При слове музей у меня всплывают стихи Михалкова: «„Я поведу тебя в музей!“ — сказала мне сестра». Музей в те времена состоял из просветительской, научной и идеологической составляющих. Какие у музея функции сейчас?
Сейчас музеи разные. В вашем детстве их не было так много. Они выполняли определенную идеологическую функцию, но все равно оставалась главная — сохранение исторического наследия. «Я поведу тебя в музей» — это очень актуальная тема. Я глубоко убеждена, что детей надо обязательно вести в музей, так же как и в спортзал.
Музеи многим кажутся скучными. Некоторые не сходят в музей и за всю жизнь, но я уверена — если бы они пришли в музей сейчас, они бы поняли: сейчас уже не скучно. Наши посетители ходят на разные наши мероприятия из раза в раз. Причем я убеждаюсь, что функции таких музеев, как наш, — бюджетное учреждение, национальный музей, крупнейший региональный музей — это хранилище сокровищ.
Они делают эти богатства доступными. Даже если мы выставим 100% наших экспонатов, это не значит, что мы обеспечим их доступность, потому что у человека есть определенные способности. Через 15 минут его внимание рассеется, тем более стоя. По музейной науке, везде должны быть места, где он может присесть и отдохнуть. На наших экскурсиях мы усаживаем группу и рассказываем.
Музей изменился. Что это такое сейчас? Это место науки, хранения или презентаций?
Все вместе. Для детей это воспитание, для взрослых — место, где мы получим новую подлинную информацию, зона досуга. Для туристов — место, где можно получить информацию об этой территории. Особенно это касается нашего музея. Сейчас мы как раз создаем новую экспозицию, которая посвящена истории Татарстана с древнейших времен до наших дней. Знакомство с нашей республикой надо начинать именно с нашего музея, а потом ехать в Болгар и Свияжск, понимая, какое место они занимают в истории этого региона.
В чем главная функция национального музея?
Музей создавался как казанский городской, затем он стал казанским губернским, потом — центральным музеем ТАССР. Потом долгое время был государственным музеем ТАССР. Последнее название — государственный объединенный музей Республики Татарстан.
Когда я сюда вернулась заместителем гендиректора по науке, мне было поручено добиться статуса национального. Тогда мы поняли, что слово «национальный» совсем не обозначает национальность, а обозначает «государственный». Национальный и для русских, и для евреев, и для татар. Это уровень нашей национальной российской идентичности.
Есть национальная библиотека, национальный архив, национальный парк. Это вовсе не значит, что туда ходят представители только определенных национальностей. Это уровень более высокий, чем государственный. Он поднимается на уровень людей, которые здесь живут. Мы должны понимать значимость того, что здесь сохраняется и что делается на уровне не только государственного, но и общечеловеческого. Это культурный код нации.
Обычно музеи относят к сфере услуг. Мы занимаем особое место в сфере культуры. Эта воспитательная и образовательная функция, а также сохранение культурной идентичности всей нации, понимая ее в широком смысле, — это наиболее высокая миссия. Нельзя говорить об услугах музея, надо говорить о государственной функции.
Все-таки идеологическая функция?
Нет. Если говорить об идеологии не узко, а глубоко понимая нравственность, мораль, человеческую память, душу, тогда мы пограничники. Мы стоим на границе, когда человек становится патриотом, границе, когда человек хороший или плохой.
Это название «национальный» не означает принадлежность к определенной нации?
Нет, конечно. Оно означает принадлежность к этой стране и ее жителям. Это народ, нация. Мы же говорим «российская нация», хотя она состоит из многих национальностей. Еще один из знаменитых музееведов Бруно Адлер в 20-е годы говорил о национальном музее именно в этом ракурсе. Он был этнограф и отмечал, что нужно отличать «националистический» и «национальный» в смысле «общегосударственный» и «надгосударственный».
Мастер-классы, иммерсивные спектакли помогают отвлечь от гаджетов
Зачем мне идти в музей?
