– Да, конечно, это было очевидно с самого начала. Потому что меня еще в школьные годы бросало с одной творческой стези на другую. Я то занималась танцами, то рисовала, то опять возвращалась на танцы. Это была сложная и насыщенная жизнь, в результате которой я совершенно не научилась вести домашнее хозяйство. Постоянно гоняла по олимпиадам, участвовала в конкурсах благодаря маме. Мама у меня – преподаватель русского языка и литературы, и она с детства прививала мне любовь к чтению, она сама мне много читала. Потом я стала читать сама – это очень интересно. И мама никогда не препятствовала тому, чтобы я, даже в ущерб учебе, занималась творчеством. После окончания школы я не знала, куда идти.
– Почему после церковной школы вы не пошли по пути религии?
– А вы знаете, я ходила туда совершенно по иным причинам, не по религиозным. У нас была очень хорошая преподавательница. Она не требовала от нас заучивания молитв, а приносила литературу, близкую к художественной, зачитывала, просила зачитать нас. И это было духовное общение, и это было очень светло и тепло. А после того, как с ней случился сердечный приступ и она больше не смогла преподавать в силу ухудшения состояния здоровья, пришла другая преподавательница, математик до мозга костей, и стала ставить нам оценки за заучивание молитв. Скорее всего, это наоборот – отторгло от религии. Я не воцерковленный человек, я даже не ношу крестика. И это точно никоим образом не могло бы стать моей судьбой. Я какое-то время работала в департаменте детских творческих программ с детьми. И пришла к выводу, что детям не хватает живого общения. Возможно, под кураторством взрослого человека, но общение – вот что было ценно в церковной школе. А вовсе не догматические наставления. На данный момент я студентка Казанского государственного института культуры. Окончила третий курс и вот уже второй год отчаянно штурмую ВГИК. У меня пока не получается, но думаю, что мои попытки когда-нибудь увенчаются успехом.
– То есть, Вы пытаетесь поступить во ВГИК по целевому набору второй раз?
– Да. До Института культуры я долгое время училась в КФУ на дизайнера и много специальностей сменила. Попробовала себя в журналистике и поняла, что это не то, это не так интересно. А сейчас, особенно после съемок первого фильма, стало понятно, что это дело, к которому можно приложить максимум способностей и наибольший потенциал показать, что ли. Потому что мне интересна и актерская игра, и драматургия, которая у меня на самом деле получается не очень, хотя я стараюсь (смеется). Вот, «Блудный сын» был написан мной. Он рождался долго. Много общались по этому поводу с моей командой, и, в конце концов, такой единой мыслью пришли к тому, что сейчас получилось.
– Что вы не получаете в КазГИК, что хотели бы получить во ВГИКе?
– Наверное, большее количество связей, большую стартовую площадку. И это видно, на самом деле. На фестивале стало особенно очевидно, что уровень работ вгиковцев гораздо выше, нам еще тянуться и тянуться. Но мы как будто в правильном направлении работаем. И это радует. Мы в очень непосредственном общении находились с участниками фестиваля и как-то очень тепло ко мне отнеслись, все желали удачи. Потому что им кажется, что в регионе развивать кино гораздо сложнее, чем в Москве, где есть достаточно большая сеть связей, с которой можно привлечь именитых актеров медийных, и продюсерская помощь. Собственно, там как будто существовать легче. Не знаю, я ведь не была в такой ситуации.
– Вы делаете попытки поступить на режиссерский факультет ВГИКа? Что вас привлекает в этой профессии?
– Мне кажется, что я по этой причине ушла с дизайна. Когда я училась какое-то время в КФУ, то поняла, что мне не хватает общения с людьми. Мне не хватает вовлеченности. Мне очень не хватает существования в определенной среде и бурной деятельности. Мне кажется, жить в каком-то стрессовом положении – для меня наиболее оптимальный вариант. Мне так комфортно, и я так чувствую себя наиболее живой и полноценно существующей.
– Это курсовая работа?
– Да, эта работа была сделана в рамках курсовой. Нужно было разыграть драму в течение одного дня с количеством персонажей не более пяти человек. А идея появилась из простого задания, которое нам дал Денис Сергеевич Осокин, мой преподаватель по драматургии, которому я невероятно благодарна. Это, наверное, одна их тех пар, ради которых вообще стоит посещать университет. А он необычным образом проводит занятия, он просто принес текст стихиры и сказал: «Ну, ребята, попробуйте пофантазировать, как ее в кино можно обыграть. Как можно проработать стихиру в кино?» Тогда родилась сцена, в которой пасхальная стихира пробьется через стену, когда в комнате все действующие персонажи замолчат. Замолчат, потрясенные приходом блудного сына. Это была такая наметка, а потом эта история стала развиваться и получила, конечно, свое продолжение.
