Отдельно остановился руководитель Качаловского на грядущих гастролях в Германии и в Народном Художественном театре в Пекине, где играли Александринский и Вахтанговский театры, а также предстоящей работе труппы с Игорем Коняевым над пьесой Островского «Лес». В ходе беседы стало известно о возможном проведении уже этой осенью долгожданного Качаловского фестиваля, переговоры об участии в котором ведутся с ведущими театрами страны. Александр Славутский поделился мыслями о современной драматургии, похожей на очаг из сказки «Буратино», и рассказал о грядущей постановке пьесы «Дракон» Евгения Шварца, которая появится на свет уже в новом сезоне.
– 227-й театральный сезон практически завершен. Для ваших зрителей это был плодотворный год – театр представил 4 премьеры. Буквально пару дней назад вы представили зрителю вторую редакцию мюзикла «Приключения Тома Сойера» по Марку Твену, теперь, когда прошли первые показы, можно говорить об успехе или неуспехе постановки?
– Что значит говорить об успехе или неуспехе? Конечно, мы делали спектакль как подарок нашим подрастающим зрителям. «Том Сойер» так устроен, его смотрят дети 7 – 12 лет, эти зрители уже через какое-то время станут взрослыми людьми, поэтому мы делали серьезно. Это красивый, богатый музыкальный спектакль с хорошей аранжировкой, хороший инструментальный состав работает, хорошо поют мои молодые ребята.
Я считаю, что это очень успешная работа. Она принципиально важна для нас сегодня потому, что это поступок, поступок театра в адрес будущего зрителя, который к нам придет. Сегодня вообще Россия так устроена: сначала создает, потом разрушает, потом кается и снова создает. Мы детские театры все поразрушали, и теперь детские театры ставят взрослые спектакли, рвутся ставить, им так важно ставить взрослые спектакли, драматические театры несерьезно относятся к детскому репертуару. Но наш театр относится серьезно, мы считаем, что это важное дело. Это наш будущий зритель. Те, кто смотрел когда-то первую редакцию спектакля (премьера состоялась в 1998 году – прим. ред.), были на новой премьере: они стояли и плакали, вспоминали свою юность и молодость. Я сам работал над ним, обычно худруки не занимаются детскими спектаклями, это так для них, а мы отнеслись серьезно. Мы расширили литературную основу, количество людей добавили и назвали спектакль по-иному, потому что в центре стали уже два главных героя, спектакль более ансамблевый, первый спектакль был с лидерством одного Тома.
Мы делаем не так много – четыре спектакля в сезон, но я считаю, что это важно. Много лепить – тоже нечем гордиться, потому что больше четырех, пяти, шести спектаклей театр осилить не может, не в состоянии сделать хорошо и качественно. А наша задача – сделать именно хорошо, качественно. У нас спектакли идут подолгу. Вот наш спектакль по сценарию Ираклия Квирикадзе «Американская шлюха» недавно в 250-й раз уже сыграли, спектакль «Скрипач на крыше» – в 380-й раз. Это хороший показатель – столько времени спектакли идут, и зрители их смотрят.
– Вы сказали о постановках, непрофильных для театров. Совсем недавно директор Театра кукол «Экият» Роза Яппарова возмутилась постановками кукольных спектаклей в драматических театрах, постановками, по ее мнению, неудачными, поскольку у драматических артистов нет необходимого для работы с куклой образования.
– Ну, и что в этом плохого? Это неизвестно. Она считает, что у них плохо выходит, – она профессионал кукольного театра. Но я в этом ничего порочного не вижу. И вообще считаю, что все экспериментальные какие-то явления должны и могут быть. Важно, что из этого получится, вот в чем вся соль. Вот сейчас я скажу такую вещь, сомкнусь с моими оппонентами, с которыми всегда спорю. Бывает, что дилетанты делают лучше, чем профессионалы. Искусство имеет такую особенность – часто побеждает тот, кто очень хочет. А дилетантизм – это желание, любовь, жертвенность. Это бывает и у дилетантов. Важно – для чего и зачем ставить. Я не собираюсь ставить сейчас кукольный спектакль, но в принципе всегда хотел. Я вообще начинал с кукольного кружка, очень хорошо знаю всю технологию кукольного театра. Мы, кстати, использовали элементы кукольного театра в своих спектаклях, поэтому я не вижу в этом криминала. Вообще, должны делать все профессионалы, это хорошо и правильно, но часто бывает, что если профессионал не очень талантлив. то уж лучше талантливый любитель. Это все непросто…
– 17 мая свою премьеру «Пять вечеров» по Володину на Малой сцене представил Илья Славутский. Это была непростая работа и для самого режиссера, и для артистов. Вы предвещаете постановке долгую жизнь в репертуаре Качаловского?