Если у вас есть дети, научить их чему-нибудь. У нас проходит много мастер-классов. Если вы гражданин в зрелом возрасте, желающий обрести смысл жизни, то вы должны прийти и посмотреть, что происходило на этой территории и почему она сейчас стала такой. Если вы турист, вы получите здесь все, что вы хотели бы знать об этой республике. Если вы просто человек, которому нечего делать, вы проведете здесь свой досуг: сходите на концерт или историческую реконструкцию, поиграете в игры. У нас много флешмобов, квестов, театрализованных представлений. Сейчас очень модные иммерсивные спектакли с вхождением в эпоху и ситуацию, мы их проводим уже давно.
С участием актеров?
Сотрудников музея, которые одновременно и актеры. Профессиональных актеров мы зовем редко, но такое бывает. С 2006 года мы проводим «Ожившую экспозицию». Мы стали это делать одними из первых в Татарстане и России. Мы заметили, что люди приходят сюда с одними лицами и настроением, а выходят совершенно другими. И никому не скучно.
Ребенок залез в интернет, полазил, посмотрел все экспонаты с описаниями. Зачем ему идти в музей, если можно погуглить?
Эти знания, которые погуглили, они тут же забывают. Когда ребенок придет в музей, он запомнит эту пушку, телеграфный аппарат, плакат. Из этих вещей складывается картина исторического мира. Именно вещи помогают включить разные чувства: зрение, память, аттрактивность. У нас очень много предметов сейчас можно потрогать. По программе «Доступная среда» мы сделали много копий предметов.
Современные дети не такие, как мы с вами. У них восприятие меняется с калейдоскопической быстротой. Они привыкли воспринимать мир по-другому, через клипы и десятисекундные ролики. Как за это время показать им «Джоконду»? Вы готовитесь к этому? Как вы работаете с современными детьми?
Современное поколение мне очень нравится. Они совершенно другие. Они очень свободные. Когда они приходят в музей, они отрываются от своих экранов и видят эти вещи. Мы с ними играем, они жаждут двигаться. Сейчас мы разрабатываем много игр и мастер-классов. На экскурсиях мы стараемся, чтобы дети что-то потрогали, ощутили, спели, проговорили хором. Им это нравится.
Вы заставляете их убирать гаджеты или сами убирают?
Убирают. Мы не заставляем, такого правила нет.
А фотографируются в музее много?
Очень много снимают, делают селфи. У нас это разрешено.
Сверхъестественные обитатели музеев и аура вещей
У вас в музее происходят чудеса? Фильм «Ночь в музее» произвел большой фурор. Понятно, это фантастика и приключение.
Да, очень много. У нас и свой домовой есть. Много всего, что происходит ночью. У нас проходят и «Библионочь», и «Ночь в музее», и «Ночь искусств». У нас оживают инструменты, экспонаты, появляется Екатерина, Петр Первый и много других персонажей.
Это же все постановочное. Я серьезно спрашиваю: может, среди сотрудников ходят легенды? Это же огромные запасники и подвалы. Вдруг там кто-то живет.
Нет. Мы однажды поинтересовались этим у наших ветеранов. Я сколько лет в музее работаю, никогда не слышала. Единственное, что я ощущаю на физическом уровне, — это ауру этих вещей. Она настолько сильная! Вы замечали, что из Музея изобразительных искусств вы выходите измочаленным и истощенным? Это из-за того, что сильно действует аура художника. Сейчас мы находимся в зале революции, я ощущаю на себе эту эпоху.
Хочется взять ружье — и на баррикады?
Нет, хочется объяснить, почему это произошло, почему не так. Хотя в истории нет сослагательного наклонения. Эти вещи кому-то принадлежали, эти люди хотели жить. Их жизнь рано оборвалась. Например, Мулланур Вахитов, Яков Шейнкман и другие.
