Интервью Ирады Аюповой ИА «Татар-информ». Часть 2.
Ирада Хафизяновна, у общественности есть претензии к системе награждения Государственной премией Тукая. Высказываются мнения о том, что премию порой дают недостойным. Возможно ли как-то привлекать общественность к процессу отбора кандидатов на премию?
В этом году мы хотели чуть изменить систему, больше привлечь общественность, чтобы голосование было открытым. Чтобы было обсуждение, представление лауреатов. Мы не отказались от этой затеи, но времени не хватает.
Есть идея учитывать мнение общественности. Если люди поймут, что их голос что-то решает, они будут участвовать в этом процессе, будут читать книги. Для нас это также и формат продвижения книги. Но пока мы этого не добились. Здесь есть определенные ограничения. Но мы будем работать в этом направлении.
В комиссии есть кто-нибудь, кто читает татарские книги и пишет на них рецензии? После просмотра списка членов комиссии появляется резонный вопрос – а прочитал ли кто-нибудь из них эту книгу?
Произведения представлены для обсуждения в коллективах. В прошлом году мы впервые привлекли экспертов, чтобы они высказали свою позицию. При голосовании не делали упор на жюри. Победили, по мнению экспертов, достойные.
Это не идеальная концепция. Но она будет совершенствоваться. Также мы привлечем Совет по культуре и искусству при Президенте РТ.
Может быть, стоит показывать эти рецензии общественности?
Это будет неправильно. Могут начаться конфликты. Ведь тогда выяснится и автор этих рецензий.
Вы согласны с идеей награждать премией Тукая менеджеров?
Этот момент необходимо пересмотреть на федеральном уровне. В России есть премия для произведений искусства, есть отдельная государственная премия для проектов. Так и должно быть. У нас пока только одна премия, на которую все и претендуют.
Если проекты направлены на образовательную деятельность или популяризацию и развитие искусства и имеют определенные результаты – по нынешним законам это возможно.
Какова концепция Дома татарской книги? Какой вы видите его аудиторию? Ведь у нас есть Союз писателей, какие задачи поставлены перед Домом книги?
Союз – это творческое объединение. А задача Луизы (директор Дома татарской книги Луиза Янсуар, – Т-и) – продвижение, популяризация татарской книги. Это коворкинг-зона, объединение молодежи. Не все творческие молодые люди состоят в союзе. А Дом – это площадка для коммуникаций для всех – читателей, писателей, всех интересующихся.
Союз писателей – профессиональное объединение писателей, обладающих определенным статусом. Мы работаем и с ними тоже. Они ездят в села, в школы. Раньше артисты, писатели постоянно разъезжали по деревням и селам, организовывали встречи, вечера. Сейчас такой практики нет, всем нужны деньги.
Я прихожу в недоумение от того, что Союз писателей требует гонорар за выступление на творческом вечере. Гонорар за каждое выступление! Говорят: я пришел, поздравил – платите мне!
Я люблю Аяза Гилязова. Нужно растить, развивать вот таких писателей. Очень силен Ркаиль Зайдулла. У него сильное слово. Из представителей старшего поколения сильны Ренат Харис, Равиль Файзуллин. Знаете, что мне не нравится? Примитивный язык повествования. Я как-то уже говорила в театре об этом – почему сценический язык вы превращаете в кухонный.
Если театр не мотивирует человека улучшить знание языка, если театр не встает на защиту языка – это неправильно. Сейчас об этом существует множество мнений.
Почему молодежи нравятся сериалы? Потому что там простой язык. Недавно говорили об этом с одним человеком, так вот, он говорит, что в сериалах должен быть язык, на котором мы разговариваем. Словарный запас Александра Сергеевича Пушкина состоял из 25 тысяч слов. Литература прежде всего стоит на охране языка. Я не могу согласиться с тем, что театр и литература, кино снизошли до бытового разговорного уровня. Давайте, может быть, перепишем Шекспира в стиле комиксов?
Театр Тинчурина будет и впредь работать без главного режиссера?
Нет. В будущем мы все равно будем искать режиссера. У нас идут эксперименты в Челнинском театре и театре кукол «Экият». Там руководит художественный руководитель, а не директор. Посмотрим, что из этого получится.
А в театре Тинчурина должен быть человек, руководящий творческим началом. Но это не значит, что он должен ставить только свои спектакли. Он должен определять политику театра. Он должен обеспечить вовлеченность всего персонала в творческий процесс. Если артист перестает выходить на сцену, он перестает им быть, в нем умирает артист.
Не знают, стоит ли переквалифицировать его в музыкальный театр. Многие театры России ставят спектакли в Москве, но они не считаются музыкальными театрами.
