– Решение о том, будет ли коллектив принимать участие в фестивале «Науруз», принимает экспертный совет фестиваля.
– Вы принимали решение заявиться на фестиваль.
– Мы заявились, да. А заявляется много театров. У нас в Абакане четыре театра государственных. Для маленького города, где население 200 тыс., четыре государственных театра – это роскошь огромная. Но так получилось, что в этом году «Науруз» взял направление на якутских авторов. И одновременно так получилось, что в репертуаре нашего театра есть «якутский» спектакль. Два года назад я пригласил Сергея Потапова поставить спектакль по Платону Ойунскому, который называется «Сумасшедший Муклай». Мы поставили этот спектакль, и грех было не приехать.
Интересная история была с Сергеем Потаповым. Я его узнал чуть пораньше. Мы в Улан-Удэ как-то с ним встретились в одной гостинице. Нас переселяли из одного места в другое, мы вместе жили в одной комнате. Сначала нас поселили в хорошую гостиницу, а потом в какую-то общагу. Мы все это время разговаривали, и я его попросил поставить у меня спектакль. Он тогда упирался, не хотел, говорит, что уходит в кино. Он в Якутии киношник старый, недавно в Канны ездил. Я ему тогда сказал, что заплатить ему не смогу ничего – денег нет совсем. Он согласился, потому что на тот момент из Якутии не выезжал. И он мне отправил материал такой маленький на две страницы и сказал, что поставит это за полмесяца. Он прилетел в Абакан на свои деньги. Я предоставил ему какое-то жилье. Поставил спектакль мне, но не за две недели, а за три – болел гриппом. Поставил и уехал. Я ему потом немного денег выслал.
– Где он жил в этот период?
– Я ему квартирку снял в городе.
– Все-таки потратились?
– А куда деваться! Не будет же он на улице жить. Потапов успел уже, оказывается, в Эстонии спектакль поставить, в Екатеринбурге, в Казахстане. И самое интересное, мы через год встречаемся. На нем такая спортивка, ботинки и джинсы – все это в мае в Новосибирске! И еще ботинки дырявые – подошвы нет почти, до дыр стерта. И носки видно. Я говорю: «Серега, тебе что, гонорары не платят?» Он отвечает: «Мне платят хорошие гонорары, а я эти гонорары… Мне 300 платят, я 300 ответные ставлю». Такой вот человек. На самом деле – чокнутый. Он говорит мне: «Большое спасибо! Ты меня вытащил, пинка мне дал. Я по всей стране и по загранице полетел ставить спектакли!». Нащелкал кучу спектаклей по все стране, везде (смеется).
– То есть, Потапов стал выездным режиссером с вашей легкой руки?
– Видимо, судьба такая была. Не буду перетягивать его славу на себя.
– «Сумасшедший Муклай» – это же не пьеса в традиционном понимании?
– Это Платон Ойунский. На якутском героя звали Никус, Николай. И Сергей спросил, какая хакасская версия у имени Николай. Я ему сказал, что Муклай. Поэтому имена все поменяли и назвали спектакль «Сумасшедший Муклай». Он о временах революции.
Почему мы взяли этот материал? История – такая штука, что в те времена гражданская война коснулась всех. У всех народов история практически одинаковая была. Когда брат на брата шел, смена власти и все остальное. Имена только были разные. И поэтому мы посчитали, чтото же самое было в Якутии, в Хакасии и у вас в Татарстане. И мы перенесли ту же самую историю к себе в Хакасию.
– То есть, народ в Хакасии историю «Сумасшедшего Муклая» понимает и считает своей?
– Конечно, история – она одна.
– Когда приезжает режиссер со стороны и ставит спектакль, это полезно для труппы, не так ли?