Когда я подхожу к карете, она тоже на меня очень действует. Личные вещи особенно. Комплекс Державина — самый знаменитый. В мемориальной квартире Мусы Джалиля вы сразу понимаете: рядом есть дух поэта, его семьи, его жены Амины Кутдусовны. Может быть, эти люди летают рядом в какой-то параллельной вселенной. Ощущение подлинности на меня сильно действует. Поэтому в музее, где нет подлинных предметов, я таких эмоций не испытываю и они на меня не действуют. Конечно, я музейщица и всю свою жизнь посвятила музеям, но и на обычных людей такие музеи оказывают подобный эффект.
Например, сейчас мы делаем выставку к столетию ТАССР «Сто имен», и мы впервые выставим личные вещи и ордена джалильцев. Экспозицию оценили родственники, которые никогда не видели своих погибших членов семьи, но, несмотря на это, они их ощущают. В этом и заключается удивительная аура подлинности. Поэтому в музее вы не только приобретаете знания, но еще и переживаете эмоции.
Какие современные технологии вы внедрили в музее?
В Национальном музее впервые внедрили автоматизированную систему в фондах, которая со временем модернизируется. Но когда мы ее только вводили — это была фантастика. Сейчас поисковая система есть уже в общем доступе в интернете.
Научная концепция электронной экспозиции была создана еще в 2006 году, и тогда мы понимали, что необходимо всё оцифровывать. Например, альбомы можно оценить только по внешнему виду, но заглянуть внутрь них не получится. Например, Ефремово Евангелие или Моабитские тетради, сейчас можно оценить их содержание именно благодаря цифровым технологиям.
Также мы можем взять экспонаты из других музеев в электронном формате и представить у себя. С помощью цифровизации можно оказать и эмоциональное воздействие. Взять те же маппинги, исторических героев или техники, благодаря которым можно увидеть их в действии — увидеть, как летает истребитель, или ощутить ужасы войны. Все это работает также благодаря кадрам исторической хроники. Интернет-технологии в том числе позволяют нам расширить спектр доступности экспонатов.
Столетие ТАССР, 75-летие Победы и открытые фонды
Какие мероприятия вы будете организовывать к столетию ТАССР?
Мы делаем экспозицию, посвященную истории Татарстана с древнейших времен до наших дней. Сейчас мы располагаем выставочным пространством на 3,5 тыс. кв. метров, однако когда мы приведем в порядок здание Гостиного двора, у нас экспозиционная площадь будет уже 14 тыс. кв. метров.
Так вот, на 3,5 тыс. кв. метров будет воссоздана вся история РТ, чтобы каждый посетитель смог увидеть, откуда пошла жизнь в нашем Татарстане. Также мы хотим показать и сегодняшнюю жизнь с реальной точки зрения и с позитивной стороны, то есть не сильно акцентироваться на проблемах, хотя мы покажем и ужасы революции и войн. Но в то же время мы хотим показать особенности нашей выдающейся республики.
Моя мечта, чтобы человек, придя в музей, не читая подписей и этикеток, сразу мог понять, история какой территории перед ним представлена.
Мы покажем древнюю историю, поставим КАМАЗ, покрышки нижнекамские, концертное платье Альбины Шагимуратовой, Зили Сунгатуллиной, смычок Сладковского, то есть по Качаловскому театру у нас много всего, и он пройдет через всю экспозицию.
Будет выставляться и культура, и образование, и здравоохранение, и спорт. У нас есть, например, полный комплект наград Универсиады, личные вещи Курбана Бердыева. Была мечта современных теннисистов и футболистов. Кстати, Карадениз уже подарил музею свою футболку. Места у нас мало, а экспонатов много.
Когда планируете расшириться до 14 кв. метров?
Сейчас завершается экспертиза проекта фондохранилища, которые мы делаем открытыми.
То есть можно будет на них взглянуть?
Да, то есть можно будет ознакомиться с четырьмя этажами фонда. Корпус фондохранилища будет находиться там, где раньше располагалось помещение под геологоразведку на улице Чернышевского.
Мы, к сожалению, не можем открыть бумагу, фотографии и всю археологию, которой у нас 220 тыс. единиц в хранении. Также больше 100 тыс. экспонатов относится к нумизматике. Документальный фонд мы будем открывать уже в электронном виде прямо в экспозиции.
