Как Остудина исключили из ЛитиНститута при Союзе писателей
Существует городская легенда о том, что вас отчислили из Литинститута за драку. Об этом узнал Евгений Евтушенко и посвятил вам строки «Поэт в России — больше, чем поэт». Расскажите, это лишь легенда или правдивая история?
— Это неправда, конечно. Посудите сами: Евтушенко эти стихи написал в начале 60-х, когда я еще под стол пешком ходил.
Как же тогда родилась эта легенда?
— Есть такой замечательный казанский прозаик Айдар Сахипзадинов, который сейчас живет в Подмосковье, но собирается вернуться сюда. Это он у нас такой фантазер и придумал эту историю.
То есть никакой драки не было? Говорят, вы вступились за девушку?
— Драка была, ведь драки в принципе не редкость в общежитии. Да, из-за девчонки. К нашей, казанской девушке стали слишком активно приставать. Пришлось с этими молодыми людьми говорить на повышенных тонах, а потом получилась драка. Это не героизм, обычное дело. Все мужчины хоть раз в своей жизни дрались, но мне это очень помешало в тот момент.
Вуз был режимный, идеологический (Литературный институт имени А.М. Горького. До 1992 года был ведомственным вузом Союза писателей — прим. Т-и). Мне в учебной части сказали: «Алексей, вы пока не готовы жить в Москве, городе коммунистического завтра. Идите, поживите в Казани, через годик вернетесь».
И вы вернулись?
— Меня вызывали на восстановление, но я уже успел и в Казанский государственный университет поступить, и жениться, и ребенок уже был маленький. Я, конечно, приехал в Москву, там собрали таких же разгильдяев, мы друг на друга посмотрели и разъехались. Никто не стал восстанавливаться, потому что у всех уже была другая жизнь. В начале 80-х было одно, а мы вернулись после перестройки, была другая жизнь и другие интересы.
Евтушенко об Остудине: «Вы пишете стихи, как отбиваете чечетку»
Именно во время учебы в Литинституте вы познакомились с Евгением Евтушенко. Помните, как это было?
— С Евтушенко я впервые встретился в Москве. Я тогда подошел к нему в кафе, что-то зачитал. Он мне тогда сказал: «Вы пишете стихи, как отбиваете чечетку».
Евтушенко в то время снимал какой-то фильм, сидел с киношниками. У нас была своя компания студентов Литинститута. Нас звали головастиками и по студенческим билетам, где золотыми буквами было написано «Литинститут», иногда пускали в Центральный дом литераторов. Вообще он был доступен только по членским билетам Союза писателей. Там было очень дешевое кафе, пестрый зал, где мы и встретились с Евтушенко.
Жизнь сводила вас с Евтушенко и после этого случая?
— Вплотную мы с ним познакомились в Казани где-то в 1987 году. Мне позвонил Марк Зарецкий и говорит: «Алексей, мы тут провожаем Евгения Александровича Евтушенко, ты подойди». Он жил в гостинице «Молодежный центр», куда мы поехали с Зарецким. Еще там был редактор «Вечерней Казани» Гаврилов. Мы взяли чемоданы Евтушенко, погрузили в гавриловскую «Волгу» и отвезли его с женой Машей на вокзал. Ей тогда было всего 28 лет, красивая женщина с античным лицом, медик по образованию. Есть фотографии, где мы с Евгением Александровичем в обнимку. Он и сам говорил: «Что вы стесняетесь обнять большого поэта?»
Есть ли сейчас в поэзии люди, подобные Евтушенко?
— Сейчас таких нет, потому что нет тех условий. Это поэты военного детства, у которых была тяжелая жизнь. Они выходили в литературу с большим жизненным багажом. Сейчас человек просто заканчивает школу, поступает в вуз. Тот же Евгений Александрович успевал ездить на какие-то раскопки, золотые прииски. Он всегда был в гуще.
Фото: Василий Иванов
Я в Казани могу только одного такого человека назвать, сына Станислава Говорухина Сергея. Мы вместе с ним ходили в литературное объединение к Николаю Беляеву.