– Я думаю, что волновался больше, чем они, потому что за них переживаю больше, чем за то, что делаю сам. В себе как-то увереннее. Радостно, что на малой сцене ребята сделали пьесу Володина. Хорошая пьеса, уже советская классика, но она поднимает проблемы-то вечные. Володин – драматург, который на многие десятилетия написал свои произведения, интересно получилось. Спектакль изящный, тонкий, зритель переживает, с мелодраматическим оттенком, хорошо вышло, я рад. Я не Боженька – не могу сказать, но у нас спектакли долго живут все, мы стараемся, чтобы они жили долго.
– Я знаю, что вы не делаете особой тайны из доходов и посещаемости Качаловского. Каким был этот сезон для вас как для директора театра, для управленца – с экономической точки зрения? Я имею в виду покрытие плана, прибыль.
– А какая тут тайна? Во-первых, это все есть на сайтах, есть в Министерстве культуры отчеты. Сезон хороший, у нас 95 – 98 процентов заполняемости. Доходы наши идут от наших зрителей, поэтому что тут жаловаться. В прошлом году мы заработали 54 миллиона, в этом году, я думаю, мы заработаем чуть больше. Это те внебюджетные деньги, которые идут на постановки, на доплаты коллективу театра, работникам театра. Мы доплачиваем потому, что нас и Правительство Татарстана ориентирует на то, чтобы мы повышали зарплату. А сейчас будет Год театра (2019-й в России объявлен Годом театра – прим. ред.), все будет направлено на то, чтобы театр лучше зарабатывал. Я думаю, что наш театр в Татарстане – один из самых высокооплачиваемых для работников. Зарабатываем достаточно, ну, и нас финансируют.
– Какой процент расходов от своего содержания на сегодняшний день покрывает театр? Понятно, что выйти на самоокупаемость не сможет ни одно учреждение культуры, поскольку искусство, особенно театр, стоит дорого, но к чему, к каким показателям вы стремитесь?
– Третья часть доходов сегодня – это наши деньги. На самоокупаемости нет театров. Это, может быть, антреприза так существует. Самоокупаемости в государственном большом театре быть не может, потому что у нас здание – 17,5 тысячи квадратных метров, как его на самоокупаемости закрыть? Столько мы не заработаем. У нас достаточно большие расходы по зданию и постановкам. Вот спектакли наши – да, все себя окупают. Если наши спектакли стоят полтора – два миллиона, до трех миллионов, то за год они окупаются с головой. Мы посмотрели, нет ни одного спектакля, который бы не оправдал себя, но мы не ставим это целью. Мы ставим целью сделать хороший спектакль, а хороший спектакль – это то, что воспринимается, принимается зрителем. Мы же не делаем для одного какого-то конкретного критика Н., мы делаем для зрителей, для людей.
– Александр Яковлевич, задам, наверное, не очень удобный вопрос. Около месяца назад большой бум в Сети спровоцировало ваше как депутата Госсовета РТ высказывание на заседании комитета о журналистах и уровне журналистики в республике: «Журналисты на каком-то этапе, на каком-то отрезке времени наивно посчитали, что они — четвертая власть. Я все время продолжаю говорить журналистам: вы никакая не власть, вы плывете с нами вместе в одной лодке». Возможно, некоторые слова были вырваны из контекста, сейчас вы могли объяснить причину такой антипатии к прессе?