Фонды мы могли бы открыть уже сейчас, мы к этому готовы. Как только экспертиза завершится, мы будем искать возможности финансирования. Этот процесс потребует много сил и средств, в том числе потому, что оборудование для организации безопасности экспонатов стоит довольно дорого. Мы хотим выходить на федеральное финансирование, потому что поднимать такие региональные фонды — это общероссийская задача.
К 125-летию музея успеете?
Я думаю, нет. Будем надеяться, что к следующему юбилею, через пять лет, возможно, мы весь Гостиный двор приведем в порядок.
Что вы особенного готовите к 75-летию Победы кроме большой экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне? Может, какие-нибудь секретные документы, которые не видели гости музея ранее?
Экспозиция «Музей-мемориал Великой Отечественной войны» была построена в 2005 году, и за прошедшие годы мы много материалов собрали. Экспозиция будет отличаться своей идеологической направленностью, то есть там будет больше этики и морали. Мы бы хотели рассказать об ужасах войны и о том, какое это страшное дело. Нужно, чтобы войны больше не было, — это будет главный лейтмотив этой экспозиции. Мы хотим, чтобы дети знали, что есть герои, которые тоже хотели жить. В 20 лет они погибали на фронте, трудились в тылу, они голодали и мерзли, но они жертвовали собой ради Победы.
Такой массовый героизм очень свойственен нашему народу. Хотя я разговаривала с немцем, который привозил нам витрины в начале 2000-х, вспоминал, что во время войны у них была такая же взаимовыручка. Это было время, когда люди объединялись перед общей бедой.
Экспозиция будет также интерактивной. Мы выставим предметы, которые нашли десятки наших поисковых отрядов.
К 75-летию Победы мы создадим в небольшом зале выставку «Дети и война», которая откроется 1 марта.
К вам, наверное, уже очередь из учащихся школ?
Мы ожидаем, что школьников будут приводить целыми классами, потому что посещение для них у нас бесплатное, как и для ветеранов и детей войны. То есть только взрослое работающее население будет заходить в музей платно.
Кража экспонатов и система безопасности
Давайте поговорим о безопасности. Пытались ли у вас украсть экспонаты?
Наша безопасность выстроена на высоком уровне, но она требует постоянного обновления и на это тратятся государственные средства. Должна отметить, что руководство Татарстана это понимает.
Сколько вы тратите на безопасность в год?
Каждый год по-разному, например сравнительно недавно было выделено около 6 млн рублей на обеспечение пожарной безопасности музеев республики. Кроме этого, мы имеем свою службу безопасности, и все это вкупе приносит свои результаты. Мы стараемся минимизировать человеческий фактор.
Последний случай кражи, пока я здесь работаю директором, был во время ремонтных работ в начале 2000-х годов, когда строители демонтировали стену и унесли некоторые вещи. Наши следователи раскрыли факт кражи, и в течение нескольких лет те вещи к нам вернулись. В последние годы краж не было.
А как обеспечивается сохранность привозных выставок? Много же очень приезжает. Они попадают под вашу систему безопасности? Они ею довольны?
Насколько мне известно, для эрмитажных выставок и для музея Третьяковской галереи в Кремле создаются прецедентные условия. И надо сказать, что нам очень помогает национальная гвардия и полиция. Поэтому благодаря им мы имеем возможности.
Они здесь ставят живую охрану, наряды. А также все три уровня защиты: физическая, сигнализация на витринах, общего периметра здания. Без этого ни один уважающий себя музей, как правило, на выставки не подписывается. Сейчас очень жесткие требования.
А вы работаете с вашим персоналом, со смотрителями, которые здесь в залах?
Да. Еженедельные тренинги проводим, ежемесячные учебы. Это пожилые люди в основном. Кнопка тревожной сигнализации, они инструктированы, что у нас есть камеры видеонаблюдения, ведется видеозапись. У нас есть ЧОП, который тоже здесь работает. Я не скажу, что мы застрахованы, потому что до зубов вооруженные безопасностью банки даже грабят. Я надеюсь, что все-таки нас никто не ограбит.