Когда мне было около 19 лет, надо было устроиться на работу. Я встретил Сергея, он меня спросил, как дела. Я сказал, что ищу работу. Он тогда работал в «Водоканале», сказал, что платят хорошо, и посоветовал прийти на базу «Водоканала» в поселке Нагорный. Я туда отправился на велосипеде, весь такой чистенький. Смотрю, мужик в рабочей робе скручивает какие-то провода. Оказалось, это и есть Сергей, работает. Он зовет мастера, а тот такой же — в робе, с каким-то огромным разводным ключом. Мастер говорит: «Так, нам работники нужны, сколько у нас там колодцев неосвоенных?». Я про себя подумал: «Щас!» Развернулся и уехал, потому что меня не тянуло на такое. А вот Сергея всегда привлекала такая работа. Он даже когда в Москву переехал, работал сантехником в ЖЭКе. Есть слухи такие. Но он человек творческий, снял несколько фильмов, автор книг.
Могут ли современные поэты подобно «шестидесятникам» собрать стадион — вряд ли
В 60-х в СССР появилось такое явление, как поэзия стадионов, когда авторы зачитывали свои стихи толпе в несколько десятков тысяч человек. Сейчас это сложно представить, но, как вы думаете, почему такое явление возникло?
— Такая вещь была не только в России, а по всему миру. Это было время, когда дети войны разом вздохнули. Была Вторая мировая война, бомбу бросили на Хиросиму и Нагасаки, началась гонка вооружений. В принципе все ждали новую войну, но выяснилось, что ее не будет, что установилось атомное равновесие. Тогда и возникли движение хиппи, Вудсток, всплеск рок-музыки. Дети войны почувствовали, что впереди большая и счастливая жизнь. В такой эйфории возник интерес к поэзии, к музыке, к искусству вообще. У нас тогда возникло бардовское движение. В фильме «Июльский дождь» Хуциева поет Окуджава, а Визбор был и автором песен, и исполнителем одной из ролей. Поэзия была рядом с музыкой. И не надо думать, что это было только по СССР, это было мировое явление.
Сейчас может ли быть такое? Вряд ли. Если только на футбольных матчах выступать, в промежутках, выходить на поле и читать стихи, а так собрать стадион — вряд ли.
Получается, что сейчас поэзия — это вещь для немногих, для элиты?
— Поэзия всегда была элитарной. То, что она гремела на стадионах, было чем-то из ряда вон выходящим. Поэзия — это всегда для немногих, хотя на сайте Стихи.ру, по-моему, миллион пишущих набралось. Я думаю, что каждый человек имеет творческую составляющую души. Надо быть каким-то непробиваемым человеком с толстой кожей, чтобы не чувствовать красоту мира. Это все и порождает желание запечатлеть, оставить свое ощущение от происходящего. Многие от любви начинают писать, ведь это такое чувство, когда переполняет счастье. Ты хочешь об этом написать, чтобы потом прочитать и вспомнить, как было хорошо.
Профессиональная поэзия — это, конечно, совсем другое. Это каторжный труд. Мы недавно рассуждали с товарищем и поняли, что легче выкопать глубокую яму, чем написать стихотворение, которое тебя удовлетворит. Иногда просто заставляешь себя к письменному столу подойти, хотя в голове что-то уже давно крутится, но ты понимаешь, какая работа за этим стоит, боишься ее. Понимаешь, что у тебя целый день пропадет, а может, и ночь. Наверное, так в любом виде искусства.
Фото: Рамиль Гали
Остудин воспитывался у того же педагога, что и Равиль Бухараев
Кого вы можете назвать своим учителем?
— Марка Зарецкого, замечательного казанского педагога, поэта. Он вел литературное объединение при Музее Горького, замечательно понимал, как растить поэтов. Например, среди его воспитанников был Равиль Бухараев, признанный поэт. Если называли его имя, все — знак качества. Когда я привез его в Петербург, мне люди руку пожимали, благодарили. Он ведь долгое время в России не был, жил в Лондоне. Я тогда ехал выступать в Петербург, а он попросил: «Возьми меня!». Я созвонился с организаторами, те спрашивают: «Кто такой?». Я говорю: «Узнаете!». Привез, а люди слушали его, открыв рты. Марк Зарецкий такого воспитал.