– Я всегда очень уважительно к журналистам отношусь. Но я считаю, что мы должны быть на равных, я никогда не унижался перед журналистами, всегда уважал их. Потому что, я считаю, что унижаться перед журналистами – значит, унижать их этим самым. Я люблю, чтобы пришли люди, чтобы люди высказались в уважительной форме. Пускай они не принимают что-то, это нормальное явление – не принимать. Но, значит, надо так это написать, чтобы человек принял. Это же сродни моей профессии: я работаю, ставлю спектакли, у меня артист работает, и я должен ему так сказать, что это плохо, чтобы он это «плохо» проглотил. А если я ему так скажу: «Надо тебя под фанфары гнать поганой метлой как вшивого по бане». Ну, кто же это примет? Это же оскорбление. Без оскорблений можно объяснить, почему плохо. В этом вся соль. Журналисты должны быть грамотными, образованными людьми и уметь выразить свою мысль, даже хорошую мысль. Цель и средство имеют прямую связь, я только об этом говорю. Я всегда говорил, что мы с вами вместе делаем одно общее дело.
Журналисты должны с нами вместе работать над строительством гражданского общества, тогда в итоге мы будем не властью, а властителями дум человеческих. А если журналистика делает то, что... Сейчас включите телевизор и посмотрите: генетические дела проверяют, разводы. Какая-то грязь трясется: кто с кем спит, кто кому дал, кто украл, кто разделил квартиру. Ну, зачем нам такая журналистика? Журналист должен быть гражданином, понимаете? Вот я сейчас смотрю серии серьезных репортажей, я вижу этих ребят, которые рискуют собой, вот это журналистика, это серьезно. А вот эти все падальщики – я не понимаю, я не принимаю их.
Вот вы со мной сейчас разговариваете. Для чего? Если вы говорите для того, чтобы оскорбить меня или утвердить себя, что это за работа? Если вы хотите, чтобы люди от нашего разговора получили какие-то разумные мысли, чтобы мое мнение совпало с вашим и чтобы это повлияло на третьего человека, тогда это достойное дело. Просто был период, когда стало все можно, посчитали, что они будут тут... Но журналистика никогда властью не станет, она не может стать властью, так же как и мы. Хотя мы считаем себя властителями дум. Нет, политика – это такая сложная вещь, поэтому нам надо заниматься тем, чем мы занимаемся. Искусство – это возможность выразить свою позицию.
Про зрителя говорят: «Вот, какой он невоспитанный, темный». Что говорить про зрителя? Он такой, какой он есть, дан. Время не подлежит обсуждению. Подлежишь обсуждению ты, расположившийся во времени. Я могу десять раз кричать, что плохой зритель, и что? Вот если я этого зрителя, возможно, недостаточно культурного, недостаточно образованного, заставлю в зале плакать или смеяться над настоящей драматургией – на Пушкине, на Зощенко, на Булгакове, на Чехове, на Шекспире – это будет достойно того, что называется художник. С этих позиций я говорил, я никак не хотел обижать журналистов. Я просто считаю, что нехорошо, когда журналист приезжает, когда его нанимают для того, чтобы кого-то раздолбать, понимаете? Его наняли, ему проплатили, только чтобы он раздолбал. Один журналист мне говорит: «Меня наняли, мне заплатили, чтобы я вас раздолбал, но я больше другой театр раздолбал, хотя спектакль-то был неплохой».
Мне тоже бывает обидно и неприятно читать о себе – вор, «семья Славутских присосалась к театру»… Да, я горжусь тем, что у меня талантливая супруга, народная артистка, пускай позавидуют! Как правило, это бывает редко, крайне редко. Что сын мой, слава Богу, великолепный артист. Я горжусь, мне не стыдно об этом сказать: он ставит спектакли, и на Биеннале театрального искусства в Вахтанговском театре в Москве получил «Приз зрительских симпатий» за спектакль «Женитьба». Я понимаю, если бы у меня была жена – главный бухгалтер, и я бы тырил деньги, открыли бы здесь ресторан, торговали бы чем-то за углом. Раньше же как было: если династия слесарей, то это почетно, а если артисты, то это плохо. Они думают, что артистом быть легче, чем слесарем? Гораздо труднее, гораздо тяжелее: каждый день выходить на сцену и вкалывать три часа – болеешь ли ты, в настроении ли. А еще, если в зале кто-то телефон включил или есть какие-то раздражительные факторы. Кто-то умер, а он играет. Очень трудная профессия у артиста, поразительно трудная. Все считают, что это по блату, но как по блату можно? По блату можно посадить человека в банке помощником управляющего, а артиста как?
