Проект реставрации дома Беркутова на добровольческих началах для «Том Сойер Феста» выполнила архитектор Ирина Карпова. Корреспондент «Татар-информ» побеседовал с ней о моде на сохранение наследия, достижениях прошлого и 3D-будущем реставрации.
– Сейчас сложился своего рода тренд: все всё восстанавливают, спасают и берегут. Это такой своеобразный этап, когда можно подумать не только о наполнении города разными структурами или о том, как прокормить население, как в 90-е?
– Время разбрасывать камни, и время собирать камни, да. Любое время наступает логично. Очень много было снесено в 90-е, 2000-е, и, наверное, сейчас потихоньку приходит время собирать разбросанные камни. Пока мы их только складываем, возможно, в чем-то учимся, где-то спотыкаемся, но качество реставрации растет и мы возвращаемся за какими-то новыми технологиями, к новым тенденциям. Очень хорошо, что возник такой тренд. Растет интерес людей к своей истории, истории советской архитектуры, к тому, что осталось от XVIII, XIX веков у нас в городе. Это хорошо – значит, время пришло.
– Что стало толчком – 1000-летие Казани?
– К 1000-летию (отмечалось в 2005 году – Ред.) был просто бум: нужно было срочно город хоть как-то отремонтировать. Но тогда стояли не вопросы реставрации, а внешнего наведения порядка, поэтому очень много было сделано наспех, не совсем качественно, косметически. Собственно, это был ремонт, не реставрация. Следующая веха – Универсиада (в 2013 году – Ред.). Вот как раз в промежутке между этими событиями было время оценить, что сделано, как сделано. А сделано было не очень хорошо и требовало дальнейшей планомерной работы. Тогда и пришло понимание и осознание необходимости реставрации для многих объектов. Сейчас уже очень много программ государственного финансирования по объектам культурного наследия, капитального ремонта, реставрационных работ.
– Как в советское время содержались памятники архитектуры?
– Работала одна государственная реставрационная мастерская на всех. Она разрабатывала проектную документацию для памятников в Чистополе, в Елабуге, в Казани – по всему Татарстану. Частные мастерские, которых в наше время множество, появились позже. К тому же объекты раньше все были государственные, а сейчас есть и частные, и заказчиком может быть, либо государство, либо иной собственник. Работа при этом строится по-разному.
– Есть ли какие-то нормативы, например, у города по муниципальным памятникам архитектуры: отреставрировать их в таком-то объеме площади или неком количестве?
– Такого нет. Пользователями и самим городом по необходимости подаются заявки. Всегда существовал мониторинг: каждые три года, пять лет на все объекты культурного наследия составляется акт технического состояния.
Единственное – финансирования нет на реставрацию. Даже если здание в жутко аварийном состоянии, его вовремя не профинансировали и получили еще более жуткое состояние. Таких объектов очень много, но многие из них просто стоят – у города на них нет ни видов, ни денег. В таком случае бывает лучше выставить на торги по тем или иным критериям, условиям, чтобы пришел частный заказчик.
Но ему при покупке устанавливаются жесткие условия и охранные обязательства в последующем, прописываются сроки и т.д. И тогда уже хозяин отслеживает состояние памятника. У многих зданий, на самом деле, сейчас появились хорошие хозяева. И в тоже время продолжают существовать такие пользователи: стоит в центре города здание на вид вроде с хорошим отремонтированным фасадом, а ближе видишь – труба разошлась, все течет на фасад. Хотя на самом деле вообще ничего не стоит починить трубу, но нет хорошего доброго хозяина. Есть пользователь, который, пока весь фасад не будет зеленый от сырости, ничего не сделает.
– В этом году вы выполняли проект реставрации дома Беркутова для «Том Сойер Феста», поскольку это объект культурного наследия. А когда вы впервые присоединились к движению?
– Первооткрывателями в прошлых сезонах выступали студенты КГАСУ с кафедры реставрации в рамках курсовых работ. Они защищали проекты на собрании ВООПИиК (региональное отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – Ред.).
В этом сезоне, да, «Том Сойер Фест» взялся за два объекта культурного наследия – потребовалось привлекать уже профессиональных архитекторов-реставраторов. У нас один объект регионального значения, другой – местного. Я активно стала участвовать со второго сезона. В первом году подключилась не сразу, наверное, со второго дома. Тогда первыми профессиональными кураторами были другие преподаватели строительного института, которые делали паспорта домов.