Вы никогда не задумывались, в чем успех стихотворения? Как написать такую вещь, которая разойдется на цитаты и станет всеми любимой и признанной?
— У меня есть друг, поэт Саша Кабанов, который живет в Киеве. Помимо этого, он главный редактор журнала о современной культуре «ШО», координатор Международного фестиваля поэзии «Киевские Лавры». Мы с ним пытались сформулировать какую-то свою поэтику, отношение к поэзии. Поэтика то уже есть, ее создал Аристотель. У него все сводится к метафоре. Но ведь нельзя просто метафоры штамповать, будет набор метафор. Вот мы и думали - что нужно, чтобы стихи были стихами?
Пришли к выводу, что нужна интонация. Не все умеют интонировать в стихах, а без интонации большим поэтом трудно стать. Еще важна цитатность. Нужно так сложить слова в строку так, чтобы они ложились на слух другому человеку, который бы это потом и цитировал еще. Мы ведь все набиты цитатами известных поэтов: Пушкин, Маяковский, Пастернак. Цитатность, конечно, — это высший пилотаж, но она не может покрыть отсутствие интонации или метафор. Например, был Грибоедов с его растасканной на цитаты комедией «Горе от ума». Тем не менее его сложно назвать гениальным поэтом. Он писал, конечно, стихи, но благодаря этой пьесе в стихах о нем говорят как о великой личности в литературе.
«Вишневого сайта» могло бы не быть, если бы Остудин издал «Избранное»
В описании к Вашей последней книге «Вишневый сайт» написано, что ваши стихи «легки, добродушны, чувственны». Объясните, почему вам как поэту не свойственен трагизм?
— Марк Зарецкий все время упоминал Маяковского и его фразу «Ноющее делать легко». Позитив делать сложно. Марк Давыдович говорил: «Ребята, представьте, ваш сборничек стихов попадает к тяжелобольному человеку. Он начинает читать ваши элегии, как вам плохо, какой вы грустный, как вам изменили. У человека еще выше температура поднимется! Литература имеет терапевтический эффект».
Я это запомнил, хотя, когда работал с Марком Давыдовичем, мне было 15 — 16 лет, но это сформировало мое отношение к поэзии, мою концепцию. Если есть что-то грустное, печальное, ноющее, я просто стараюсь не писать. Но если и пишу про серьезные вещи, пытаюсь всегда сделать это с юмором, чтобы не опускать ситуацию.
Фото: Рамиль Гали
Сколько стихотворений из последнего сборника «Вишневый сайт» вам кажутся наиболее удачными?
— Мы с коллегами еще лет тридцать назад пришли к выводу, что даже у самого гениального поэта, того же Пушкина, наберется хороших, ударных стихотворений, не более 50. А ведь он умер в 37 лет, оставил после себя большое наследие. А что же остальные тексты? Это рабочий материал. Можно провести аналогию со столбами и проводами: проводов, как и рабочих стихов, может быть очень много, но держится все на столбах. Бывают удачные и неудачные стихи, невозможно постоянно делать лучшие стихи, всегда будет просадка. А если уж у Пушкина так, что говорить про меня? В этом сборнике, может, пять-десять процентов таких текстов, за которые я отвечаю. Остальное — рабочий материал.
Читатели часто гадают: как связаны стихи в сборнике, что хотел сказать автор? Давайте избавим их от этих мыслей и расскажем, какая основная мысль «Вишневого сайта».
— Совершенно нет какого-то ядра. Сборник состоит из семи частей, то есть семь книжек в одной. Изначально была идея выпустить избранное, но я такой человек, что не люблю то, что я уже написал. Все время кажется, что лучшее уже впереди, хотя, может, я обманываюсь. Встречаю своих давних друзей, а они не знают строк из моих новых стихов. Все время цитируют то, что я писал еще в Литинституте.