Ну если ограбит, то столкнется с надежной защитой, правильно я понимаю?
Приведу Третьяковскую галерею в пример, где есть быстрое распознавание лиц. Особенно по РТ видеонаблюдение работает везде, мгновенно нашли. То есть не понадобилось много времени, чтобы найти похитителя.
Точные копии экспонатов как сувенирная продукция
На чем зарабатывает музей кроме входных билетов? Сколько процентов от государственного финансирования составляют ваши заработки?
К сожалению, на сегодняшний день в связи с тем, что у нас беспрецедентное финансирование на строительство наших экспозиций, этот процент у нас сильно понизился. Нам специально выделяются немаленькие средства на реэкспозиции музеев.
А что касается по текущей деятельности, то у нас где-то 20 процентов мы зарабатываем, как нам руководство ставит перед нашим музеем. Связаны с обеспечением безопасности, сохранности наших коллекций, собственно на зарплату фондовиков, которые здесь зарабатывают очень мало. Они зарабатывают только на посетителях, а все стремятся бесплатно попасть к нам в музей. По каким-то письмам, сверху через руководителя на нас выходят. Мы понимаем, даем бесплатные возможности. Но в целом основной источник дохода — кассы музея.
Это билеты посетителей?
Да, это туристы, посетители, экскурсии. На сегодняшний день мы работаем, чтобы сумма заработанных на сувенирной продукции средств была больше. У нас немного, очень мало — аренда. Невыгодно сдавать и брать в аренду. Кафе, например, у нас не приживается, потому что очень дорого. Необходимый для буфета и кафе поток не обеспечивается. Это очень большая проблема.
Законодательство нам ставит преграды из-за большого налогообложения. Арендная плата сильно завышена, чтобы предприниматель пришел к нам в музей. Поэтому мы стараемся открывать свои сувенирные киоски. Мы сейчас много сувениров делаем, чтобы продавать продукцию. Средств мало, а сувенирная продукция очень дорогая.
У нас задача не ширпотреб китайского производства делать, хотелось бы, чтобы наш производитель делал качественную сувенирную продукцию. Тут несколько уровней в сувенирной продукции: массовое производство мелких вещей — штамповка. В республике у нас есть те, кто изготавливает значки, брелки и другие предметы.
Есть средний уровень по стоимости, если изготавливать только копии. А ведь есть также VIP-уровень — ручная или ювелирная работа с драгоценными камнями и металлами. VIP-уровня достичь очень сложно. Были единичные случаи, когда мы их изготавливали.
Вы изготавливали копии какие-то?
Мы изготавливали копии археологических предметов, ювелирного искусства. Изготавливались они не нами, а на заказ. Мы свое производство только пытаемся наладить. Было несколько попыток наладить гончарное производство. Но гончары приходят и уходят. Но им не выгодно здесь работать из-за того, что мало продается.
Поскольку ручная лепка очень дорогая. Это не тот китайский материал, когда штампуется в огромных количествах и получается дешевая вещь. Поэтому покупательная способность не очень высокая. И самих не хватает мастеров, гончаров. И ткачиха у нас была, но тоже уволилась. Потому что нужно кормить семью. А ткацкое производство долгое, длинное. Необходимо сырье найти, которого сейчас очень мало. Для ткачих основа — льняные нити, в республике их нет. Нужно везти из Средней Азии, Китая или Белоруссии.
Почему мы не можем возродить производство качественной сувенирной продукции? У нас же есть что продавать.
Мы не в самом начале пути, а скорее приближаемся к середине. Вот раньше на ул. Баумана не было ни одного киоска, а сейчас их там полно. Там, наверное, продается около 10% татарстанского производства. Несмотря ни на что мы продолжаем вести работу по музейным сувенирам.
Почему вы не можете создать в подвалах какое-нибудь производство и штамповать?
Мы хотим этим заняться. Для этого, во-первых, нужны кадры, чтобы было профессиональное обучение и мастера-специалисты.
