утилизации. Это не вопрос культуры, это работа.
В СССР половина населения таким образом собирала макулатуру. Почему мы этот советский опыт перечеркиваем и придумываем себе какой-то новый — не знаю. Мы объясняем, что эта система не будет работать. Контейнер, в который вы сложите мокрые и сухие отходы, будет содержать и бумагу, и пластик. И обязательно найдутся дети со спичками, которые с удовольствием это подожгут. В итоге, вы останетесь без контейнера и с хорошим выбросом диоксинов у вас под окнами. Зачем мы это делаем? Не знаю. Мы должны говорить об этом с людьми. Это очень просто — ведь каждый может сложить свои бумажки в отдельные пакеты.
То, что вы описываете возможно запустить?
Э.Р.: Мы это запускаем уже сейчас.
А насколько сейчас распространена эта система разделения отходов, о которой вы говорили?
Э.Р.: Вот смотрите, я вам дал сейчас пакет. Он условно стоит 5 рублей. Можно его даже в подъезде поставить. И когда вы хотите выбросить лист бумаги, картон или упаковку, вы кладете его в пакет. Когда он у вас наполнится, а он наполняется на 5 кг за 2 месяца, вы можете договориться и переработчик каждый первый вторник месяца, например, будет приезжать и забирать с вашего подъезда 30 кг бумаги (пусть будет даже 4-5 квартир). Переработчик приехал, собрал и положил на место пустые пакеты. Это ваш ответственный подход. Ничего в этом сложного нет. В советское время ходили пионеры. Давался клич раз в 3 месяца, приходили пионеры, стучались, собирали макулатуру.
А что этому препятствует сегодня?
Э.Р.: Нам ничего не мешает. Просто мы живем уже в другом мире. Вот многие кричат: «надо принять закон о раздельном сборе», надо ещё что-то. Ребята, раздельный сбор — это то, как мы живем. Для этого не нужны законы. Договориться внутри подъезда, найти в Интернете переработчика макулатуры, с ним связаться и договориться — это дело пяти минут.
То есть упор должен быть на сознательность людей, а не на законы?
Э.Р.: У нас в стране все так устроено. Все думают, что надо законы поменять. Все думают, что какой-то министр или президент должен прийти к вам домой и все за вас сделать. С отходами так мы не справимся. С отходами справляются так: каждый день принимается решение конкретным человеком, ребенком, папой, мамой и так далее. И наша задача — это потом забрать. Мы предполагаем, что сбором должны заниматься либо переработчики, которые больше всего заинтересованы в получении сырья, и они всегда найдут газель, либо это должны делать операторы.
Вы рассказали, что при сжигании мусора при высоких температурах нет вредных выбросов в атмосферу. Но ведь все-таки что-то остается после сжигания?
Э.Р.: Остается 2 вида отходов. Золошлак — если у вас колосниковый метод. Колосники - это такие решетки, которые периодически двигаются и на которых происходит процесс сжигания. Газ улетает наверх, а вниз падает золошлак. За счет того, что температура достаточно высокая, золошлак становится инертным соединением. Сильно пережженный материал на природу влияет гораздо меньше, чем, если бы просто лежали очистки или еще что-то. Поэтому упор именно на этом. Что бы вы понимали самой технологии много тысяч лет. Зороастрийцы на территории нынешнего Ирана загипсовывали усопших в купол вместе с пожитками и сжигали все вместе. Поэтому у них не было эпидемий. Слышали такое понятие «Геенна огненная»?
Да, слышал.
Э.Р.: «Геенна огненная» — это свалка. Было конкретное место, оно называлось геенна — это место у многих крупных городов. И там сжигали все отходы. В этом ничего такого нет. С точки зрения природы, основных способов утилизации отходов всего два — либо микроорганизмы всё съедают, либо окисление. Окисление и горение — это один и тот же процесс с точки зрения химии. Только горение быстрое, а окисление медленное. На планете Земля способы утилизации отходов даны природой — окисление или горение. Поэтому при окислении выделяются те же вещества, что и при горении.