– Если вспомнить, что вас когда-то толкнуло в Госсовет?
– Когда мне предложили, мне показалось, что это будет правильным. Я думаю, что очень правильно работал Туфан Миннуллин (татарский советский и российский драматург, публицист – прим. ред.), когда был в депутатах, но он ушел из жизни. Мы должны отстаивать интересы искусства, театра, и делаем это с Рауфалем Мухаметзяновым. Мы работали над законом «О театрах и театральном деле», в нем записали, что искусство театра – вещь некоммерческая, есть и другие вопросы, которые нужно решать. Сейчас активно обсуждается закон о языке. Я считаю, что родной язык должны изучать люди, должны знать свой язык. Как это будет оформлено? Для этого существует Минобр: как рассчитать часы, как распределить эту работу. Важно, чтобы были талантливые педагоги и хорошие методики преподавания.
– 3 мая Министерство культуры Татарстана возглавила Ирада Аюпова. Вы уже пересекались в работе с новой главой ведомства?
– Я знал о назначении давно, когда еще Аюпова из замов ушла в архивы, я сказал своему помощнику Диляре (Диляра Хусаинова – заведующая литературной частью Качаловского театра – прим. ред.): «Имей в виду, вот Ирада Хафизяновна вернется, будет министром». Ей это нравится, она этого хочет, она хорошо знает всю структуру этого министерства. Хотя эта должность непростая, представьте себе, Министерство культуры занимается библиотеками, музеями, театрами, филармониями, концертными организациями, сельскими клубами. То есть такое количество надо знать, не может один человек столько знать. Это как Президент не может все знать, очень важно, кто будет ему помогать. Поэтому очень важно, чтобы рядом с ней были профессионалы. Ирада ведь не дирижер-хоровик, она математик, это тоже хорошо, она умеет считать. Мы недавно были у нее, поздравили. Она говорит: «А как будут деньги вам китайцы перечислять?» (речь о грядущих гастролях в Пекинском народном Художественном театре в июне 2018 года – прим. ред.). Они перечисляют нам деньги за спектакль, это фестиваль, можно было бы и без этого. Но у них партия не разрешает бесплатно, поэтому они говорят: «Мы вам эти деньги заплатим, а вы нам потом их обратно переведете». Ирада сразу спросила: «Конец года, год кончится, и деньги у вас снимут, как вы будете?». То есть она сразу думает. Хорошо, когда умеют считать.
Потом, она любит театр. Я же тоже со своей точки зрения сужу. Она все время бывает в театре, смотрит от начала до конца, она не развлекается с телефоном, как обычно у нас принято. У нас это хороший тон: начальник пришел, спектакль идет, а он в телефоне. Я понимаю, что он на связи находится с «центром управления полетами», но артист ведь видит, что пришел гость и шарится в телефоне – это плохо. Поэтому я-то был сторонник, когда возник вопрос, я сказал, что полностью поддерживаю эту кандидатуру. Она же сколько лет проработала в министерстве, была замом, первым заместителем была, она все знает. А это сложная вещь – входить в коллектив. Я желаю ей только успехов, она молодая, красивая, пусть работает.
– При Сибагатуллине Качаловский театр очень комфортно себя чувствовал
– А при ком мы некомфортно себя чувствовали? Мы комфортно себя чувствовали, во-первых, потому, что мы не врем нашему зрителю, мы не подсовываем никакого фуфла. Вы посмотрите на наш репертуар – как можно с такими людьми чувствовать себя некомфортно? Я не буду перечислять авторов – Булгаков, Зощенко, Чехов – прекрасные авторы. Мы прекрасно себя чувствовали при Марселе Мазгаровиче (Марсель Таишев в 1985 – 1999 годах занимал пост министра культуры РТ – прим. ред.). С ним все было разумно всегда, он всегда нас поддерживал. Тарханов был министр, который поддерживал (должность министра культуры РТ Ильдус Тарханов занимал с 1999-го по 2005 год – прим. ред.). Зиля Рахимьяновна Валеева (на посту министра с 2005-го по 2011 год – прим. ред.) была, с ней тоже понятно, как договариваться. А Айрат Миннемулович (Айрат Сибагатуллин был на посту министра культуры РТ с 2011-го по 2018 год – прим. ред.) вообще человек был очень внимательный. В нем не было ненужных амбиций, которые бывают у отдельных начальников, когда ходил-ходил человек, а потом сел в кресло и стал начальником. С Ирадой Хафизяновной тоже, хочу верить, все будет нормально. Конечно, имеет значение, кто руководит.