– Вообще я часто приглашаю режиссеров, каждый год почти, когда есть какие-то деньги. Есть такая небольшая статистика еще с советских времен. В театре должна быть миграция в 20 процентов каждый год, люди должны приходить и уходить. Тогда нормальный театр считается. Если нет такой миграции, театр начинает гнить. Это болото. Но это для русскоязычных, не для национальных театров. Потому что у нас немножко другая проблема. Проблема наших национальных театров в том, что человек пришел и думает, что он вечно здесь работает. Устроился и все: будет плевать в потолок и зарплату получать. Хотя за ним 15 человек молодых ждут ставку. Вот это трагедия национальных театров, с одной стороны. Когда эта миграция есть, театр живой. И так же с режиссерами. Я один раз взял и сдуру итальянца пригласил. Такие страшные деньги были – 7 тыс. евро ему заплатил. Ужас! У меня театр полгода жил бы на эти деньги. Меня подкупило, что он был из Бергамо, как Труффальдино. Я с тем спектаклем в Турцию съездил на фестиваль.
Каждый год я приглашаю режиссеров, стараюсь. И у меня артисты в театре уже привыкли к этому. И это хорошо. Потому что каждый режиссер приходит со своими мыслями, со своими причудами, со своими тараканами.
Артист – это такой материал, который должен уметь приспособиться. И я прошу не скандалить. Есть театры, которые не принимают режиссеров. Они говорят, мол, мы такой традиционный театр, это не наш режиссер, мы с ним работать не будем. А директор говорит – я ему столько денег заплатил, вы обязаны поработать. Они месяц-два мучаются и в конечном итоге выплевывают режиссера со скандалом. Режиссер говорит – это плохие артисты, артисты говорят – это плохой режиссер. И спектакля нет. А деньги съедены. Очень часто так бывает. У нас театр не такой богатый, поэтому я говорю, что надо суметь приспособиться к любому режиссеру. Я недавно пригласил молодого режиссера, кстати, татарина – Тимура Колова. Скоро еще выставлю на фестивале. Он очень хороший спектакль поставил.
– Откуда татарин?
– Он где-то здесь у вас в Казани окончил актерский, а в Москве – режиссерский, и я его пригласил к себе. Почему я пригласил Тимура Колова, объясняю. У него свежо еще в памяти обучение, теория. Режиссер, который давно ставит, работает только над мизансценой в лучшем случае: «Туда встань, сюда встань, там скажи». Выставил и уехал. Схалтурил. А у Тимура еще свежая память. Я ожидаю, что он начнет каждому артисту объяснять, ставить задачу. А мне нужно, чтобы артисты не забыли профессию. Мы всегда в поиске. Тимур ставит спектакль на русском и хакасском языках. Потому что последние годы мы начали ездить на гастроли по России. И нам приходится переводить, и не везде есть оборудование для синхронного перевода.
– Театр «Читiген» существует с 1988 года? Это совсем не возраст…
– Театр, который отмечает 100 или 150 лет со дня основания, считается уже старым. А наш театр создавался в период, когда страна у нас пошла «туда-сюда». Слава Богу, Василий Иванович Ивандаев организовал театр в 1988 году.
А в тот период я занимался бизнесом. Вообще, я учился в театральных вузах Советского Союза десять лет. Когда приехал домой, смотрю: страна наша – «налай». И думал, выбросить свой диплом или оставить. Актер тогда – это была не профессия. Учитель или слесарь – это были профессии. А кто такой драматический актер? Певцы лучше него поют, танцоры лучше него танцуют. И я ушел, как тогда модно было, на рынок. А люди творческие, что интересно, в этом плане очень преуспевают. Шесть лет работал целыми днями, деньги собирал коробками-сумками, а жизнь мимо шла. И подумал –для чего я десять лет учился? Все бросил и ушел в театр. С 2014 года я в хакасском театре «Читiген». До моего прихода они съедали директоров в две секунды. Путем голосования убирали директора. Каждые полгода у них был новый директор. Они не понимали тогда, что весь их театр хотят сократить.
А я, придя в театр, назначил собрание и сказал: театр – это диктатура. И диктатор сегодня – я, и кому не нравится – уходите в другой театр. Вот, сижу диктатором до сих пор.