– Как вы заявились на Шукшинский кинофестиваль?
– Когда состоялся просмотр внутри университета, стало понятно, что работа имеет потенциал, и мне просто посоветовали подаваться на разные фестивали. У нас было несколько неудачных попыток, потому что мы на большое замахнулись. И когда пришел ответ с фестиваля Шукшинского, это, конечно, было большое счастье. И он пришел примерно в то же время, когда пришел второй отказ из ВГИКа. Это было очень хорошее замещение. Не знаю, может, стоит уже понять, что нужно здесь развиваться, здесь быть и здесь продвигаться в кино? Без получения образования там. Не знаю, я пока думаю.
– Расскажите о фильме «Блудный сын».
– История вовсе не о блудном сыне. Меня всегда интересовала эта история, эта притча. Какое-то время я училась в церковной школе, и мы долгое время ее разбирали. И всегда как-то обходили стороной брата, оставшегося в семье, того самого брата, который работал на семью в то время, когда блудный скитался. И когда сын вернулся блудный, отец же воспринял это как большое праздничное событие, а старший сын, оставшийся, возроптал: «Почему же так, отец?». За это отец его укорил: «Сын наш вернулся не просто в семью, а вернулся к Богу. Насколько ты близок сейчас к Богу, если вот так рассуждаешь?» Мне всегда был не понятен этот вопрос. Это, видимо, очень тонкие догмы христианские, в которых я пока не ориентируюсь. Мне было интересно покопаться. Собственно, поэтому мы вывели того самого брата на первый план, только сделали его сестрой. Потому что мне, конечно же, понятнее женская позиция.
И у нас была главная героиня, дочь, которая осталась в семье и которая тянет семью на себе, семью, ушедшую в депрессию, семью, переставшую существовать, раздавленную горем после ухода сына в секту. У нас сын в секту ушел по замыслу. И эта женщина, а ей уже 30 лет, не живет своей жизнью. Она выбрала для себя путь доказывания родителям, что она тоже имеет право на любовь. И вот этот конфликт, наверное, несвоевременного взросления и уже ее прихода к решению, что нужно жить своей жизнью. Нужно помогать родителям, но жить нужно своей жизнью, потому что как бы то ни было, брат, ушедший в секту, сам сделал выбор, и он живет своей жизнью. И в финале у нас героиня главная принимает это решение и встречается с братом, который вернулся в семью. Который прошел все эти передряги, перерос и понял, что нужно идти другим путем. И произошло некое замещение. Но, скорее всего, семья уже не будет полноценной.
У нас открытый финал, сцена последняя завершается улыбкой главной героини, которую все по-разному трактуют. И первый вопрос от зрителей, который мы получаем здесь, в Казани, и на Алтае: «А чего она улыбнулась-то?» Я у всех зрителей сама пытаюсь спросить: «А как вы думаете, отчего она улыбнулась?» Я приняла для себя решение, почему она улыбнулась. А как им эта история? Для меня это интересно. Наверное, открытый финал для дебютанта – это самый легкий выход. Скорее всего, в дальнейшем я буду все-таки ставить точку и доводить до конца мысль. А здесь открытым финалом я старалась уйти от назидательности.
– Кто был в съемочной группе?
– У нас очень сильный был актерский состав – Елена Калаганова, Александр Купцов, Регина Саттарова и Розалия Гиззатуллина – мы ее отобрали на кастинге, она исполнила роль мамы. Вот эти четыре человека, четыре наших столпа, которые существовали в кадре. А в съемочной группе у нас были и молодые ребята, мои же одногруппники, и уже опытные представители казанского киносообщества. Оператор у нас был опытный – Борис Крючков, который сейчас снимает полный метр «Караван-сарай» (режиссер – Энвер Габдрахманов). Монтажером у нас был Андрей Курочкин. Он же художник, он же помощник, серый кардинал нашего проекта, который правил меня от самого начала до самого конца. Он приехал из Петербурга и давно занимается кино. У нас были опытные звукорежиссеры – тоже наши студенты, которые работают в очень многих проектах, которых практически не видно в вузе.
– Вы сами всех собрали?
– Да, естественно. У нас был очень хороший продюсер Татьяна Байбородова – моя ровесница, она учится на продюсерском отделении. Я была таким телом проекта, которое группировало и собирало народ, а Татьяна – душой. Она знала, что где лежит, а мы снимали в маленькой квартирке, собственно, там было очень сложно что-то перемещать. Она всех вовремя кормила, она знала, кого как отправить. Татьяна – это большой человек, который позволил на съемках обойтись без склок. Как отмечала команда, у нас не было ни единого конфликта, очень гладко прошел весь съемочный процесс. Думаю, в этом заслуга нашего продюсера. И сейчас у нас в рамках университета проводится фестиваль, и мы «Блудного сына» выставили как продюсерский проект.