– Как вы считаете, сможет ли она решить проблемы министерства?
– Мне, честно, от министерства нужно, чтобы мне не мешали. Я вообще по количеству времени в министерстве бываю крайне мало, у меня нет необходимости. Ходить скулить я не люблю, просить подаяние я не люблю. С властью я могу и на сессии встретиться. У нас и Президент – человек разумный. Он ни разу ни одной просьбы, ни одной бумаги, которую мы написали, не было такого, чтобы Рустам Нургалиевич не поддержал нас, не помог решить вопрос или Министерство финансов нам отказало в чем-то. Бывает трудно всем: сложности, начало года, деньги не идут, но это вопросы решаемые. Сейчас, я думаю, мы все же решим и с городом вопрос по рекламе, тоже много вопросов возникает.
– Действительно, ходят разговоры о претензиях исполкома Казани к наружной рекламе, к афишам, размещенным на фасадах театра Качалова и других городских театров, об их несоответствии установленным нормам. Расскажите, пожалуйста, найден ли был компромисс?
– Я был одним из немногих, кто добивался в свое время, чтобы в городе появилась рекламная служба – тумбы. Мне очень нравится, когда приезжаешь в город, где стоят рекламные тумбы, на которых наклеены нормальные простые афиши. Я привозил из Венгрии и Франции фотографии этих тумб, везде они стоят. Мы тогда сделали, разработали с коллегами эти тумбы, но в это время срочно-срочно организовали вот эту «Казанскую афишу», нарубили из фанеры полтора на полтора, кто-то ухватил. Но те цены, которые они выставляют сейчас, неподъемны для театра.
Вот сейчас их купили новые девочки (представители компании – прим. ред.) и пришли ко мне разговаривать, но я не могу заплатить тех денег, которые они хотят, понимаете? Не потому, что я жадный. Это просто не под силу театру. Дело не в том, что мне не нравятся эти две милые дамы. Те деньги, которые они называют, театр не может себе позволить, не может приклеить туда свою афишу. Ну, вот мы в Ростов-на-Дону приехали – мы весь город закрыли своими афишами, прошло уже два месяца, а мне все звонят и говорят, что все еще ваш театр спрашивают, потому что висят на тумбах наши афиши. В Ростове мы выбрали точки, оплатили деньги, но те деньги, которые называют здесь, нам не под силу. И что дальше происходит? Приходят ко мне и начинают говорить: «Вот, у вас тумба около театра стоит». Начинают требовать, чтобы убрали. Мы договариваемся. Начинают писать (жалобы) под никами, я говорю: «Кто написал?» Я же понимаю, откуда это идет. Потом, когда я договорился уже [с городом], показал бумаги, мне звонят [торговые представители]: «Как там ваши дела?». Да никак! Найдите цены, которые были бы нам под силу, и мы вместе – и я, и камаловцы, и Оперный театр, – будем клеить свои афиши. Было бы красиво, это украшает город, когда видят на тумбе Качаловский, Камаловский, Оперный театр, филармонию. Но нет же этого ничего.
Экран (медиафасад на входе в театр – прим. ред.) у меня висит по разрешению. Я ничего на нем не рекламирую. Пишут: всем кажется, что я рекламирую чулки и трусы, но нет этого у меня, я никаких заказов не принимаю – только наши спектакли, даже без чисел идут. Я договариваюсь, у меня это согласовано с Министерством культуры РТ, с городом. Я договариваюсь сейчас с Управлением архитектуры и градостроительства Казани, с Ириной Дябилкиной (начальник управления) и Жанной Белицкой (главный художник Казани, замначальника управления). С городом у нас все нормально. Проблема в том, что в противоречие входят российский закон и закон татарстанский, две фразы поменяли, и все стало непросто.