Поначалу, на самом деле, многим было непонятно, что это такое. И даже до сих пор жители бывают несогласны, относятся с недоверием: существует ошибочное мнение, что мы корыстные цели будем иметь. Как это люди пришли и просто так нам почистят, покрасят и отремонтируют?.. Вполне логично в наш современный век. Если бы ко мне домой постучали со словами: “Давайте, мы вам что-нибудь отремонтируем бесплатно”, я бы тоже очень долго думала и недоверчиво смотрела. Много у нас было домов, которые мы бы очень хотели взять, но жители были несогласны. И название, честно говоря, странное – «Том Сойер Фест». Для меня самой до сих пор странно это название.
– Если не «Том Сойер Фест», то как бы вы назвали движение?
– Просто «Том Сойер» – как будто бы узкое что-то, всего лишь покрасить забор. А сейчас этот волонтерский фестиваль выполняет уже такие сложные работы… И канализацию проводит, и восстановление утраченных элементов культурного наследия. Это уже «Том Сойер Фест Плюс», как минимум, или «Том Сойер Фест и компания».
– Студенты КГАСУ выполняли первые проекты ремонтных работ для объектов «Том Сойер Феста». А много ли их среди волонтеров фестиваля, которые непосредственно берут в руки щетки, кисти?
– В этом году их было несколько, совсем мало. А в прошлом году мы своих студентов даже на практику сюда посылали работать.
Я была очень рада, что мои студенты, которые будут сидеть в основном за компьютером и чертить проекты, на ощупь почувствовали, что такое пилястра, как она выступает, как вырезается. Они всего этого не видят, когда чертят просто картинку. Но все упирается в ответственность за учащихся. Конечно, мы заполняем журнал техники безопасности, проходим инструктаж. А здесь бывают и работы с химическими веществами – с растворителями, например. В прошлом году одну студентку оса укусила. Было неприятно.
– В последний год часто говорят о планах открыть в Казани реставрационный центр, заручившись поддержкой и опытом известнейшего в России специалиста по памятникам древнерусского зодчестваАлександра Попова. Получается, те, кто будет обучаться в нем, и реставраторы-архитекторы – это разные люди, разные специальности? Архитекторам-реставраторам, которые делают проект, это, в общем-то, и не нужно?.. Хотя Попов – сам себе все: и проектировщик, и исполнитель.
– Да, есть практики, которые выполняют реставрацию, а есть те, кто только проектирует.
Хотя, как мне кажется, архитектор должен поработать и там, и там, чтобы понять все до конца. В советские времена в стройотряд отправляли всех – и чистили, и красили своими руками все. Это очень хороший опыт – совершенно другие чертежи человек выдает, когда сам поработал на объекте. Сейчас это только далеко идущие планы. Когда они оформятся – сложно сказать. Но этот опыт необходим.
– Реставраторов в Казани много или, наоборот, существует дефицит специалистов?
– Сейчас кафедра выпускает каждый год человек 15-20 архитекторов-реставраторов. И раньше выпускалось когда-то поменьше, когда-то побольше. Но не все находят себя в профессии, многие уходят в другую стезю – из 15 человек трое-четверо занимаются потом реставрацией. Архитектурное образование позволяет работать по многим направлениям. Но дефицита специалистов, наверное, нет. Есть дефицит опытных специалистов.
В Казани, например, было создано собственное производство реставрационных материалов. У основания стояла Мангушева Татьяна Ахметовна. Она погибла в авиакатастрофе, когда в нашем аэропорту разбился «Боинг» (17 ноября 2013 года – Ред.). По сути это был единственный в Казани технолог-химик-реставратор. Я с ней познакомилась, когда еще в Кремле с археологами работала на раскопе ханского мавзолея. Там нам очень нужен был клеевой материал, который бы склеивал белый камень. Ничего не могли подобрать, тогда Татьяна Ахметовна специально его разработала. Помню, впервые я ее увидела на раскопе с ведерком из-под майонеза, с этим раствором… Дальше мы с ней долгое время тоже еще работали.
В 90-х – середине 90-х она стала производить линейку реставрационных материалов – поначалу краски, потом защитные материалы. Большая линейка средств для защиты бетона, конструкций. К ней всегда обращались в сложных ситуациях, когда нужно было неординарное решение и требовался человек, который знает материалы на уровне химии. Она погибла, и у нас такого человека не стало. Сейчас в таких случаях обращаются к технологам крупных производителей, специализирующихся на реставрационных материалах. Но отдельно такой специальности «технолог-реставратор» в Казани нигде не обучают, в КХТИ просто технологов готовят.