– Сколько по времени занял весь процесс создания фильма?
– Мы начали в январе, снимали в марте и в конце мая мы уже закончили. Не такой уж длительный промежуток времени, но очень плотный.
– Какой хронометраж у фильма?
– 20 минут. Когда я принесла монтажеру работу (мы за два съемочных дня сняли 20 минут), он сказал: «Нет, я не буду. За два дня 20 минут не снимаются». И когда мы начали собирать, стало понятно, что там есть из чего собирать. Скорее всего, это было потому, что у нас был очень грамотный взрослый актерский состав, с которым не приходилось делать огромное количество дублей, сразу все было понятно. И у нас было очень много репетиций, у нас были предварительные читки, репетиции в университете и дальше уже на локации. Поэтому у нас достаточно оперативно получилось. Собственно, фильм сложился, несмотря на два съемочных дня.
– Расскажите об участии в Шукшинском фестивале.
– Это дебют в полном смысле слова, потому что для меня впервые было очень многое. Впервые я летала на самолете, впервые я побывала на Алтае, впервые я была в очень свободно общающемся кинематографическом сообществе, где каждый мог ответить на любые твои вопросы. Было даже для меня странно, что отборщики фестиваля, организаторы фестиваля со стороны Барнаула сами подходили и давали какие-то комментарии по фильму. Нас приехало всего шесть режиссеров из 26, попавших в программу короткого метра, и мы сразу сблизились очень. И в течение пяти дней мы сосуществовали, успели очень многое обсудить, понять, и мне понравилось, что они все действующие всегда, чего у нас нет. Мы отсняли работу и почиваем на лаврах, пытаемся участвовать в фестивале, а дальше работа не продвигается. Ребята отсняли фильм, и у них уже новые идеи, у них уже выигранные питчинги, у них уже есть финансирование и они уже знают, когда они снимают новое. И вот эта мысль мне очень понравилась. Я приехала, тут же начала расписывать идею, которая уже давно была.
Здорово было следующее. Это был единственный день, когда показывали наш фильм, показывали его в парке Смертина, на открытой площадке. Как говорят организаторы, там всегда приходит огромное количество зрителей, это большое событие. Барнаульцы не избалованы пока еще какими-то культурными событиями, поэтому для них Шукшинский фестиваль – это просто такая манна небесная. Они все приходят с семьями, бабушками, дедушками, друзьями, а тут начался сильный проливной дождь. Все уже установлено, и зрителей практически нет. Идет дождь, и мы, режиссеры, вшестером, стоим под зонтиком, греемся. Остались самые крепкие, самые морозоустойчивые зрители, и их внимание было гораздо более ценно. Собственно, благодаря этому дождю, мне кажется, мы так сблизились. То есть, там были моменты, когда подбегали люди и говорили: «Ребята, давайте мы вас отвезем?» Мы говорили: «Нет, пока не досмотрим всю конкурсную программу, мы отсюда не уедем».
– Что вы дальше планируете делать?
– Радостные события происходят неожиданно. На фестивале мы были с Альбиной Нафиговой, программным директором КМФМК. Она между делом обмолвилась, что мой фильм прошел в национальный конкурс Фестиваля мусульманского кино. Еще у нас по плану съемка клипа, с чем я еще никогда не работала, и сценарий, его бы надо доработать. Это тоже короткометражка игровая, в которой история про ребенка рассказывается, про первое столкновение с собственной большой ошибкой, губительной для окружающих. Это будет небольшая зарисовка.
Первоочередная задача, которая до августа стоит, – это большой проект, недомонтированный «Дед Мороз». Это про казанского чудика, который периодически появляется летом в городе в костюме Деда Мороза, поздравляет ребятишек с наступающим новым учебным годом, все с ним фотографируются, выкладывают фотографии в соцсети. Когда я его обнаружила, то стала снимать, я постоянно хожу с камерой. И у меня образовалось огромное количество зарисовок – такой срез общества, потому что все по-разному реагируют. И из этого, мне кажется, получится очень интересный реал-док. Это, конечно, не игровая картина совершенно, это стилистика Марины Разбежкиной. Поэтому я хочу домонтировать, сделать произведение с законченной мыслью и отправить на «Артдокфест». Сейчас это первоочередной план. А дальше посмотрим, как будет развиваться история.
Оставляйте реакции
Почему это важно?
Нет комментариев-