Как вы относитесь к лабораториям Кариевского театра?
А вы сами как считаете?
В каком-нибудь театре молодежь может экспериментировать. Не все должны быть копией Камаловского театра. Например, Буинский театр поначалу здорово развивался как театр сатиры, но в итоге стал Буинским филиалом театра Камала.
Я с вами не соглашусь.
У них пропала сатира.
Там есть и другие вопросы. Согласна, клонов быть не должно. Каждый театр должен иметь свое лицо.
Выскажу свою позицию. Для поиска нового необходима прочная база. Сейчас существует иллюзия, что современное искусство может творить любой. Нет, для этого нужна академическая база. Чтобы иметь право «добавлять перчинку», должен быть тот самый «жировой слой». Развитие. А мы добавляем «перца», не имея должного уровня профессионализма.
В этой ситуации театр Камала – школа профессионального татарского театра. Национальная школа, имеющая свою систему. Поэтому камаловская школа будет присутствовать в каждом театре. Потому что это традиции и плюс ко всему – профессионализм.
Сформировав эту основу, театр создает свое лицо. А репертуар, творческая индивидуальность в экспериментальном плане должна быть. Главное требование – не снижать оценку профессиональной компетенции.
Что касается театра юного зрителя, я с вами согласна. Во всех театрах должны быть спектакли для людей всех возрастов. Нигде в мире нет ТЮЗов. Только у нас.
Даже театры кукол есть не везде. Театр кукол – это не детский театр. Вот поставили сказку про Альфию апа Авзалову, но она не для детей. Или «Ханума» – тоже не для детей. Мы привыкли считать театр кукол детским театром. Да он и по стилистике является детским. Но театр кукол – это целое направление.
Как вы воспринимаете эксперименты молодых? «Дэрдменда» Нурбека Батуллы?
Нурбек хотел свободы. Эксперименты должны быть.
Но я не соглашусь с работой каждой лаборатории. Думаю, что может быть хорошая лаборатория для молодых режиссеров, хореографов. Я против того, чтобы в государственных театрах проводить только чисто-лабораторные проекты. Это должно быть поиском новых направлений, консенсуса.
Уместно ли на сцене кровопускание, как вы на это смотрите?
Это творческий процесс, и оценивается он всегда субъективно.
А это искусство или нет?
Конечно. Искусство может существовать в разных формах. У меня у самой есть опыт участия в эксперименте. Выходишь на 45 минут, пятиугольник состоит из пяти человек. 45 минут рассказываешь монолог. А в наушниках зрителей голос переходит от одного рассказчика к другому – они успевают услышать лишь часть монолога каждого. Зрителю тяжело воспринимать и понять. И это тоже искусство.
Творческий поиск. Во всем мире, не только у нас. Летая к звездам, нельзя слишком отдаляться от земли – в противном случае есть опасность оторваться от нее навсегда. В лабораториях между классическим искусством и экспериментом должен сохраняться баланс.
Я не одобряю притеснения в творчестве. Но воспитывать ответственность в творчестве необходимо. У нас этого не хватает. Хотелось бы ответственности лидеров мнений.
Мне нравятся работы Нурбека Батуллы, люблю язык Туфана Имамутдинова. Для молодежи Туфан более понятен и близок, чем именитые режиссеры. Дело в том, что сейчас дети воспринимают информацию совсем по-другому.
У татарского народа должен быть хотя бы один Нурбек.
Не только один.
Хотя бы один. Интересует Качаловский театр. Ожидаются ли там перемены? Его часто называют не иначе как «театр одной семьи».
Во-первых, в театральной среде артисты частенько являются членами одной семьи, ведь они влюбляются друг в друга. В театре Камала играют и мама, и супруга режиссера Фарита Рафкатовича – обе талантливые актрисы, на сцене династия Хайруллиных. Это другой мир. Нельзя рассматривать театр с позиции производства. Здесь кипят страсти, и это проникает в обыденную жизнь. Что поделать, если талантливые люди влюбляются и создают браки? В Качаловском играют не только Славутские, есть там и другие семьи, например Елена и Михаил Галицкие.
Я чрезмерно благодарна Александру Яковлевичу. Театральные фестивали дают возможность увидеть культуру других театров. В прошлом сезоне для меня стал открытием спектакль «На Западном фронте без перемен». Получила большое удовольствие. Такой постмодернизм! Глубоко люблю символизм.
Возвращаясь к теме эстрады, скажу, что современное искусство слишком прямолинейно. Если песня о любви – то только о любви, если о родителях – то только мать и отец, дружба – только дружба. Я люблю авторов-символистов.