Но я-то глубоко убежден, что нельзя одинаково относиться к государственному театру и частному магазину, это же разные вещи. Почему наша реклама чем-то мешает, а вот стоит возле нас на Баумана «Трансформер» или «Гулливер». И с ними справиться не могут, а государственную организацию можно прессовать, штрафовать. Пока этого не делают, пока держимся и находим общий язык. Я думаю, что, во-первых, Ильсур Раисович (Ильсур Метшин – мэр Казани – прим. ред.) разумный человек, понимает. В законодательстве ведь все очень непросто. Но я думаю, что мы все решим.
Конечно, я понимаю, но в Венгрии и Австрии на всех театрах висят баннеры: старинный «Бургтеатр» (один из старейших театров в Вене, существующий с 1741 года – прим. ред.), потрясающий, но на нем висят эти баннеры. В Оперном (ТАГТОиБ имени М. Джалиля – прим. ред.) сняли баннеры, они повесили, но их снова сняли. Это очень плохо. Я думаю, надо садиться за стол переговоров. Сейчас отложили все до осени, министр подключилась. Конечно, если бы вот эта рекламная «Казанская афиша» была бы при городском отделе культуры. Я на эту тему с Азатом Абзаловым (начальник Управления культуры исполкома Казани – прим. ред.) разговаривал, почему бы этого не сделать? Нет, кому-то отдали, но, конечно, тут будет жажда наживы. Речь идет о достаточно больших суммах – десятках тысяч рублей. Как и реклама на телевидении, ходили мои замы, руки мне выкручивали, вот, вывернули – за шесть-семь дней я должен заплатить 60 тысяч рублей, но это много для театра, поэтому мы и на телевидение не можем дать. Очень редко даем, считать деньги приходится, к сожалению. У нас же все постатейно, я не могу абы за что платить.
– Спасибо за откровенный ответ. Уходя от будничных тем, я знаю, что на летнее время у вас запланированы гастроли в Германию и Китай. Куда и какие постановки вы везете под занавес сезона?
– В этом году мы уже были в Ганновере с моноспектаклем Светланы Романовой по Цветаевой. В июне, 17-го, поедем туда, будем играть два спектакля 19 и 20 июня – «Безумный день или женитьба Фигаро». Диляра (заведующая литературной частью Качаловского театра – прим. ред.) у меня все время смотрит на сайт, говорит: «Смотрите, как билеты хорошо продаются». А когда мы решали вопрос, немцы говорили: «Трудно, трудно». Сейчас так радостно, хорошо, довольные они очень – билеты покупают.
Мы назвали гастроли «Европа – Азия», потому что в начале июля мы будем работать в Пекине, в Пекинском народном Художественном театре. Ну, для меня разве это неважно? Для амбиций моего коллектива важно, что там работали Александринка, Вахтанговский театр – самые крупные театры страны, а теперь и Качаловский театр из Казани. Полный трал 20-тонный с декорациями мы отправили туда, он уже идет не одну неделю: сначала до Москвы, от Москвы до Дальнего Востока, а там уже контейнер идет морем. В Пекин повезем Пушкина «Пиковую даму», это тоже для нас событие. Они очень любят русскую классику, любят Чехова, любят Пушкина. Выбирали между Пушкиным и Булгаковым. Они посмотрели «Роковые яйца» Булгакова и спрашивают: «Он критик социалистического общества?».Я отвечаю: «Ну, не без этого». А у них роль партии (Коммунистической партии Китая – прим. ред.) руководящая, на просмотр приезжали не только руководители театра, но и замсекретаря партийной организации. Они выбрали Пушкина.
Важно, что мы едем не деньги зарабатывать, а едем поделиться тем, что мы умеем, показать это. Минтимер Шарипович (первый Президент Татарстана, Госсоветник РТ Минтимер Шаймиев – прим. ред.) в свое время хорошо сказал, что очень важно нести бренд Татарстана все дальше и дальше. Мы когда в первый раз приехали в Марсель, во Францию, бывший министр Марсель Мазгарович минут сорок рассказывал, чем Татарстан отличается от Казахстана. А теперь, когда мы приезжаем, мы уже раз десять ездили, кричат: «Браво, Казань».
– Этим летом Казань примет у себя мировой праздник футбола. Для гостей ЧМ все крупные учреждения культуры попросили продлить сезон до начала июля. И не все встретили эту новость с энтузиазмом. Как думаете, будет ли у футбольных болельщиков интерес к театру, наполнятся ли залы?