Как поток туристов изменился за последние годы? Сколько вас посещает? Есть для кого делать сувениры?
Есть. У нас в этом году больше 640 тыс. посетителей, из них больше 400 тыс. побывало в головном музее. Сувениры продаются, но не так, как мы хотим. Здесь не только нехватка самой сувенирной продукции, наверное, еще и покупательная способность. Мы уже несколько лет проводим конкурс музейный сувенир и хотим, чтобы в музее продавалась высококачественная продукция, эксклюзивная и дорогая.
Но мы хотим сделать дешевые вещи для детей и тех, кто хочет купить на память что-то. Кепки, тарелки, футболки, кружки — это все мы уже начали изготавливать, но это не музейный сувенир. Вы правильно сказали, музейный сувенир — копии или изображение самого музея.
Купил, на холодильник прицепил — «да, я был тут». «О, там Париж!» Или та же тюбетейка: «О, я был в Казани», или валенки: «Я был в Кукморе».
Как вы получаете новые экспонаты и работаете с меценатами?
Сейчас комплектование музейной коллекции — это непрерывный процесс. Наш музей один из немногих музеев, который возник благодаря очень крупной коллекции — 40 тыс. единиц хранения коллекции Андрея Лихачева. Его брат Федор Лихачев, вице-адмирал российского флота, подарил эту коллекцию городу Казани для создания музея.
С тех пор у нас на 900 тыс. единиц хранения коллекция увеличилась. Я всегда говорю, что у нас музей народный, но купленные коллекции тоже есть. У нас своя фондово-закупочная комиссия существовала долгие годы. Сейчас она централизована в Минкульте РТ. Мы заявки делаем. Как правило, нам не отказывают в закупке тех или иных ценнейших коллекций. Единственное, мы сейчас на аукционы целенаправленно не можем выйти. Но я думаю, мы будем выходить туда, где будут продаваться уникальные коллекции, которые необходимы для показа истории и культуры Татарстана.
В целом коллекции формировались различными способами, кроме дарений — экспедиция самого музея и Академии наук. Большинство археологических и этнографических предметов поступили в результате этнографических и археологических экспедиций, которые проводились с 20-х до 50-х годов, а вплоть до конца 60-х мы получали от Академии наук эти коллекции.
«Черная археология — воровство у своей истории»
Ведь в Свияжске и Болгаре много работ проведено.
Они в свои музеи сдают. Нам уже не несут. У нас тоже была своя археологическая экспедиция, но, к сожалению, у меня сейчас один этнограф, и проводить археологические экспедиции мы не в состоянии из-за отсутствия археологов. Но я мечтаю, что у нас будет возобновлен открытый лист и мы будем копать. Но предметы черных археологов мы не приобретаем.
Вам их приносят на продажу?
Сейчас уже не приносят. Потому что мы категорически настаиваем на морально-этическом кодексе и ворованное не поощряем.
Вещи от черных археологов считаются ворованными?
Я считаю, что да. Черная археология — воровство у своей истории. Археологические раскопки должны проводиться на научной основе, потому что каждый предмет, если он ценный, имеет еще большую ценность, если известно, где и при каких обстоятельствах он обнаружен.
А почему бы не разрешить? Ведь артефакты постепенно разрушаются, если вообще не будет черных археологов. Так хоть кто-то будет искать.
Печально, что основная масса населения так думает. Нам принесут вещь, приобретенную в какое-то время. Мы не можем исследователям ответить, при каких обстоятельствах и где найден тот или иной предмет. В итоге историческая ценность от этого предмета теряется.
Мы не можем доказать, что этот предмет относится к той или иной культуре, эпохе, территории. Это очень важно для нашей археологии. Целая наука же есть. Открытый лист не зря введен законодательством. Правила проведения археологических раскопок сложные, и только профессионалы их могут проводить, и если черный археолог хочет их копать, пусть копает, но прежде пусть прочитает специализированные книги.
Существует такое мнение, что работник музея фанатичный человек, потому что за такую зарплату так работать и заниматься этой профессией могут только преданные делу люди. Так ли это? Кто у вас работает?