– Как это возможно?
– Вы знаете, не должно быть в театре демократии. Такая ерунда это все. Раньше были главные режиссеры, потом директора, которые принимали на работу режиссеров. Но сама структура не изменилась. Все равно должен быть человек, который берет на себя ответственность полностью. И театром жить надо. Я образно говорю. Если человек приходит в театр как на работу: в 8 часов пришел, в 5 часов ушел и забыл… Такого не может быть. Человек должен жить театром круглосуточно, тогда театр будет.
– За 25 лет своего существования ваш театр несколько раз менял свой статус: от кооперативного театра до театра драмы и этнической музыки «Читiген». С чем это связано?
– Когда я пришел, театр назывался театром малых форм. И вдруг люди начали уходить на пенсию, а им и пенсию не выплачивают. В реестре такой формулировки, как «театр малых форм», просто нет. Должно быть слово «драматический». Я прихожу к министру и говорю, что надо что-то поменять. У меня в театре еще этнический ансамбль есть, у них отдельная программа. У нас в основном большие спектакли вместе делаются. И решили назваться музыкально-драматическим театром. А когда сменили статус, оказалось, что в штате должно работать не менее 200 человек. Когда у нас страна пошла по швам, все театры начали искать себе пути. И мы в тот период нашли форму свою. И на нашем примере очень много театров по всей стране начали работать. Чтобы живой оркестр сидел. Артисты играли. Но мы стараемся всегда играть на хакасском. Надо в наше время как-то держать оборону. Везде такая информационная атака идет: компьютеры, телевидение… Все ребятишки переходят на русский язык. Мы всех авторов переводим на хакасский язык, японские пьесы есть у нас хорошие, играем их на хакасском языке.
– Сколько мест в зале, в котором играет театр?
– У нас своего зала нет. Я несколько проектов сделал, место находил. Мне не дают строиться. Я же говорю, у нас четыре театра в Абакане. И все театры сидят, ничего не делают. Поэтому думаю, что если мы получим свое здание, то будем сидеть, плевать в потолок и жить на сдачу в аренду.
– То есть, вы работаете как передвижной театр?
– Да. Самое интересное, у нас есть приглашения на фестивали в Беларусь, в Турцию, дорогу оплачивают. А нас не выпускают из-за событий в исламском мире. Я им говорю, что мы пропагандируем тенгрианство, религия у нас другая. Планов у нас очень много, и есть предложения хорошие. Пытаемся кино снимать. Я как-то решил проверить, сможем ли мы кинопроизводство внутри театра сделать. Технологии пошли, у меня свой оператор есть, артисты есть бесплатные (смеется). Камеры мне один спонсор купил и подарил. Недавно буквально сняли свой полный метр. Но прокатывать не можем – за все надо платить.
– То есть, ваше направление – это разнообразие репертуара, чтобы выжить? Или есть какое-то единое направление?
– Единое направление. Это сохранение языка. И пропаганда нашей культуры. А в какой форме это будем делать: в виде спектаклей, в виде концертов или в виде кино – неважно. Это самое главное. Потому что мы не такой уж большой народ на сегодняшний день, как татары. Тем не менее мы о себе должны заявлять как-то и пропагандировать свою культуру.
Фестиваль «Науруз» для нас – прекрасная возможность это сделать. Я для себя определил крупные фестивали в России. Был момент, когда очень много фестивалей стало, чуть ли не каждая область начала делать свой фестиваль. А потом они умерли. А выжили сильные. И фестивали сильные можно на пальцах двух рук пересчитать. Это «Новосибирский транзит» – фестиваль, который покрывает Сибирь, Урал, Дальний Восток. А тюркский мир – именно «Науруз». Многие мечтают на него приехать, поэтому когда есть такое предложение, отказываться нельзя.
Оставляйте реакции
Почему это важно?
Нет комментариев-