– Нам сказали – вы должны поработать, мы работаем. Мы каждый раз работаем, правда, из них (футбольных болельщиков) мало кто приходит. Но нам какая разница? К нам приходили другие люди, мы их галочками не отмечали как в сказке об «Огниве» – фанат или не фанат пришел, люди приходили. Я тоже считаю, что футбольные фанаты не очень идут в театр, но бывало – отдельные люди попадались из-за рубежа. В целом я думаю, что правильно власть решила – мы должны всю свою палитру духовного материала показать. Я не думаю, что залы будут завалены битком, но мы постараемся. Я своих замов наставляю – продавать. Когда мне говорят о том, что другие хуже нас работают, меня это не интересует, мы должны ровняться сами на себя. Мы работаем так, и вот наши критерии. Если я честно со своими артистами пашу, то и вы должны научиться так продавать спектакль. Все важно в театре, и требования есть для всех.
Возник у нас случай, долго я беседовал недавно с нашим контролером. В ложе сидела семья, дети разговаривали во время премьеры «Тома Сойера», контролер подходит и говорит: «Вот вы разговариваете, а меня главный режиссер ругает». Это надо было догадаться такую вещь сказать. Мол, так-то разговаривали бы, если бы не подлый главный режиссер. Очень важно, чтобы культура и вкус были у всех, кто работает в театре. Даже у контролера должно быть понимание, как сказать, каким языком. Раз мне эту фразу передали, значит, людей задело такое объяснение, такая мотивация.
– Хотелось бы обсудить планы театра на грядущий 228-й сезон. Наверняка вы уже начали разработку литературного материала? Когда-то Илья Славутский говорил о работе над романом Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», а еще в начале сезона вы говорили о том, что в следующем году планируете привлечь петербургских режиссеров, Игоря Коняева, который ставил здесь Шекспира в 2016 году.
– Над «Дон Кихотом» он работал еще до «Пяти вечеров», потом у него приостановилась работа, и он выпустил «Пять вечеров». Ему показалось, что этот спектакль можно сделать быстрее и интереснее. Мы эту идею никуда не откинули, она существует, она жива. Роли еще не определены, я только знаю, кто пробовался – Илья Петров пробовался на Дон Кихота.
Игорь Коняев осенью должен выпустить спектакль «Лес» по пьесе Островского, тот же режиссер, который ставил «Укрощение строптивой». Уже приступили к работе над оформлением, в августе начнутся репетиции.
Я сейчас буду делать, начинаю «Дракона» Шварца. Паша Лазарев будет пробовать репетировать Ланцелота, чем кончится, я не могу сказать. Это будет не мюзикл, но, знаете, как когда-то Брехт сказал, когда они делали «Трехгрошовую оперу» с Куртом Вайлем, жанра мюзикла тогда еще не было, они написали: «Пьеса с музыкой». Должен получиться красивый, музыкальный спектакль с хорошими хорами, куплетами. Для меня в этой пьесе вопрос не в том, кто дракон. Говорят – либо Чан Кайши, либо Сталин, либо кто-то еще из власти. Для меня в «Драконе» самое важное – это тот дракон, который сидит в каждом из нас. Хорошо, город красивый, счастливый – отдают всего одну женщину в год и живут себе счастливо. О чем разговор? Вот это самое для меня страшное. Шварц вообще великий драматург, это наша советская классика, поэтому и сюжет у него великолепный.
– На сегодняшний день в репертуаре Качаловского театра нет пьес молодых современных драматургов, львиную долю составляют классики – Островский, Гоголь, Булгаков. Не возникало ли у вас желания поставить, например Ярославу Пулинович или Василия Сигарева? Вы не находите современную драматургию заслуживающей внимания?
– Ну, почему же все постановки по классикам. «Последний коммунист» у нас идет на Малой сцене, написал Валерий Залотуха, современный автор, по сценарию которого был снят фильм «Мусульманин». У нас идет «Семейный портрет с посторонним» ныне живущего автора (Степана Лобозерова – прим. ред).