В искусстве должна присутствовать недосказанность, глубина. Прямота – это не здесь. Говорить прямо – хорошо в общении, но в искусстве недосказанность позволяет каждому человеку дописывать произведение в душе самостоятельно. Мне это нравится.
Какое будущее ожидает этнографический музей под открытым небом «Татарская деревня» в Зеленодольском районе? Какова его концепция?
Президент отметил, что его нужно доработать. Пока не могу ничего обещать. Но музей ждет большое будущее. Да, концепция должна быть. Я не волшебник, сама не сотворю.
Я побывала в этнографическом музее в Ижевске. Очень мощный музей – это надо видеть, всего не расскажешь. Мне очень понравилось. В этнографическом музее должны быть не только здания, там должна кипеть жизнь. Нужно показать наши традиции и обычаи. Они происходят из земли, не с неба. Каждый обычай имеет свой смысл. Нужно показать, для чего это делалось, какой глубокий смысл он несет.
Обо всем этом нужно рассказывать, показывать, чтобы люди понимали. Обычаи пришли к нам из древних времен, это символизм, язычество. Ведь по сути Сабантуй – тоже не религиозный праздник.
У нас и в Кремле, и в Болгаре нет движения, а только здания и выставки. Скажем, в музее Ататюрка в Анкаре турецкие военные проходят маршем. Туристы приходят, только чтобы посмотреть на их передвижения. Может быть, нам в Кремле стоило бы внести подобное символическое движение?
Хорошая идея, об этом надо подумать. Когда мы с дочерью были в Копенгагене, видели там смену караула. К тому же караул каждый день марширует от одного замка к другому.
В таком движении нужен символизм. Должна быть своя история. Нельзя просто так взять и ввести порядок. Это все требует изучения. Кто мы и почему мы можем вернуть ту или иную традицию – вопросы требуют ответа. Чуждые явления не приживаются. И в эстраде, и в музыке, и в театре. Нет смысла вводить нечто чужое, чтобы просто блеснуть новизной. Все должно делаться для души, для познания себя.
Ирада Хафизяновна, как вы считаете, что нужно делать для сохранения татарского языка в сегодняшних реалиях?
Я изучаю татарский язык около десяти лет. Выходя на сцену, стараюсь говорить только на татарском языке. Конечно, для этого важны опыт общения и культура той среды.
Думаю на русском языке, но хорошо знаю татарский, у меня богатый словарный запас. Читаю татарские книги, хожу на татарские спектакли. Просматриваю словари, чтобы обогатиться.
Сегодня наблюдаются две тенденции. Первая – общение на примитивном татарском языке, загрязненном множеством заимствованных слов. Подготавливая текст выступления, стараюсь избежать заимствований. Моя цель – текст на чистом татарском языке.
Но, например, есть Business english (Деловой английский. – Ред.). А подобного татарского бизнес-языка нет! Нет учебников. Вот самостоятельное направление, требующее тщательного изучения и работы.
Татарский язык нужно сделать модным. Что мне помогает учить татарский язык? Я люблю переписываться на татарском языке. Ошибок много, но говорю всем: «Не бойтесь исправлять ошибки в словах». Работаю над собой, стремлюсь к грамотному письму.
Наблюдается упрощение языка, обилие заимствованных слов. Когда таких слов много, язык остается только на уровне связок.
Вторая тенденция – «кухонный» язык, исчезает терминология. В профессиональном плане мы переходим на другие языки.
Мне кажется, единственное оружие в сохранении языка – искусство, культура, театр. Чтобы поднимать культуру нужно развивать чтение на татарском языке. А чтобы развивать чтение, нужно многое менять.
Вот вы упомянули музей Шарифа Камала. Нужно показать молодежи красоту и богатство литературного татарского языка, объяснить, что татарский не только бытовой язык. Почитайте Тукая. Очень люблю его творчество, но его тяжело воспринимать. Язык Тукая сейчас сильно отличается от современного.
Этимология татарских слов – тема отдельного интервью. У нас еще есть кряшены. У них татарский язык более чистый. Скажем, нет заимствований из арабского языка. Больше тюркизмов.
Очень интересная тема, нам нужно больше изучать языковедение.
Есть еще одна большая проблема, связанная с языком, – меняется наш быт. Например, раньше было много татарских слов, связанных с коневодством. Сейчас, когда «лошадиные силы» остались только под капотом, эти слова теряются. Их нужно сохранить. Но где и как? Задача трудна. В мире все трансформируется, меняется. Исчезновение некоторых слов – неизбежно.
Нет комментариев-