В планах разработчиков МСЗ дальнейшее использование остатков сожженного мусора в строительстве. Из этого материала вообще безопасно создавать что-либо?
Э.Р.: Это инертный материал, он не будет использоваться в жилом строительстве. Скорее всего, его будут использовать в дорожном строительстве — выкладывать плитки, делать щебень. И металлургические шлаки, например, также используют для дорог. Шлак лежит определенное время, дальше его дробят, делают щебень и отсыпают дороги. Банальная история. Много лет применяется в разных местах.
В общем, опасаться выбросов после сжигания не стоит?
Э.Р.: Я бы все же проверял мусор на входе на завод. В частности, на радиоактивность и т. д. Ведь радиоактивные элементы могут остаться. Поэтому, как правило, отходы проверяют на входе. А дальше — шлак, стандартная история. У нас 15 процентов земной коры — это вулканическая лава. А вулканическая лава переплавлена при температуре в 1 тыс. 50 градусов.
Есть более опасная история — то, что оседает в системе газоочистки. Дело в том, что когда у вас летит дым, вместе с ним летят и частицы. Они оседают на фильтрах. Это, т. н. «рукавный фильтр». Когда мы дышим, у нас пыль оседает в носу. Точно также работает и рукавный фильтр. Газ прогоняется через систему труб и рукав, в котором есть специальные ворсинки. Эти рукавные фильтры нужно периодически менять, потому что по мере работы они теряют удерживающие свойства. Из них вытрясается мелкая зола, с которой надо что-то делать. Ее, как правило, захоранивают на полигонах, либо обрабатывают специальным образом.
Мы прекрасное знаем, что нужно делать с этой золой. Есть технологии: как нейтрализовать, перевозить — всё это стандартные технологии. Это одна система. Вторая система, когда вы не занимаетесь «вытряхиванием». Вы вывозите фильтр на восстановление или меняете его на специальных предприятиях.
По поводу страхов, что у нас что-нибудь сделают не так и так далее. Как человек, который много работает с индустрией, и человек, который верит в технологии, я могу сказать следующее: вы можете автоматически получать информацию, если у вас что-то не работает: это касается температуры, состава газа в выбросе, состояния фильтров. Можно сделать действительно работающую систему сигнализации. Такие системы есть. Полученную информацию можно сделать открытой для всех. И вы сможете посмотреть состояние рукавного фильтра вашего завода. Ведь как правило, люди боятся неизвестности.
То есть сейчас реально, что бы жильцы могли зайти на сайт и посмотреть показания приборов завода в режиме реального времени?
Э.Р.: Сейчас это становится реальным. Например, в Москве сделали такую систему на НПЗ. В первый месяц на сайт зашло 1 тыс. человек, во второй уже 200 и так далее. Вы включили, смотрите там цифры.
Если там вдруг произойдет какой-нибудь выброс или еще что-то, то люди смогут это увидеть по показателям в режиме online?
Э.Р.: На МСЗ, как правило, очень сложно сделать какой-нибудь серьезный выброс.Например, что может произойти на горящей свалке? Кто из нас не видел горящую свалку? Все видели. Будет вонять. Найдется виноватый, которого можно будет наказать, оштрафовать или ещё что-то. Хулиган, который идет мимо вашего контейнера, бросает туда горящую бумажку и это загорелось — вы же его не штрафуете. Опасность одинаковая: что здесь горит мусор, что там. Только на свалке горит неконтролируемо. Поэтому я не вижу здесь серьезных сложностей.
Но, вернемся к началу беседы. Планируется сжигать органику и все остальное. В чем отличие России от Европы? От Америки? Дело в том, что в Европе, в Америке, во многих городах органические отходы направляются через измельчитель в канализацию. Это устройство стоит от 5-10 тыс. рублей. Если вы сознательный гражданин — купили, под раковину повесили и всю органику туда бросаете. Вот у меня так. Органика попадает через канализацию в очистные сооружения, становится составной частью ила, а потом из него можно сделать грунт — землю, на которой можно растить.
Нет комментариев-