Пулинович – нет, не хочу, мне не нравится. Пулинович в нашем репзале читала свои пьесы когда-то, мы также проводили «Ремарку» (международный конкурс новой драматургии, финальные читки которого в апреле 2017 года проходили в Качаловском театре – прим. ред.). Вы понимаете, современные драматурги как Буратино из сказки – нос сунул в очаг, а там ничего нет. Современные драматурги какие-то узенькие, им не хватает объема, с моей точки зрения, художественности. Ну, и обязательно, чтобы был мат или гомосексуалисты. Это может быть, но для меня это необязательно. Читали мне тут вслух одну пьесу, я слушал – мат и мат. Я сам ругаюсь, маленько матерщинник, но я слушал, слушал эту пьесу, и мне плохо стало – столько мата... Я не ханжа. Это может быть, но только во имя чего-то.
Мне нравилась «Зулейха открывает глаза», мы хотели делать, но так получилось, что тут уже подсуетились, и потом – много было всяких дебатов по этому вопросу. У [Гузель] Яхиной первая часть была очень интересная, вторая половина – менее интересная. Пьеса – это ведь как любовь: увидел девушку, присматриваешься, что тебе в ней нравится, что не нравится, чего тебе в ней хочется, чего нет. Это ведь не просто пьеса, мы же долго работаем, подбираем, чтобы ставить спектакль.
Мы не против современной драматургии, если придет молодой [драматург] и принесет пьесу сюда – прекрасно, мы возьмем и будем ее ставить, если она нам понравится, если подойдет. Мы даже думали по поводу пьесы «Человек из Подольска» (пьеса российского драматурга Дмитрия Данилова, которую артисты Качаловского разрабатывали во время «Ремарки» в 2017 году – прим. ред.). Мы же читали ее у нас, сейчас ее где-то поставили. Но понимаете – вот «Человек из Подольска», а рядом возникли «Пять вечеров». Если выбирать, то… Вот и выбрали «Пять вечеров».
– Вы уже 23 года руководите Качаловским театром. Вы провели реконструкцию здания театра, набрали новое поколение артистов, выпустили два курса РАТИ (ГИТИС), возродили постановки, которые мечтали возродить. Что дальше? Остались ли крупные нереализованные проекты?
– Качаловский фестиваль надо провести. Когда я пришел, здесь была завлитчастью Евгения Кузнецова, сейчас она руководит литературной частью «Современника». Так вот – мы с ней еще писали положение о фестивале (Александр Славутский в 1994 году стал главным режиссером Качаловского, Евгения Кузнецова работала в театре с 1985-го по 1995 год – прим. ред.). Нам в этом году Президент выделил немножко денег, и мы планируем попытаться поздней осенью, в начале зимы все-таки провести, пробный шар бросить. Дорого очень. Цель, которую я поставил – привезти лучшие театры России, показать тенденцию развития, движение российского репертуарного театра.
Если хотите, я могу сказать, с кем мы вели переговоры, я не знаю, что получится, но не люблю скрывать. Я разговаривал с БДТ, с Александринкой, с Вахтанговским театром, мы разговаривали с Бутусовым Юрой, с МХТ. С Мишей Бычковым мы разговаривали. Я хотел бы, чтобы тут понимали, что такое «хорошо» в моем представлении, в нашем представлении. В свое время ведь Льва Абрамовича Додина мы привезли сюда, мы настояли, чтобы привезли сюда «Московский хор». Зиля Рахимьяновна добавила денег, она была дамой очень амбициозной. И Ирада Хафизяновна, я думаю, поможет в этом деле. Все это деньги. Во время сезона им выехать дорого, они же считают как: они считают свой аншлаг, то есть они должны не играть спектакль какой-то в это время, это дорогое удовольствие.
Это вот, если из соседнего города – но из соседнего города смысл какой, если я могу лучше? Я должен привезти не хуже, чем я, а интереснее, чем мы, авангарднее, современнее, чем мы. Сейчас мы работаем с гастрольным отделом (программа «Большие гастроли» Федерального центра поддержки гастрольной деятельности, учрежденного Министерством культуры РФ – прим. ред.), может быть, они помогут частично. Мы вернемся из Пекина и займемся этими вопросами вплотную.
– Спасибо за нашу беседу, Александр Яковлевич.
Оставляйте реакции
Почему это важно?
Нет комментариев-