Я посмотрел на кучу уже изданных стихов и подумал: «Зачем их переиздавать снова?». Проверил все, что я написал за последние пять лет, и понял, что у меня уже довольно большой объем есть. Решил издавать еще один сборник, а изданное всегда можно собрать, если предложит какое-нибудь издательство.
Стихи ведь не как проза: ты можешь два месяца ничего не писать, а потом вдруг написать десять стихотворений. Сегодня об одном, завтра о другом. Это отпечатки жизни, отпечатки твоей биографии. Идеи нет никакой, потому что каждый день — новая идея.
А как в голову пришло название «Вишневый сайт»? Очевидно, что читатель тут же вспоминает пьесу Антона Павловича Чехова.
— Это фонетическая шутка, я люблю шутить. У меня ум и слух так устроены, что буквы в словах в голове сами собой переставляются. Так и получилось «Вишневый сад — Вишневый сайт». Вроде одно движение губ, языка, а слово другое и смысл другой. Пьесу Чехова мы все знаем, а сайт — это уже новая реалия. И, кстати, все мои книги названы либо строчками из моих стихов, либо названием какого-то ключевого стихотворения.
Фото: Рамиль Гали
— В этом сборнике нет ни одного стихотворения без названия. Это Ваш поэтический принцип?
— К этому меня тоже Марк Зарецкий приучил. Он говорил, что, когда ставишь три звездочки, ты как бы снимаешь ответственность. Написал — и взятки гладки. Когда ставишь заголовок, ты и читателю помогаешь. Поэт работает полутонами, полумазками, поэтому человек может не понять. Когда ставишь заголовок, читатель понимает, в какую сторону двигаться.
Год назад организаторы Державинской премии вернули Остудину «Вишневый сайт», а в этом — сборник взял единственную награду
Как получилось, что ваш «Вишневый сайт» был выдвинут на Державинскую премию?
— Раньше было как: год премия выдавалась за поэтические произведения, год — за прозаические. Сейчас все эти ограничения сняли, а получить премию может только один человек. Мой сборник на эту премию рекомендовал Союз писателей РТ, но в прошлом году ее вернули. Правило теперь такое — книги, которые изданы в год проведения премии, нельзя выдвигать. Только за предыдущие три года. Мне ее вернули как неправильно заполненные документы, сказали: «Год не тот стоит».
А раньше ваши книги в стихах претендовали на эту премию?
Да, выдвигался лет 10 назад, но снял свою кандидатуру, потому что тогда же выдвинули Рустема Кутуя. Он уже болел. В свое время Рустем Кутуй сделал для меня много хорошего. Моя первая московская книжка была издана с его помощью. Ну как я могу конкурировать с Рустемом Кутуем, выступать против него? Я просто сказал: «Ребята, снимайте мою кандидатуру, спасибо всем, кто меня выдвигал. Но я не могу конкурировать со своим учителем».
В этом году Вы наконец получили Державинскую премию за ранее отвергнутый «Вишневый сайт», были удивлены этому?
— Пять человек в этом году выдвинули на эту премию, при чем среди них был мой товарищ Евгений Сухов. Он пишет детективы для издательства «Эксмо», есть такая серия «Вор в законе». У него общий тираж всех книг перевалил за 10 миллионов, поэтому я думал, что ему могут дать.
Фото: laishevskyi.ru
С другой стороны, тот же Прилепин или Водолазкин получали премии, когда у них не было никаких тиражей. Премии получают люди, которые пишут для развития литературы, а не для толпы. Их задача не получить деньги, а реализовать себя в литературном пространстве. Донцова, Акунин пишут для заработка. Премии не дают тем, кто и так зарабатывает. Есть люди, которые работают в литературе на свой страх и риск, не получают за это практически никакие деньги. Премии — это как раз форма поддержки таких поэтов и писателей.
К сожалению, государственных премий практически нет. Все имеют какие-то частные концы. Хочется, чтобы Минкульт такие вещи финансировал. Почему бы ему не сделать 20 премий, 10 премий за прозу, 10 — за поэзию? Это бы здорово оживило обстановку в литературе.
Нет комментариев-