Основной костяк научного состава — это пожилые люди. Но молодежь тоже к нам приходит. Я всем говорю: если вы пришли работать в музей, то здесь вы больших денег не заработаете. Мы, например, пришли в науку не из-за денег. Но у нас работают не только научные сотрудники, но и водители, которые тоже живут на маленькую зарплату.
Мотивация прийти на работу в музей бывает разной, но в целом у наших сотрудников не такая уж и маленькая зарплата. Но все-таки в первую очередь людьми должно двигать призвание. У нас есть много внештатных работников, те, кто по своей профессиональной деятельности хочет заниматься наукой и исследованием фондов. Я считаю, за ними будущее.
Сейчас мы хотим выйти с инициативой сделать гранты для изучения коллекций. Тогда ученые смогут прийти и изучать. Хранитель ведь всего лишь сохраняет, и изучать артефакты времени у него нет. Предметы, поступившие в музей, требуют учета, а это специфическая область деятельности, которая в музее никому не видна.
Прежде чем сделать выставку, нужно придумать концепцию, отобрать экспонаты, привести их в соответствующий вид, составить необходимое количество документов и обеспечить безопасность. Поэтому в музее сейчас очень много профессий: экскурсовод, смотритель, музейный педагог и множество специалистов профильных наук — этнографы, археологи, искусствоведы. У нас их осталось по одному-два человека.
Сейчас это большая проблема по России и по миру. Когда, например, научные специалисты в области археологии выигрывают гранты и собираются в множество ученых со всего мира в одной лаборатории, они начинают проводить исследования.
Сейчас музеи переходят на грантовую систему?
Да, для изучения общих коллекций и введения их в общий оборот. Взять исследователя Альфреда Бустанова, который недавно выиграл грант и выпустил книгу рукописей Зайнап Максудовой, исследуя фонды нашего музея, а также фонды архивов и библиотек. Археологов, работающих с арабской графикой, а тем более с дореволюционным татарским языком, очень мало. Тем более тех, кто сможет это опубликовать.
Сейчас музеи переходят к единичным специалистам, которых в мире очень мало.
Минкульт РФ заявлял, что в стране кратно увеличилось посещение музеев. Вы это ощущаете и в чем это выражается?
Это ощущается по наполненности музейных залов. К тому же «Ночь музеев» сейчас уже не нужно рекламировать, и люди привыкли приходить в музеи на такие события. Общее желание узнать что-то новое у населения, особенно у молодежи, сейчас есть. Интерес к истории и своим истокам.
Молодые люди хотят сегодня надевать что-то национальное и тем самым выделиться. Такая тенденция идет по всему миру.
Вы чувствуете, что благодаря тому, что Казань является третьей столицей, у нас увеличился наплыв туристов?
Я вернулась из Сочи, где каталась на лыжах и общалась с людьми на подъемнике. Как только они слышали, что я из Казани, говорили, что хотели бы побывать в столице Татарстана. То же самое повторяют в Москве и Петербурге — все любят Казань.
К тому же общая культура казанцев сегодня очень высокая. Я думаю, что сегодня мы уже хотим, чтобы к нам приезжали, и мы любим свой город и Татарстан.
Расскажите о качестве экскурсоводов сегодня.
Мы работаем над улучшением экскурсий и стараемся подбирать коммуникабельных людей.
Городские экскурсии оставляют желать лучшего. В своей массе это неправдоподобные истории о Казани и многие другие вещи. Я думаю, что скоро в стране введут аккредитацию экскурсоводов. Я думаю, будущее за этим, чтобы не было вакханалии, когда у нас экскурсоводами хотят быть даже таксисты.
Напоследок хочу сказать, что нужно ходить в музеи, потому что жизнь без этого не будет полной, как и без походов в театр или, например, в спортзал. Мы стараемся, чтобы человек, который пришел к нам, отвлекся от своих жизненных проблем и взглянул на них по-другому.
Спасибо вам за интервью!
Спасибо вам за внимание к нам!
Нет комментариев-