А недавно я увидела, что человек строит современные коттеджи и выстраивает там замечательные кирпичные своды и распалубки – и все здорово! Специалисты есть, конечно, раньше они были более распространены, потому что раньше не было бетона.
– Какие еще направления нужно развить в Казани в помощь реставраторам? За чем будущее реставрации?
– Сейчас ставится во главу угла компьютеризация всего, биотехнологии, 3D-сканирование. Начинает это постепенно приходить и в реставрацию тоже. В КГАСУ можно было бы дополнительно читать студентам-реставраторам это направление. Пока такого предмета нет, но проводятся конференции и семинары.
3D-сканирование применяется в обмерах, исследовании конструкций, выстраивании всего объема здания в трехмерной плоскости. Раньше мы делали все фронтально, в разрезах. Сейчас мы все проекты делаем на компьютере – это уже требование, но на первоначальном этапе обмеры, кройки, зарисовки, конечно, на объекте вручную, как у археологов – они тоже на объекте на миллиметровке фиксируют объект. Так что никто не отменял ручную графику, и я консервативна в этом моменте.
Я считаю, что если человек руками хорошо рисует, он будет хорошо рисовать и на компьютере. Если человек не рисует хорошо руками, он на компьютере точно также плохо нарисует. Сейчас много компьютерных изображений, которые очень упрощенно показывают элементы, неправильные пропорции. Это говорит о том, что человек не видит и не улавливает все это руками. А рука для архитектора как рука для пианиста: либо ты и держишь ее в форме, либо ты не играешь или играешь в другие игры, не компьютерные.
– Как скоро новые технологии вообще приходят в реставрацию? Недавно стало известно, например, что с помощью мягкого бластинга казанские специалисты не только почистили фасад Шамовской больницы, но и сейчас работают на реставрации монумента «Родина-мать зовет!». Но эта же технология применялась еще в 1974 году для чистки Статуи Свободы – уже почти полвека назад.
– Это сложный вопрос. Всегда считалось, что объекты культурного наследия – это не место для экспериментов, здесь должны быть только проверенные технологии. Основная задача реставрации – это сохранение. А если эксперимент не удался – значит, мы не сохранили. Но новые методы и новые материалы появляются, они сначала апробируются, выносятся заключения, спецпроект реставрации также может давать заключения о возможности их применения.
– По почерку можно узнать, где какие реставраторы поработали? Если взять один дом, поручить частично реставрацию питерцам, москвичам и казанцам, разницу найдем?
– Нет. Я думаю, это сложно. Существует реставрационная методика. Если говорить о технологии производства работ – это одно (подбор материалов), но реставрационные принципы одни и те же у всех. Если мы говорим о разработке проектной документации – есть небольшие отличия в школах. Очень часто сравнивают московскую школу реставрации и питерскую школу реставрации. Вот казанская школа реставрации в основном ориентировалась на московскую всегда. Сейчас происходит взаимообмен, очень часто общаемся с реставраторами-москвичами и питерцами. Происходит взаимовлияние, взаимопроникновение опыта. На самом деле, не то что мы по-разному работаем, акценты ставим на разные вещи. Но методика реставрационная и принципы реставрационные одни для всех, поскольку законодательство у нас одно на все объекты.
– С одной стороны, с чего мы с вами начали нашу беседу, четко просматривается некий тренд на сохранение наследия, с другой – в соцсетях стало чуть ли не общепринятым ругать нашу реставрацию. Случается, что вы как профессионал согласны?
– Всем не угодишь, во-первых. Но еще очень часто реставрацией называют то, что к реставрации не имеет никакого отношения, а виноваты все равно реставраторы, которых там и не было. Или достаточно часто бывает, что реставраторы принимают очень сложные решения, но обоснованные, а люди привыкли к другому облику памятника и у них свое мнение по поводу того, как это должно выглядеть.
Есть акцент на консервацию, есть акцент на восстановление утраченного облика – разные подходы. Так или иначе любой проект реставрации проходит экспертизу, его смотрят три эксперта, плюс проходит согласование органов охраны. Очень сложные, знаковые объекты, проходят еще научно-методический совет – такой мы проходили с домом Михляева, с заводом Крестовниковых недавно.
Нет комментариев-